Флик шел через лес. С дерева соскочили два маленьких мураша и вприпрыжку побежали за ним.
— Привет, ребята! — весело окликнул их Флик.
Один из подростков мрачно взглянул на него:
— Мой папа говорит, что через час ты вернешься обратно, весь в слезах!
— Неужели?
— А мой отец так не думает, — заявил второй мурашек, поменьше.
— Правда? — спросил Флик.
— Да. Он уверен, что ты умрешь!
— О!
— Да, он говорит — жара и птицы тебя прикончат.
К спорящим подбежала Дора:
— А я вам говорю, у него получится!
— Тебя не спрашивают, ваше невеличество!
— Да откуда тебе знать? — наперебой загалдели мальчишки.
— Эй, эй, полегче, ладно? — осадил их Флик. — У нее тоже есть право на собственное мнение.
И тут они все оказались на берегу ручья. Флик так давно здесь не был, что забыл, как глубоко ущелье, по дну которого тек ручеек, огибающий Остров. Правда, этот рукав сейчас полностью пересох, и только трещины покрывали далекую желто-серую равнину, в которую превратилось русло ручья. А противоположный берег был еще выше, и почти терялся в отдалении. Все это было так огромно!
— О-о-о… — невольно вырвалось у Флика.
— Ну, иди же уже! — воскликнул старший из мальчишек.
Но Флик повернулся, направился к стволу ближайшего деревца, — это был большой одуванчик, — и полез на него.
Все смотрели в недоумении.
— Ты должен искать жуков, а не лазить на одуванчики! — заявил младший.
— Отстаньте от него, он знает, что делает! — решительно вступилась принцесса Дора.
— Верно! — воскликнул Флик.
Он уже взобрался на самый верх, отломал одну из былинок, образующих пышный шарик одуванчика, и воскликнул:
— Ну вот! Ради колонии и угнетенных букашек всего мира! — с этими словами он уцепился за стебелек былинки и спрыгнул в пустоту. Зрители, стоявшие на крутом берегу, невольно вскрикнули.
— Ого-го! — закричал Флик, летя по ветру к другому берегу, и оглядываясь на три маленькие фигурки, едва видневшиеся на краю обрыва. Мальчишки стояли, ошеломленные, а Дора, в полном восторге, прыгала и кричала:
— Пока, Флик! Возвращайся скорее!
Флик, летя через ущелье, смотрел вниз, и видел под собой сухое, все в огромных трещинах, дно ручейка, а впереди — громаду обрыва противоположного берега.
— Удачи, Флик! — пронзительно кричала ему вслед Дора.
— Пока! — отозвался Флик.
Но в этот момент неожиданный порыв ветра закружил былинку и швырнул ее вниз. Флик вместе со своей былинкой со всего размаха врезался в громадный камень, лежавший у самого берега. Былинку унесло ветром, а Флик так и остался лежать на камне.
Зрители замерли, но через несколько секунд Флик зашевелился, приподнялся, и, обернувшись к Острову, закричал:
— Все отлично!
— Мой отец прав: он умрет, — мрачно констатировал младший из подростков.
— Вот увидите, — опять вступилась Дора, — он найдет и приведет самых-самых свирепых жуков во всем мире!
***
На арене цирка выступал огромный, свирепый жук-носорог. Он раз за разом наскакивал на укротительницу — паучиху Рози, а та, смело перекрывая ему дорогу, щелкала бичом, и жук каждый раз отскакивал, побежденный. Зрители замерли.
Но вдруг один из ударов бича Рози неловко попал жуку прямо по губе, а это у носорогов очень нежное место. Жук взвизгнул от боли, замер, и, захныкав, как обиженный ребенок, опрокинулся на спину.
— О, господи! — воскликнула Рози, бросаясь к своему «страшному зверю». — Дим, прости меня! Я не хотела! Я нечаянно! Бобо? Где бобо? Покажи, Рози подует, и все пройдет!
Номер был безнадежно испорчен. Многие зрители, большинство которых составляли зеленые навозные мухи, покинули свои места, и, улетая прочь, громко возмущались:
— Фу, в нашем сортире и то не увидишь такой мерзости! Что за чушь, смотреть не на что!
А одна громадная муха, с радужным синим брюхом и красной головой, подскочила к хозяину цирка — это был блох Пети, и воскликнула:
— Эй ты, слушай, верни мне мои деньги! Я не желаю дальше смотреть эту чепуху!
— После начала представления никаких возвратов! — отозвался тот, и совершил великолепный прыжок на другой конец арены, подальше от разгневанного зрителя — ведь недаром он был блохой!
По рядам тем временем сновали разносчики и вовсю расхваливали свой товар:
— Попкорн, попкорн! Кто его съест, никогда больше не почувствует голода!
— Сахарная вода с дихлофосом! Любого валит с ног за пять минут! Только для настоящих мужчин!
Пети в отчаянии ворвался за кулисы:
— Мы теряем публику! Эй, клоуны, живо на сцену!
— Я не намерен выступать на пустой желудок! — откликнулась с сильным немецким акцентом громадная зеленая гусеница.
— Выступишь, Хаймлих, а потом поешь! Живо!
Толстый Хаймлих, ленивый, медлительный и всегда голодный, тяжело вздохнув, направился к выходу на арену. За ним проследовал Френсис — божья коровка, красная с черными пятнышками на надкрыльях.
Последним шел палочник — чрезвычайно похожий на сухую ветку, очень высокий и худой. Он шел, грустно вздыхая и заламывая руки:
— Эмиль, какой смысл? Какой смысл мне туда выходить? Они снова осмеют меня!
— Слим, оставь свою философию! Не сейчас! — воскликнул Пети, приоткрывая штору возле входа на арену. — Ведь ты же — клоун, и ты должен радоваться, когда над тобой смеются!
— Нет, это потому, что я — вещь! Ты вечно держишь меня за швабру, за трость, за жердь! За щепку! — с этими словами Слим, согнувшись, схватил маленького Пети поперек туловища, и поднес к своим трагически закаченным глазам.
— Ты, ходячая жердь! Это же смешно! Пошел!
— Ты паразит! — мрачно констатировал Слим, направляясь на арену.
Над выходом сидел толстый паук, изображая собой целый оркестр — каждой из своих восьми лап он играл на каком-то инструменте. Тут были тарелки, барабан, тромбон, что-то еще… А на площадке под самым куполом притулились два светлячка, в задачу которых входило изображать прожектора. Как раз в эту минуту один из них задремал. Второй, увидев, что артисты уже на сцене, бесцеремонно пнул напарника, и оба они направили свои лучи на клоунов, начавших выступление. На голове Френсиса и Слима были шапки в виде венчиков цветка, они пританцовывали, и Слим напевал:
— Тра-ля-ля-ля! В воздухе весна! А я — цветочек… сказать которому абсолютно нечего…
Тут на арене появился Хаймлих. На хвост его был надет пластиковый стаканчик в желто-черную полоску, заканчивающийся колючкой, которая должна была изображать жало, а к спине были привязаны два сухих листика на манер крылышек.
— А-а-а! Пчела! — завизжал, отскакивая, Френсис, когда Хаймлих приблизился.
Подпрыгивая, Хаймлих направился к «цветам»:
— Я — симпатичный маленький шмель! Ля-ля-ля!
Френсис и Слим побежали вокруг арены, Хаймлих устремился за ними, бормоча:
— Помедленнее! Ви — цветы, ви не должны убегайт! — но те его не слушали.
В первом ряду сидели несколько мух, и облизывали большой кусок мороженного. Хаймлих заметил это и устремился к ним, забыв обо всем на свете:
— О, мороженное! Дай откусить, малыш! — и он уже раскрыл рот, потянувшись к лакомству.
Но «малыш» моментально взлетел и оказался между вожделенным куском и Хаймлихом, так что тот отшатнулся. А сидевший рядом зеленый навозный мух закричал Френсису:
— Эй ты, цветик! Хочешь, тебя опылит настоящий жук? — и он расхохотался.
Френсис оглянулся, расправил крылья, и миг спустя уже был рядом с мухами-насмешниками. Те буквально заходились от смеха:
— О-о-о! Ты ей понравился! Иди к папочке!
Френсис сорвал с головы цветочную шляпу и изо всех сил огрел ею двух мух, издевавшихся над ним.
— Что, увидел божью коровку, и решил, что я — девушка? Так, что ли, мух?! — и он угрожающе замахнулся.
Навозники отшатнулись, изображая испуг:
— Ой, это парень!
Между тем Хаймлих, под шумок завладевший мороженным и откусывавший от него громадные куски, закричал с другого конца арены:
— Френсис, не трогай их, у них руки в каке!
Пети, стоя у задней стены цирка, безнадежно смотрел на эту сцену.
— Ну вот, опять то же самое! — и он, откинув занавеску, выскочил во двор цирка.
Между тем Френсис угрожающе надвигался на отступавших мух, и неизвестно, чем бы это кончилось, если бы Слим, подошедший сзади, не сказал, кладя руку на плечо друга:
— Хватит, Френсис! Из-за тебя опарыши плачут. Не пугай детишек. — В соседней ложе действительно сидела мама-муха с двумя личинками на руках, которые заходились от крика.
***
Тем временем Пети подбежал к стоящему во дворе большому фургону. Там, перед зеркалом, стояла красивая бабочка, и, расправляя крылья, любовалась своим великолепным нарядом.
