сосновыми ветками. Дым с ароматом смолы заклубился вокруг.
– Мне кажется, я на другой планете, – блаженно улыбаясь, проговорила Нора.
Перед ней на столике, точно по волшебству, материализовались кружка холодного пива и поломанная на квадратики плитка шоколада. Шоколад с изюмом и орехами, ее любимый. И сигареты Winston Blue. Красота!
– Привет покорителям космоса! – донеслось из тьмы.
Сидящий к избушке передом, к лесу задом Аркадий обернулся. Глаза его блеснули, словно от предвкушения какого-то радостного события, какой-то веселой заварушки.
Ну, конечно. На перила ограждения запрыгнул и уселся его любимый оппонент. Впалые щеки, модельные скулы, прядь черных волос, свисающая до бровей…
– Привет, дорогой. – Привстав с плетеного кресла, Лера подала ему бутылку светлого пива. – Какие новости?
– В нашей психушке? – спросил Герман, сделав первый глоток. – Эта ослица Фаинка довела до истерики крошку Розу. Та прилюдно пообещала в самое ближайшее время справить большую и малую нужду ей в постель. Я ходил на кухню поклянчить у шеф-повара сухариков, чтобы как-нибудь дотянуть до утра, и стал невольным свидетелем.
– Опять? – нахмурился Аркадий. И добавил безо всякой укоризны: – Вчера ты здорово ее напугал.
– Фаинку? Мало ее пугают, судя по всему.
На строгом красивом лице Аркадия появилось выражение сдержанного недовольства.
– Не думай, что здесь происходит хоть что-то, чего я не замечаю. – Взгляд серых глаз как бы невзначай переместился на Нору, и у нее создалось впечатление, что свою речь доктор Шадрин адресует не столько Герману, сколько ей. – Насчет Фаины. Я не был бы столь категоричен. При всех своих… гм, особенностях, она приносит несомненную пользу.
– Еще бы! – насмешливо фыркнул Герман.
– Она следит за порядком.
– Она их бьет?
– Кого?
– Своих соседок по общежитию. Как она их дрессирует?
– Не знаю, – озадаченно произнес Аркадий. – Навряд ли при помощи силы.
– Не думай, что здесь происходит хоть что-то, чего я не замечаю, – передразнил Герман. – Ты вправду так наивен, док? Или прикидываешься?
Нора потягивала пиво, грызла шоколад и внимательно следила за разговором.
Замкнутое пространство. Ограниченный круг лиц. То, что астрологи называют ситуацией Двенадцатого Дома. И хотя ферма – не тюрьма, каждый может покинуть ее, когда пожелает, на деле на такой поступок отваживается далеко не каждый, ведь уйти значит снова столкнуться с абсурдом и кошмаром внешнего мира.
– Фаина – местный старожил, – напомнил Аркадий. – Живет на ферме практически безвылазно. Боюсь, она уже неспособна на ту широту мышления, которую ты по привычке рассчитываешь обнаружить в людях.
– А Колян?
– Что Колян?
– Кир советовал мне держаться от него подальше.
– На втором этаже частенько происходят петушиные бои, и тебе это известно. Мы не вмешиваемся. Точнее, стараемся не вмешиваться.
– Разумно.
– Мы не хотим насаждать на ферме атмосферу исправительного заведения. Люди учатся взаимодействовать друг с другом. Вот и пусть учатся самостоятельно.
И опять у Норы возникло подозрение, что он говорит все это для нее.
– Звучит прекрасно, – заметил Герман. – Но по сути вы поощряете произвол Фаины и игнорируете потребности остальных. Потребность в сексе, например.
– Мы не одобряем сексуальную распущенность, – вмешалась Лера. – Секс ради секса. Но если образовалась парочка…
– Твой друг Кирилл, между прочим, регулярно шастает к Светке, – подхватил Аркадий, – и никто ему не запрещает. Они вместе уже почти год.
– Хотел бы я посмотреть на того, кто попробует запретить что-либо Кириллу.
– В таком случае за кого ты переживаешь?
– Дошло до меня, о счастливый царь, – тут Герман ухмыльнулся, как заправский плут, – что некоторые прекрасные дамы по ночам держат двери на запоре, потому что Фаинка пригрозила им карой за блуд.
– А ты откуда знаешь? Посягнул на добродетель одной из прекрасных дам и остался ни с чем?
– О нет, правитель, я не посягал. Но посягнувшие рыцари матерились в коридоре столь громогласно, что не услышать их было нельзя. И тут возникает вопрос: какое дело дражайшей Фаине до сексуальной жизни соседей по этажу?
– Еще немного, и ты скажешь, что нам выгодно содержать таких, как Фаина и Николай, потому что они делают за нас грязную работу.
– Разве нет? – улыбнулся Герман.
– Ты не то чтобы несправедлив… – Аркадий поискал слово, – ты абсолютно беспощаден.
– Кого же мне следует пощадить? Фаинку? – Герман подмигнул Лере. – Или вас двоих?
– Фаина садистка, – вздохнула Лера, откидываясь на спинку кресла и закуривая сигарету. – Николай же обыкновенный выходец из каменных джунглей, привыкший жить по закону «либо ты сожрешь, либо тебя сожрут».
– Как говорил великий Аль Капоне, при помощи доброго слова и пистолета можно добиться гораздо большего, чем при помощи одного только доброго слова, – пробормотал Герман.
– Вот-вот. Ему важна цель, собственное место под солнцем. Ей – процесс, наблюдение за людьми, чью волю она старается сломить, за их попытками сохранить достоинство.
– А чем она занимается на ферме? – поинтересовалась Нора.
Ей ответил Аркадий:
– Она у Леры что-то вроде экономки и ротного старшины в одном лице. Помогает вести бухгалтерию, распределяет обязанности… кто из девчонок дежурит в столовой, кто в прачечной, кто занимается уборкой помещения… следит за сменой постельного белья, за состоянием дверных петель, половиков, прищепок и прочего ценного имущества, – Аркадий отрывисто рассмеялся, немного нервно, как ей показалось, – и не текут ли краны в туалете… и не курит ли кто-нибудь в спальне после отбоя…
– А кто следит за всем этим на мужской половине?
– Я.
– Стало быть, никакой особой необходимости в услугах Фаины не было и нет. Лера вполне справилась бы самостоятельно.
– В принципе, да. Но так уж сложилось.
– Сколько ей лет?
– Фаине? Двадцать семь. Ей давно пора уехать отсюда, устроиться на работу, выйти замуж. Но она боится. – Аркадий печально улыбнулся. – Боится жизни. И не дает жить другим.
– Бывает, – сказал Герман, не обнаруживая ни малейшего сочувствия к Фаине, равно как и интереса к ее проблемам, несмотря на их тонкую психологическую подоплеку. – Ощущение власти над другим существом позволяет садисту тешить себя иллюзией, будто бы он способен преодолеть любые преграды, особенно если в его реальной жизни отсутствует радость творчества.
– Ну иди, поучи ее рисовать…
– Это выбор духовных уродов. – Герман пожал плечами. – При чем тут рисование? Вон Лера не отличает церулеум от ультрамарина, тем не менее ее жизнь – это жизнь человека творческого.
– Посмотрим, как ты управишься с этими духовными уродами, – усмехнулся Аркадий, тоже протягивая руку за сигаретой.
– Разве их больше одного?
– Николай не садист, – повторила Лера.
– Но рука у него тяжелая, – говоря это, Аркадий не спускал глаз с Германа, и Нора ощутила приступ досады.
Чего он добивается? Какой реакции? Запугивать гостя на подконтрольной тебе территории вроде бы не очень благородно. Даже если этот гость – твой старинный приятель и собственно гостит
