Черное и белое
Утром в деревне хоронили убитых накануне. С плачем несли тела трех жертв наверх, в горы, где среди густого леса находилась расчищенная площадка кладбища. Население деревни никогда не превышало ста человек, и её жителям достаточно было два-три раза в год вырубать подросший молодняк деревьев, которые в тропиках, под проливными дождями и постоянно высокой температуре росли быстро и дружно.
В церемонии участвовали все женщины и несколько наиболее старых воинов. Остальные с самого рассвета, после бессонной ночи, проведенной в подготовке к походу, ушли в погоню за вероломными тонганцами, рассчитывая настигнуть флотилию пиратов в течение одной или двух ночей[11], пока те не успеютдобраться до своей земли. Самоанцы решили плыть на одиночных пирогах с балансирами — они быстрее сдвоенных пирог тонганцев. Флот самоанцев должен был возглавить Ваи Аматуи, брат Мауи. Он, по законам Уполу, в случае смерти прежнего вождя являлся главным претендентом на пост матаи[12]как племянник вождя. Ведь Афенга Аматуи, тяжело раненый тонганским копьем, был братом Салаины, матери Мауи и Ваи. Он ещё был жив, но в поход идти не мог, и Ваи ожидал своё назначение. Но обстоятельства сложились иначе….
Накануне вечером жрец созвал фоно округа Алеипата по выборам вождя для войны против тонганцев, не дожидаясь предполагаемой смерти Афенги Аматуи. Перед фоно около большого костра собрались приглашенные вожди деревень и жрецы, а также все жители Уафато, избежавшие плена. На костре жарились лучшие куски мяса убитого кита, покрытые густым илом мангрового болота, чтобы мясо не подгорело. Пока мясо поджаривалось, присутствующие исполнили длинный, печальный танец, посвященный уходу «на запад» жителей деревни, под жалобный мотив бамбуковой флейты и плач матерей. Уход на запад в данном случае относился как фигурально — к погибшим, так и буквально — к увезенным в плен.
Отведав символические кусочки китового мяса, члены фоно удалились в специальную большую хижину для совета. Там, рассевшись кругом в соответствии с субординацией (её устанавливал ежегодно главный жрец), моа деревень пили по очереди каву[13]из деревянного ковшика с длинной, искусно декорированной ручкой. Ковшик каждый раз поворачивали так, чтобы ручка была направлена в сторону хозяина фоно, в данном случае, жреца Уафато. По окончанию церемонии, собравшиеся были готовы быстро принять очевидное решение о назначении Ваи Аматуи вождем похода и начать приготовления, не дожидаясь восхода солнца. Однако у главного жреца было другое мнение….
* * *
Недалеко от берега, там, где скалистый склон круто уходил в глубину, по воде сновали большие треугольные плавники. Один, два, три…. Десять… Дальше Мауи считать не стал — хватит и одной акулы, чтобы не только Палу, но и он сам был растерзан злобной рыбой.
Мауи решил пройти лесом к северному, противоположному берегу острова, к узкому проливу между Нуулуа и Нуутеле. «Пролив я переплыву быстро, потом пройду по большому острову — там можно идти вдоль берега, а между Нуутеле и моим островом акулы бывают редко».
Нуулуа — маленький остров. В направлении от южного до северного берега, которое выбрал Мауи, расстояние не больше, чем между соседними деревнями самоанцев. Но путь оказался трудным. Мауи не подумал о том, что лес необитаемого и заповедного острова куда более густой и заросший колючим кустарником, чем на его родном острове Уполу. Осознал он это, только углубившись в такую чащу, куда едва проникал свет солнца. Теней не было — одна сплошная тень. Местами завалы деревьев полностью преграждали путь. Попалась даже бамбуковая роща, где между гладкими стволами с трудом можно было просунуть только руку. Постоянно вынужденно меняя направление и не видя солнца, Мауи в конце концов потерял ориентацию. По времени он должен был уже выйти к берегу…
«Надо спешить. Быстрее выйти к воде, где угодно». И Мауи побежал, благо в этот момент он оказался на сравнительно свободном месте, вроде как на расчищенной кем-то когда-то аллее, которая ныне успела заметно зарасти. Аллея шла под уклон вниз. Несколько раз падая, разбивая коленки об огромные, лежащие поперек тропы стволы деревьев, Мауи продолжал бежать, пока вдруг при очередном падении он не почувствовал земли под ногами… Мауи падал неизвестно куда….
* * *
А на совете уважаемых жителей округа Алеипата ритуальная чаша с напитком кава выпита почти до дна. Она перешла к главному жрецу — теперь настала его очередь говорить. И он сказал о том, что Ваи Аматуи не может вести на войну мужчин Алеипата.
— Этот Ваи вообще не может быть матаи — он взял в жены простолюдинку из аинги острова Маноно! И скрывает это от нас! Как может этот изменник носить священный статус моа?! Пусть встанет тот, кто не считает Ваи достойным смерти!
Неожиданная речь главного жреца ошеломила вождей. Долгим молчанием ответили они на суровый приговор жреца. Наконец встал один, старейшина деревни Ти`авеа, самый старый из жителей округа. Его нянчил отец деда его отца, и он помнил всё, что происходило на Уполу с тех пор, как он стал воином:
— Уважаемый Таула-пангу! (в переводе: черный жрец). Предъяви нам доказательства правоты твоего обвинения, и тогда мы проголосуем как надо.
— Доказательства здесь!
И в просторную хижину фоно вошла худая женщина, в грязной и рваной набедренной повязке, с грубо намалеванным тату на прыщавых плечах и впалой груди.
Заседавшие в фоно не остались равнодушными. Кто рассмеялся, видя уродину (у самоанцев худоба считалась самым непривлекательным качеством женщины; прим. автора), кто гневно возмущался таким выбором Ваи Аматуи.
— Ну, говори, Аунти, — приказал жрец. — Ведь ты — невеста Ваи Аматуи?
— Да, он любит меня, — резким, скрипучим голосом подтвердила вошедшая.
— Ну, что скажешь, старый Симиле? — Жрец обратился к старейшине. — Теперь ты согласен с правотой моего обвинения?
— Нет, не верю, что мужественный воин Ваи полюбил эту женщину, которая не следит за своей кожей и слишком мало ест.
— И правильно делаешь, мудрый Симиле, не веря выдумкам черного жреца! Вот моя невеста Олала!
Это сказал Ваи, неожиданно входя в хижину. Он держал за руку девушку, юную и прекрасную как солнце на востоке. Вожди деревень, пораженные её невиданной красотой, разом вскочили с мест. Худая женщина убежала, боязливо проскочив мимо Ваи. Жрец молчал, соображая, как «выйти сухим из воды».
Первым прервал молчание Симиле:
— Я не удивлён выдумкой Таула-панги — сколько раз он обманывал народ. Выбор Ваи Аматуи понятен. Всем видно, что он любит эту девушку. И я бы тоже полюбил, если бы был на два по двадцать лет моложе.
