защищал ее отца, который меня бы с радостью убил при первом удобном случае. Да, Маша была права, именно такое у меня сложилось мнение об этом человеке.
– Как ты себя чувствуешь? – перевела тему Маша, я был рад, что она не заострила внимание на прошлой фразе.
– Я? – я уже и забыл, что вчера не мог подняться с постели. – Хорошо, к утру все прошло.
– Тогда я приеду, – без лишних вопросов констатировала Маша.
– Хорошо. Жду тебя.
Времени до приезда Маши было немного, я окинул взглядом квартиру – вроде бы все было чисто, раскиданных вещей не было. Я, в принципе, был аккуратным человеком: в детстве сурового маминого «быстро прибрался, а то гулять не пойдешь» было достаточно, чтобы привить бессознательную любовь к чистоте и порядку. Я убрал постельное белье, собрал диван, достал спортивные шорты и футболку, и, одеваясь, подумал, что сегодняшний футбол придется отменить, так как надо было выжать максимум из последнего дня с Машей. «Последнего дня до ее заточения, конечно», – мелькнуло в голове не прошеное уточнение. Я написал в футбольный чат, что сегодня не смогу прийти. Парни не прореагировали, они давно потеряли всякий интерес к моей персоне, как к футболисту, хотя дружить мы не переставали, периодически пересекаясь после работы в баре.
Маша приехала через полчаса, расстроенная, с опухшими глазами, с порога кинулась ко мне в объятия и горько разрыдалась. Я никогда прежде не видел ее такой подавленной и беззащитной. Мы долго стояли в коридоре, я успокаивал ее, как мог, говорил, что все будет хорошо, гладил по спине, плечам, целовал ее глаза, губы, щеки, лишь бы она стала снова той радостной и улыбчивой девушкой, которую я знал. В итоге она перестала плакать, вытерла руками последние слезы, мы прошли в комнату, сели на диван и стали обсуждать сложившуюся ситуацию. Во время разговора Маша готова была расплакаться множество раз, но все же держалась.
Как я понял, переубедить ее отца не удастся – пока Маша не сдаст экзамен, выйти ей не разрешалось. Виной всему был, конечно, я: по мнению ее отца, с начала наших отношений Маша перестала нормально учиться, каждый день до ночи пропадала «черт знает где» (про себя я добавил: «Черт знает с кем»). Поэтому табу распространялось, главным образом, на наше личное общение. Я пообещал, что мы будем созваниваться по видеосвязи при каждой возможности, а после экзамена я ненадолго заберу ее к себе. То, что сразу после экзамена Машу увозили на «принудительный», по ее словам, отдых, печалило ее больше всего: из всех возможных подарков на совершеннолетие брата, отец выбрал тот, который был для нее неприемлемым. Но, увы, билеты уже были куплены, а ругаться с отцом еще раз Маша была не готова. «Лучше сдаться, Дань, с ним спорить – себе дороже», – сказала Маша, бессильно опустив голову мне на плечо. Я успокоил ее, что разлука на месяц – это несущественно, и что я все равно всегда рядом, стоит взять телефон в руки. В конце разговора Маша даже улыбнулась и крепко обняла меня.
– Пошли в кино, я проштрафился вчера, самое время исправить, – предложил я.
– Хорошо, – согласилась Маша, – но сначала…
Она замолчала и опустила руку мне на шорты, тело отреагировало мгновенным возбуждением. Мы стали ненасытно целоваться, повалившись на диван, после чего страстно и яростно занялись любовью. После оргазма я зарылся лицом в ее белокурые локоны, прижал Машу сзади, обхватив руками маленькую упругую грудь. Мне нравилось ее тело – высокая, стройная, спортивная, тонкая талия, длинные ноги. Мы познакомились в спортзале, пройти мимо, не обратив внимания, было невозможно: она растягивалась перед тренировкой, демонстрируя нереальный шпагат. Поймав тогда мой взгляд в зеркале, она подмигнула мне, а тем же вечером мы сидели в кафе, и я любовался ее карими глазами, пухлыми губами и тонкими длинными пальчиками, которые теребили салфетку.
Мы долго лежали и болтали о пустяках. «Вот и вернулась моя смешная Маша», – подумал я с облегчением, только ее припухшие веки выдавали утренние переживания. Мы собрались и отправились в кино на пропущенный вчера фильм, потом поели на любимой веранде на Покровке и, как обычно, пошли гулять. За разговором я не следил, куда мы идем, просто радостно было идти, держаться за руки, смеяться и дурачиться: Маша запрыгивала на высокие клумбы, а я бодро подхватывал ее за талию и кружил в воздухе, она хохотала и ловила развевающуюся юбку. Раньше я не был таким, наоборот, в детстве всегда казался застенчивым и нерешительным; в юности, с переездом в Нижний, пришлось искоренить в себе нерешительность, но я остался тихим и собранным. Маша раскрывала во мне новые стороны, что делало ее особенной для меня.
Я не заметил, когда мы вышли на набережную Феодоровского, в какой-то момент под ногами я увидел знакомую открытку, она была перевернута, но я знал – это она. В сердце кольнуло, я огляделся. Дворники собрали почти все, лишь в некоторых местах на склоне лежали разнесенные ветром листки. Я отметил, как похолодели руки, но голова осталась трезвой: я сознательно не хотел впускать мысли о незнакомке. И все же я поднял взгляд на дом, из которого летели открытки, в котором, вероятно, жила она. «Нет, я уже не найду тот балкон, это хорошо», – мелькнуло внутри, я немного успокоился. Но маленькая, как заноза, мысль прокрадывалась из самого подсознания: «А что, если просто подождать ее около подъезда. День-два, она же выйдет на работу или в магазин». Я сглотнул, я так не хотел тратить день, который посвятил Маше, на кого бы то ни было еще. Усилием воли я сконцентрировал внимание на рассказе Маши, она восторженно говорила о том, как в детстве занималась бальными танцами. Я решил, что смотреть на нее и всецело проникнуть в беседу – лучшее избавление от ненужных мыслей. Так оно и стало, мы неспешно прошли мимо дома, мимо памятника Жюль Верну, и вот уже шли в сторону Машиного дома.
Вдруг Маша остановилась и резко развернулась ко мне. Она смотрела прямо в глаза, серьезная и немного напуганная, и неожиданно произнесла:
– Я люблю тебя, Даня.
Я замер, не то, чтобы я не мог или не хотел ответить ей взаимностью, просто я не думал об этом раньше, все шло по течению, и я даже не знал, люблю ли. Для меня это всегда были серьезные слова, как печать, скрепляющая документ. Я говорил их только двум девушкам в жизни. Молчание неприлично затягивалось, и Маша улыбнулась, быстро поцеловала меня и хитро прошептала:
