Так вот, этот самый дядюшка и втянул меня в авантюру с бальными танцами. Я подозреваю, что в последнее время он крепко маялся бездельем. И когда ему попалось на глаза объявление о наборе на курсы бального танца, он усмотрел в этом лазейку. И припёрся ко мне с весьма заманчивым предложением.
– Представляешь, Терентий, научишься танцевать вальс, танго, всякую другую муру. Знаешь, как тёлки это любят? Тебе и в музыке пригодится! – уговаривал он меня.
– Да у меня с детства обе ноги левые, – резонно возражал я. – Ты,
Терентий, не обижайся, но, насколько я знаю, у тебя тоже.
Обращение "Терентий" было у нас культовым. Мы с дядюшкой так называли друг друга давно, и затруднились бы объяснить происхождение этой привычки.
– Там левость наших ног и выправят, – настаивал Игорь.
– Левизну, – автоматически поправил его я.
– Один хрен. Ну что, согласен?
Видимо на меня нашло какое-то затмение, и я согласился. И теперь, наблюдая за отточенными движениями педиковатого преподавателя танцев, я клял себя последними словами за уступчивость и божился втихомолку, что ноги моей больше здесь не будет.
При попытках повторить вальсирующий шаг я напоминал себе здорово подвыпившего бегемота. Сначала я ещё старался изо всех сил, и, наступая сам себе на ноги, тихонько матерился под нос. Потом я осознал, что танцора из меня не выйдет, и плюнул даже на попытки правильно сосчитать шаги. Дядька мой, что-то бурча, старался изо всех сил. Глядя на него, я почему-то представлял себе колобка, позабывшего о том, что он круглый.
У окружающего народа, по моим наблюдениям, получалось не лучше.
Это радовало и позволяло ощущать себя кретином в чуть меньшей степени. А в общем, картинка напоминала трагедию на Марсовом поле.
Яростно крутились вокруг своей оси девицы всех размеров и мастей. На них время от времени натыкались молодые люди, которым, судя по всему, мешали спать лавры Барышникова. А я изумлялся, как это при такой интенсивности движений обходится без травматизма. На мой взгляд, парочка "скорых" возле служебного входа не помешала бы. Я мудро рассудил, что с парадного выносить пострадавших не стоит, дабы не спугнуть новых клиентов данного заведения.
В конце концов наш учитель-мучитель решил, что мы двигаемся достаточно аккуратно, чтобы не калечить тех, кто находится в непосредственной близости, и предложил разбиться по парам.
– Даю кавалерам три минуты на подбор партнёрши, – прокричал он и предусмотрительно отошёл в сторону.
Дальше последовала немая сцена из "Ревизора". Барышни стыдливо потупили глазки, а юноши стояли на месте и ожидали хрен знает чего.
Я заранее присмотрел для себя симпатичную девушку, но идти среди этих застывших соляных столбов мне тоже не улыбалось. Поэтому я переминался с ноги на ногу, ждал того же, чего и остальные. Хрен знает чего.
Но вдруг кто-то пошевелился, и зал словно взорвался! Начался такой движняк, что тряслись стены. Последний день Помпеи! С ошеломляющей быстротой народ бросился расхватывать самых симпатичных мамзелей. Я увидел, как к моей избраннице, к цветку, который я мысленно уже держал в объятьях и кружился в вальсе, зловеще подкрадывается какое-то бородатое чудовище.
Промедление смерти подобно!
Я схватил ноги в руки и бросился к ней!
Чудовище, узрев мои попытки придти первым, ускорило шаг!
Ядрёна Матрёна, та шо ж это такое!
Я перешёл на бег!
Чудовище тоже припустило трусцой!
И вот, оно уже стоит перед милым созданием и хамски ухмыляется!
Но в последний момент я отталкиваю его корпусом в сторону и произношу изумлённой девушке волшебные слова:
– Разрешите Вас пригласить!
Она улыбается и произносит:
– Разрешаю.
Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит!
Чудовище, глухо ворча, уходит искать другую жертву и оставляет нас наедине. Да, я не ошибся, наедине. Мы одни в этом громадном зале. А они, те другие, в ином измерении. Я смотрю в эти чудные глаза и бормочу какие-то нелепости. Я наверное дико смешон. Я не слышу собственного голоса, не осознаю, что я говорю. А она смеётся, запрокинув голову.
Наконец, я довожу до её сведения, что меня звать Андреем. Она отвечает, что ей очень приятно и сообщает, что она – Наташа. На мгновение я замираю. Ту, другую, тоже звали Наташей. Может это какой-то Фатум? Нет, не стоит об этом думать. Мы будем просто танцевать.
Мы будем просто танцевать!
Звучит музыка, нас заставляют выполнять какие-то глупые упражнения. Я, стараясь не наступать партнёрше на ноги, пытаюсь следить за ритмом, темпом, считать шаги. При этом я изо всех сил пытаюсь произвести благоприятное впечатление. Я несу какую-то чушь, травлю какие-то анекдоты – в общем, выгляжу как шут гороховый. Она смеётся. Я радуюсь изо всех сил.
В какой-то момент я нашёл глазами своего дядюшку. Даже не пытаясь танцевать, он стоял в углу зала и вешал лапшу на уши высокой брюнетке. Я посвятил Наташу в суть наших родственных отношений с
Игорем и показал на него пальцем.
– У него неплохой вкус, – улыбнулась Наташа.
– У меня лучше, – заявил я и вытаращился на неё взглядом заправского Казановы.
По окончании занятия я поволок мою партнёршу по направлению к
Игорю. Тот, не обращая внимания на проталкивавшуюся к выходу публику, что-то нежно ворковал на ухо своей брюнетке.
– Терентий, познакомься, это – Наташа, – великосветским тоном произнёс я.
– А ты говорил, что тебя Игорем звать, – вмешалась в разговор брюнетка.
Дядька неодобрительно зыркнул на меня, и я тут же поспешил внести ясность.
– Зовут его, конечно же, Игорем. Терентий он по состоянию души. А теперь, может, ты представишь свою даму?
– Я думаю, что это лучше сделать мне, – сказала вдруг Наташа. -
Познакомьтесь, это – моя подруга Галя.
Такого поворота событий не ожидал никто. Не сговариваясь, выбрать в этом бедламе двух девушек, стоящих в разных углах зала, и чтобы они оказались близкими подругами – это надо уметь! Просто праздник какой-то!
– Ты видишь, Терентий, какие вещи приключаются, – озадаченно произнёс дядька.
– Так кто из вас Терентий, ты или Андрей? – удивилась Наташа.
– Оба, – глубокомысленно произнёс дядюшка и состроил загадочную рожу.
ГЛАВА 6
– Ну что, как танцы? Научился польку-бабочку танцевать? – ядовито поинтересовался Паша.
Я был занят тем, что подключал колонку к боббинному магнитофону, который мы использовали в качестве усилителя, и старательно воздерживался от дискуссий с этим "Достаевским"1.
– А как барышни? Клёвые есть? Ты себе присмотрел кого-нибудь?
Я старательно крутил шнур, пытаясь найти потерянный контакт и игнорировал все его гнусные провокации.
– А балетные тапочки ты себе уже купил? Мы тебе подарим пачку, будешь в ней на сцену выходить! – злорадно продолжал Паша.
Я, сопя, продолжал свои попытки наладить аппарат.
– А ты знаешь, что почти все танцоры – педики? К тебе там не пристают?
На этой фразе моё терпение лопнуло. Позабыв обо всех клятвах, которые я сам себе давал, я вскочил на ноги и заорал:
– Да ёб твою мать! Как ты меня уже достал! Если тебе не терпится кого-нибудь поподъёбывать, то иди к зеркалу и подъёбывай сам себя!
Тебе ведь похер, кого! А от меня отъебись! Обмылок злоебучий!
После этой речуги я моментально успокоился и снова засел за изнасилование магнитофона, который упорно не хотел превращаться в усилитель. Паша на какое-то время притих и молча наблюдал за моими манипуляциями.
– Иди лучше гитару настрой. Вместо того, чтобы пить мою кровь, – посоветовал я ему.
– Она у тебя невкусная, – огрызнулся Паша, но последовал моему совету.
Открылась дверь и вошёл Палыч. Он сдержанно поздоровался с нами и вынул из сумки барабанные палочки. Потом, призвав Пашу на помощь, он принялся сооружать из стульев некую сложную конструкцию. То, что получилось, было громоздким, безобразным, и вызывало стойкие ассоциации с детской игрой в космонавтов. Мне почему-то показалось, что Палыч сейчас вынет из сумки мотоциклетный шлем, очки, наденет всё это, и предложит нам поиграть в межпланетный корабль.
Но ничего этого не произошло. Палыч плотно уселся за своё сооружение и предложил начать репетицию. Мы с Пашей взыграли первую
"пьесу", а Палыч борзо застучал палочками по сиденьям стульев.
Всё это кино продолжалось около двух часов. Из первой нашей репетиции я вынес твёрдую уверенность, что без ударной установки – гаплык. Паша заявлял, что всё прекрасно, и Палыч – офигенный барабанщик. Мне было непонятно, как он умудрился это услышать, но уточнять не хотелось. Палыч о своих впечатлениях промолчал. Он вообще всё время молчал. Я подумывал о том, что неплохо было бы скрестить его с Пашей. Паша стал бы чуточку молчаливей, а Палыч – чуточку разговорчивей. Но сама физиология процесса показалась мне неосуществимой и пришлось отказаться от размышлений на эту тему.
