– Конечно. По-моему, она там. В кухне, – сказала я и мило улыбнулась.
Вероника злобно посмотрела на меня, круто развернулась и пошла в кухню. От ее каблуков на ковре остались глубокие отметины. Я села на кровать и взяла фиолетовую подушку. Я всего несколько часов в гостях у Элис, а только и делаю, что с подушкой обнимаюсь. Нехороший знак. Хотелось плакать. И зачем только я приехала в этот Дублин? Вероника явно меня на дух не переносит, у Элис на уме планы и заговоры, а Джейми все тот же мелкий пакостник.
Дела плохи, и все указывало на то, что дальше будет хуже. А как же все эти кафе и развлечения, которые обещала Элис? Каникулы, которых я так ждала, грозили обернуться катастрофой. Так несправедливо. Лучше бы я дома осталась. Тогда бы я ни на какое веселье не рассчитывала и не пришлось бы расстраиваться.
Я уже готова была заплакать, когда вбежала Элис, взволнованная и запыхавшаяся. Она захлопнула дверь и бросилась на кровать рядом со мной.
– Я была права. Так я и знала. Так и знала. Как она могла так с нами поступить?
Я притворилась, что чихнула, и промокнула глаза салфеткой. Зря старалась. Элис была так поглощена своей трагедией, что не обратила на меня с моими слезами никакого внимания.
– Норман. Его зовут Норман. Что за дебильное имя? Она его раз сто повторила. «Норман то», «Норман сё», «Ты совершенно прав, Норман». Меня чуть не вырвало прямо в шкафу. Не надо было сдерживаться. Были бы ее новые туфли «Прада» все в вонючей тошнотине, так ей и надо.
– Точно не друг? – робко спросила я, заранее зная ответ.
– Точно. Она была прямо сама любезность. С друзьями так не разговаривают.
– А про что они говорили?
Элис задумалась.
– Ну, никаких муси-пуси не было. Никакого тебе чмоканья в трубку. Наверное, это у них все при встрече происходит. Она только повторяла «я сделала все, как ты сказал» и «я очень стараюсь, но ничего не получается». А потом стала распинаться про то, как Джейми обнаглел.
– Ну, он и правда обнаглел. – Слова сами вылетели у меня изо рта.
Элис вскочила и топнула ногой.
– Сама знаю. Он ужасно себя ведет, но я не хочу, чтобы мама это обсуждала с кем попало. Это семейные дела. А Норман не член семьи. И никогда им не станет. Ни за что!
– Но раз муси-пуси не было, может, все в порядке? – бодро сказала я.
Сама я в это, понятно, не верила, просто хотела успокоить Элис. Щеки у нее пылали, а в глазах появился странный блеск.
Она грустно покачала головой.
– Самое плохое было в конце. Мама долго молчала, и я даже расслышала его голос, но слова не смогла разобрать. Пока он говорил, она все кивала и поправляла волосы. А потом вздохнула и сказала: «Спасибо, Норман. Не знаю, что бы я делала без твоих звонков. Только благодаря тебе я еще как-то держусь».
Я в ужасе ахнула. И тут же об этом пожалела – хотя какая разница, Элис все равно не заметила.
– А потом, – продолжила Элис, – она сказала: «Жду не дождусь встречи. Завтра? В одиннадцать. На нашем месте». – Элис села на кровать, спрятала лицо в ладонях и забубнила: – «На нашем месте». Раз у них есть «наше место», значит, все совсем серьезно. Ох, Мэган, что же мне делать?
Я только погладила ее по плечу. Опять хотелось плакать. Потому что я точно знала, что Элис будет делать.
И еще я знала, что никуда мне не деться – буду ей помогать.
Глава шестая
Утром – как я и опасалась – мы с Элис прятались у подъезда, за длинным рядом мусорных баков. Там воняло тухлятиной и грязными подгузниками. Мы были как две преступницы в паршивом кино про шпионов. Или как великолепная пятерка в истории, где троим хватило ума остаться дома в постели. Холодно было просто жуть, и я радовалась, что послушалась маму и надела свою самую теплую куртку. Мы торчали на улице уже целую вечность: Элис настояла, чтобы мы вышли пораньше на тот случай, если ее мама решит перед свиданием зайти еще куда-нибудь.
Она сказала маме, что мы пойдем гулять с какой-то ее одноклассницей. Вероника только пожала плечами и сказала: «Счастливо, девочки. Увидимся». Моя мама непременно захотела бы удостовериться и позвонила бы родителям этой одноклассницы. Все-таки я думаю, моя мама правильно делает. Мама Элис за ней не следит – и вот вам результат.
Очередные десять минут тянулись очень, очень медленно. Ноги у меня закоченели, руки стали красные и болели. На холодном (и вонючем) воздухе дыхание превращалось в густые облачка пара.
Я решила еще раз попробовать переубедить Элис:
– Эл, может, все-таки не надо? Твоя мама нас сразу засечет, и тогда такое начнется.
Элис мрачно покачала головой.
– Не засечет. Мы будем очень осторожны.
– А если она на машине поедет? Что нам тогда делать? Побежим за ней со скоростью шестьдесят километров в час? Я, конечно, бегаю быстро, но пока еще не настолько. Или из ниоткуда появится такси, мы запрыгнем в него и скажем «поезжайте за той машиной», а водитель покачает головой, скажет «ох уж эти современные дети» и рванет так, что шины завизжат?
Элис даже не улыбнулась.
– Очень смешно. Нет. Я же уже говорила. Мама почти не ездит на машине. Всюду пешком ходит.
Из-за этой холодрыги я злилась и спорила больше обычного.
– А если они встречаются за десять километров отсюда? Если это «наше место» на другом конце города? Тогда же она наверняка на машине поедет. И что нам делать?
Элис задумалась на пару секунд, а потом просияла. У меня знакомо засосало под ложечкой. Я знала, что она скажет, еще до того как она открыла рот:
– В таком случае сегодня у нас будет просто репетиция, а завтра мы заранее спрячемся на заднем сиденье.
Мне вдруг стало еще холоднее, и я принялась молиться, чтобы, когда Вероника наконец выйдет, у нее в руках не было ключей от машины.
Дверь в подъезд открывалась и закрывалась тысячу раз. Люди входили и выходили, но Вероника никак не показывалась.
– Может, она не пойдет, – сказала я минут через пять, показавшихся мне часом. – Может, Норман-Пёрман позвонил и отменил встречу. Может, она решила его продинамить. Может, она одумалась и бросила его.
А может, это он одумался и бросил ее. Но вслух я этого не сказала!
Элис даже не посмотрела на меня.
– Нет, она точно пойдет. Я знаю. Еще куча времени.
Я взглянула на часы. Только половина одиннадцатого. Увы, Элис права. Времени еще куча. Даже много куч. Интересно, можно умереть от холода в Дублине в феврале? Эх, жалко, что перчатки с шарфом остались дома в шкафу. Жалко, что я не надела еще пару свитеров и, пожалуй, теплую шерстяную шапку. И вторая пара носков не помешала бы.
Я посмотрела на Элис.
– Ты не замерзла?
Она покачала головой.
– Нет, ни капельки.
Вообще-то у нее губы посинели, а кончики пальцев стали белые. Это случайно не первый признак обморожения? Элис настроена решительно, но готова ли она пожертвовать пальцами ради того, чтобы узнать, с кем встречается ее мама? Так дело не пойдет. Я должна ее вразумить.
– Слушай, Эл, – начала я убедительным тоном. – Может, ну это все? Я с собой сумку взяла. Пойдем в центр. Посидим в той кафешке, о которой ты рассказывала. Выпьем горячего шоколаду. С зефирками. А потом – в кино. Я плачу.
Элис посмотрела на меня в упор.
– Да пожалуйста.
Я с облегчением выдохнула, и Элис, как в тумане, утонула в облаке пара, вылетевшем у меня изо рта. Кто бы мог подумать, что она так легко сдастся. Наверное, не смогла устоять перед горячим шоколадом. Или перед зефирками. Элис всегда обожала зефир. Она даже говорит, что различает розовый и белый по вкусу.
И тут Элис добавила:
– Хочешь горячий шоколад с горой дурацкого зефира – иди пей. И в кино иди. Мне плевать. Делай что хочешь. А я останусь тут. У меня есть цель, я не отступлю.
Горячий шоколад и кино в одиночку – не очень-то весело. И потом, Элис была такая грустная. Она выглядела очень потерянной и одинокой. Я не могла ее бросить.
Вдруг я подумала о том, как бы я чувствовала себя на ее месте – если бы моя мама вдруг увезла нас с Рози от папы и всех подружек. Как бы я чувствовала себя, если бы моя мама начала тайком ходить на свидания?
Случись со мной такое – что, конечно, очень маловероятно, – Элис бы не была рассудительной трусихой. Она бы помогала мне всеми правдами и неправдами. И не успокоилась бы, пока все не наладилось.
Я потрясла головой.
– Нет, Эл, забудь, что я сказала. Если ты остаешься, я с тобой.
– Серьезно, Мэг, – сказала она уже мягче. – Все нормально. Это моя проблема. Не надо было тебя впутывать. Это нечестно с моей стороны. Или гуляй, если хочешь. Я тебе все объясню. На какой автобус сесть и все остальное. Я прослежу за мамой, посмотрю, чем она там занимается, а потом мы с тобой встретимся. Я не обижусь. Честно.
Я знала, что она говорит искренне. А еще я знала, что она будет торчать за этими вонючими баками, пока не превратится в камень или в ледышку. Пока не отморозит себе все пальцы на руках и на ногах и кончик носа – как тот бедолага в передаче по «Дискавери», которую я смотрела пару дней назад. Иногда эта ее несгибаемость ей только во вред.
