— А где ты будешь спать? — спросила Алена, стоя в дверях. — Со мной в комнате нельзя, мы разнополые. А в зале мама спит. Вы тоже разнополые.
— А я ночью буду ходить охранять. Я привык. Я ночью все равно в доме ночевать не буду. Ты не волнуйся.
Дима вошел в комнату, осмотрел место, где когда-то стояла его кровать, уселся на пол у стены, скрестив ноги.
— А что книг твоих нет… ничего? Мы их снесли в эту… в общем, в "Букиниста". Мы же не знали, что ты вернешься.
— Книг? — Дима замер, наклонив голову, словно прислушиваясь и вспоминая что-то. — Нет, книг не надо, — улыбнулся он. — Я днем буду работать.
— А вечером? Телек смотреть? "Дом два"? — хмыкнула Алена. — Ты фильмы-то новые смотрел? "Аватар", там? Что последнее вообще смотрел?
— Фильмы? — снова наклонил голову Дима. Казалось, он сейчас прижмет уши, как кот. — Не помню. Когда у людей… то есть когда тут жил, по видику смотрел что-то.
— Ну точно, Маугли! — всплеснула руками Алена. — А шмотки твои где?
Дима развел руками.
— Шмоток почти и нет. Вот в этом хожу всегда… Еще которые на зиму — свитер, куртка — те на пустыре. Принести их сюда? — спросил он нерешительно.
— Ну… Ты же с нами жить собираешься? Ясен пень, неси. А чего ты как бомж — на пустыре? Дима! — Алена вошла и села на вертящийся компьютерный стул. — Расскажи по-человечески. Я пойму.
Дима потряс головой.
— Я сейчас не могу. Не знаю, как слова подобрать. Может быть, потом, после. Хорошо?
Первый делом Дима выправил паспорт. Сказал в паспортном столе, что на самом деле был хиппи, подался на трассу, и все эти годы провел с друзьями на вписках. А теперь решил взяться за ум. Поскольку ему было по паспорту двадцать девять лет, в военкомате ему оставалось только получить военник, но Дима туда не спешил. К паспорту отнесся спокойно: надо, значит надо. Версию про трассу и вписки Дима озвучил и Надежде. Та приняла возвращение блудного пасынка даже радостно. Видно, мучила ее то ли совесть, то ли внушенное бывшим мужем чувство вины, и факт живого Дмитрия ее порадовал и даже как-то окрылил. Алена тоже хотела верить в версию хиппи, и скоро действительно поверила и успокоилась.
Вопрос с ночевкой решили пока раскладушкой на кухне. Но разложить ее так и не довелось: ни одной ночи Дима дома не ночевал. Он говорил, что работает охранником и свою ночную работу бросать не собирается. Высыпался он, как считалось, утром: вернется с ночной смены и спит на Аленкином диване, пока она в школе. Или на полу в ее комнате.
Дима взялся за хозяйство, мыл плиту и пол, чистил половики, даже стирал, но вот замечена была за ним одна странность: не любил включать на кухне газ и настороженно относился к железным ножам — а значит, в чистке картошки уступал Алене и Наде. Зато ходил по магазинам, на рынок, по любым поручениям, развел на балконе целый сад цветов, и к осени устроился на работу — мерчандайзером в супермаркет, а по утрам разносил газеты и клеил объявления. На вопрос, не будет ли он поступать в университет, как, вообще-то, хотел в семнадцать лет, Дима посмотрел на Надю и Алену растерянно и странно, как тогда, когда шла речь о книгах и телевизоре.
— Мне, наверно, нужно время, — сказал он.
Надя при нем заметно оживала. Дима стал выводить ее гулять в ближайший парк и сквер, они гуляли по аллеям, разговаривали, Дима показывал на какой-нибудь красивый куст или лист, и Надя улыбалась и даже смеялась.
Все углы квартиры Дима уставил какими-то сорванными во дворе травами, ветками деревьев в вазах, осенью — желтыми листьями. Несколько раз Дима заваривал чай какими-то странными травами, весь дом наполнялся запахом, который напоминает запах пустыря под жарким солнцем. Надя после этого чая веселела, и вскоре стало заметно, что пива она покупает меньше. А ночью ее после этого чай уже не мучила бессонница. В октябре и она пошла на работу. На прежнюю ее уже не взяли, но она начала продавать книги в книжном магазине.
Друзей он так и не завел. Все бывшие одноклассники уже переженились, разъехались, закончили вуз — а кто и не один, и считали его пропавшим или мертвым. Дима не стремился встречаться ни с кем из них.
— А ты не хочешь позвонить Марине? — спросила его как-то в субботу Надя. Они вдвоем с Димой фаршировали перцы. Алена лепила пельмени. За окном стояло яркое, солнечное осеннее утро.
Дима завис, как делал всегда, если чего-то не помнил или помнил плохо.
— Марина — которая… Которая… Рыжая, с малого физфака?
— Слава те Господи, вспомнил, — вздохнула Надя. — Между прочим, переживала девчонка. Хорошо, что ты колесил по стране, а то она боялась, что ты начнешь мстить гопникам, понимаешь? И что они тебя забьют монтажками, как тогда всех забивали.
Дима отложил ярко-красный перец, набитый смесью фарша и риса, вопросительно посмотрел на Надю.
— Ну, была такая версия, да ты же сам в записке написал, что дескать не можешь забыть Иришку. И Марина говорила, что Иришку убили как раз с Лосевской коробки ребята, и что вдруг ты начнешь мстить. И хорошо, что не стал. Тоже была бы "Звезда и смерть Хоакина Мурьеты". Хорошо, что живой. Но знаешь, у нас после стало спокойнее, а сейчас вообще — самый безопасный район. Прямо как в Швеции какой-нибудь! Марина еще говорила, что жалко, что с Иришкой все это случилось раньше, чем появился Черный Кот. И очень переживала за тебя. Как все нелепо вышло.
— Черный Кот?
— Ну да, какой-то парень или мужик, видимо из криминальных, он их всех построил. Говорили, что нельзя было никакую драку завязать, он тут как тут. Все равно что тень какая-то, или привидение. Уже поколения два дворовых ребят сменилось, они же быстро уходят — в армию там, женятся, а потом новые нарождаются. А говорят, все еще его помнят и боятся. У них это вроде как легенда такая. Ни одного убийства не было, ни одной драки. Жалко, что все это только потом началось, что они стали бояться этого Кота. Это все рассказывала Марина. Я ее встретила года два назад в магазине. Такая стала солидная, двое детей. Телефон дала, я в память мобильника забила. Можно позвонить, если хочешь. Ну а что? Она будет рада…
— Не надо, Надя. Как-нибудь потом. А то… понимаете… у них уже сложилась жизнь, и мне в ней места нет. А тут придется ее как-то перестраивать, раздвигать, находить для меня место.
— А отцу позвонить? Не хочешь? — допытывалась Надежда.
— Я не знаю, — улыбнулся Дима. — Наверно, надо: ведь он переживает, что меня нет? Может быть, Алена напишет ему письмо?
"И все-таки он какой-то странный", — думала в понедельник Алена, куря на кухне, по своему обыкновению, в форточку. Не было двух последних уроков, и она пришла домой раньше полудня. — "Может, он как Хари в "Солярисе"? Типа его сделали точь-в-точь похожего на Диму, как биоробота. И всю память Димину записали, но кое-что забыли… И поэтому он зависает… Или вдруг он… Нет, не знаю кто, не понимаю кто. Но он точно живой, не мертвяк. Или все-таки… Ох, ну и чушь лезет в голову. Нормальный он, живой. Но почему он уходит ночью? Где стоянка, которую он охраняет? Где он сторожем работает?" Она заглянула в свою комнату, где должен был сейчас спать Дима — по его загадочному, неправильному режиму дня.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
