другое дело в ней идти. Сразу должно было быть видно, что не твое это.
Но и тут она попала впросак. Рафи, ухмыльнувшись, пошел прогулочным шагом, невозмутимо посматривая по сторонам. Казалось, и правда, гулял.
— Вот же ты, чертяка! — с чувством вдруг выдала мадам Камова, с удивлением качая головой. — Удивил старуха, как есть удивил.
— Так какая вы старуха? Вы еще в самом сок… — ехидно воскликнул Рафи, за что тут же получил платком по загривку.
— Все, пора! Сейчас вызовем извозчика…
* * *
Санкт-Петербургская императорская гимназия, кабинет директора
Михаил Валентинович Добролюбов, бессменный вот уже два десятка лет директор Санкт-Петербургской императорской гимназии, людей не особо жаловал, несмотря на свою фамилию. Слишком уже расхлябанными, необязательными они были, лишь одни проблемы от них. Ему были ближе военные порядки с их беспрекословным подчинением и непререкаемым авторитетом командиров, к чему, собственно, он стремился и в стенах своей гимназии.
Если присмотреться, то Михаил Валентинович даже внешне походил на какого-нибудь генерала. Был высоким, дородным, с тяжелой выступающей челюстью и грозой во взгляде. Его костюм был пошит особым образом, чтобы напоминать собой мундир. Армейских ноток добавляли и роскошные бакенбарды, столь любимые всем генеральским составом.
Порядки в гимназии завел военные, строгие, и разве только шпицрутенами не сёк гимназистов и на плацу их не «мариновал». Такие заведенные им армейские порядки, скажем прямо, не всем были по душе. Кое-кто из родителей гимназистов, кстати, весьма знатные персоны, на первых порах даже пытались возмущаться, писать в высшие инстанции. Правда, вскоре выяснилось, что директор приходился дальним родственником самому императору, который к тому же находил столь строгие порядки очень полезными для юных неокрепших душ. С тех пор так и повелось…
— Хм, непорядок, — веско произнес Добролюбов, вот уже добрый полчаса изучая большую гербовую бумагу. И это самое оброненное им скупое слово — «непорядок» — включало очень глубокий и серьезный смысл, которым он описывал свое очень сильное неудовольствие надвигающимися событиями. — Как есть непорядок. Лизавета Павловна, — сдвинув брови, он поднял трубку новомодного телефонного аппарата. — Зайдите.
Через мгновение в его кабинете оказалась высокая стройная женщина средних лет, затянутая в темное без всяких украшений платье и с минимумом косметики на лице. Темные волосы были тщательно завиты в пучок, очень напоминающий военный головной убор. Словом, секретарша, прекрасно осведомленная о пристрастиях директора, тоже предпочитала по-армейски строгий внешний стиль.
— Потрудитесь объяснить, что это? — он подвинул к ней большой гербовый лист, по всем признакам похожий на приказ министерства просвещения и общественного призрения. — Вы ведь познакомились с этим?
Та кивнула, едва не щелкнув при этом по-военному каблуками.
— Ознакомилась, Михаил Валентинович. Приказ был принесен курьером около часа назад. Из приемной Его Превосходительства [министра] сообщается, что на первый курс Санкт-Петербургской императорской гимназии с сегодняшнего дня зачисляется на казенный кошт мещанина Рафаэля Станиславович Мирского.
Некоторое время директор молчал, переваривая услышанное. Всех поступающих воспитанников с ним лично обговаривали. Знали, что решающее слово всегда за ним оставалось. И тут до него доходит еще кое-что, отчего даже дух захватывает.
— Мещанин? — нахмурился Добролюбов, еще надеясь, что ослышался. — Бумагу!
Взяв документ, он вновь принялся его изучать самым влиятельным образом. Вглядывался в каждую закорючку, в каждый завиток. Даже поднял лист и на свет посмотрел, а вдруг подделка.
— Как же так… — задумчиво пробормотал он, неторопливо оглаживая бакенбарды. Всегда так делал, когда находился в недоумении. — Это же мещанин… — причем это самое слово произнес так, словно это было самое настоящее ругательство. — Настоящее потрясение основ…
Действительно, этот приказ мог стать тем маленьким камешком, с которого в горах начинались грозные лавины и страшные оползни. Ведь, последний такой случай, когда человека мещанского сословия приняли в гимназию был… Да, не было еще такого случай, по крайней мере на его памяти. А теперь что начнется? Целое паломничество! Всякие зарвавшиеся купчишки, разбогатевшие на торговле зерном и рыбой, полезут сюда без всякого разбора. Будут трясти пачками ассигнаций, требуя, чтобы их толстозадых отпрысков приняли в стены благородного заведения. А потом, потом, вообще, все здесь в торговый вертеп превратят.
— Не бывать такому! — вдруг рявкнул он, пугая криком взвизгнувшую секретаршу. От возмущения возникшей в голове картинкой у него даже бакенбарды торчком встали. — Никак не бывать! Я до самого императора дойду, если нужно будет.
Заметив посеревшую секретаршу, молча показал ей на дверь. И та тут же благоразумно ретировалась. Добролюбов же подвинул к себе ближе телефонный аппарат, взялся за трубку, поднял ее и… также молча положил.
— Хм…
Хотя возмущение его еще не отпустило, но его накал явно спал. Вернулось и благоразумие, которое советовало не торопиться. Можно было и дров наломать. Ведь, приказ появился не сам по себе, а кто-то ему помог дойти до самого верха и оказаться здесь, в гимназии. Добролюбов, когда-то служивший в одном из министерств, прекрасно знал «внутреннюю кухню» и понимал, что все это было не с проста. Такой приказ наверняка был с кем-то из самого верха согласован. Может быть даже с самим…
— Да уж…
Снова взял лист в руки и в очередной раз принялся его изучать. Приказ, по-прежнему, недвусмысленно указывал принять на обучение мещанина Рафаэля Станиславовича Мирского. Ничего не изменилось.
— Мирский… Хм.
И тут до него доходит, что фамилия будущего гимназиста в точности соответствует фамилии грозного главы Отдельного корпуса жандармов Мирского Михаила Павловича. Значит, родственничек! Может даже нагуленный на стороне сынок! Очень даже может быть!
Правда, ему и в голову не пришло, что могло иметь место обычное совпадение. Просто в канцелярии сиротского приюта дама, которая оформляла нового сиротку, имела в тот момент романтическую связь с одним молодым человеком, имевшим фамилию Мирский. Вот она и дала такую же фамилию новому воспитаннику, чтобы лишний раз вспомнить свою любовь. Но откуда было это знать директору гимназии?
— Вот так значит. Решил свою кровиночку пристроить. Смотри-ка, ничего не боится. А что на такое высший свет скажет?
Хотя, что ему высший свет? Он же глава Отдельного корпуса жандармов. Прикажет, и у любого начнутся такие проблемы, что лучше самому с повинной идти и в ножки кланяться.
— Так… Надо на этого Мирского самому посмотреть, — наконец, решил он.
С этими словами поднял голову к большим настенным часам, занимавшим едва ли не весь угол кабинета. Стрелки уже показывал десять часов утра, что означало начало занятия. Значит, поговорить с новым гимназистом можно будет чуть позже.
Скривившись. Добролюбов покачал головой. Не очень хотелось ждать. Больно уж дело выходило любопытным, попахивающим большими тайнами. Но порядок есть порядок. Тем более он сам его установил.
