– Ба! Какие люди! – Антон поднялся с насиженного места и раскрыл объятья. – Ты где пропадал, Егорушка?
– Служба, сам понимаешь…
– Смотри, сгоришь на работе – никто этого не оценит.
– Знаю… Дело есть…
– С каких пор ты такой деловой стал? Присядь, выпей чаю со старым приятелем! Или, может, того, чего-нибудь покрепче?
– Не употребляю…
– Эта песня мне знакома сто лет. Что случилось, старина?
– Анюта…
– Что Анюта?
– Вчера в парке упала и напоролась глазом на сучок… Теперь вот лежит в коме…
– Так это твоя красавица?! У нас только и говорят о том случае…
– Что говорят?
– В рубашке она родилась, Василий, поверь мне…
– Верю…
– Если бы чуть-чуть вправо – на сучке остались бы и глаз, и мозги…
– Прекрати… Я все же отец… А не просто бесчувственный опер.
– Извини… К счастью, мои орлы прилетели вовремя и сделали все необходимое. Так что с тебя магарыч, дружище.
– За мной не заржавеет…
– Ты ведь знаешь, я сам не пью. Составишь компанию?
– Нет.
– Значит, пьянка переносится на неопределенное время. Пока ты не раскодируешься.
– Лады. А сейчас, Тошик, давай послушаем твой магнитофон.
– Давай, – главврач ловко выдвинул потайной ящик стола, в котором пряталось проволочное звукозаписывающее устройство, подсоединенное к телефону диспетчеров – так он проверял свой персонал на «вшивость». – В котором часу это случилось?
– Двадцать один тридцать.
– Вот… Вот… Слушай!
– В центральном парке умирает девушка лет пятнадцати-шестнадцати, – «глотая» буквы «р», монотонным голосом сообщил неизвестный. – Срочно пришлите карету…
– Это все?
– Все! Он бросил трубку!
– И что ты можешь сказать о звонившем?
– Пожилой мужчина. Может, еврей по национальности. Слышь, как он картавит… Ср-р-рочно… Кар-р-рету! А может, русский – с дефектом речи.
– Не густо.
– Да уж… Но ты по своим каналам можешь пробить, «откуда дровишки»…
– А если звонили с таксофона?
– Не исключено…
– Вот видишь… А в таком случае все, Тошик, кранты… Так что запись ты, того, на всякий случай заханырь…
– В каком смысле?
– Сделай копию и спрячь.
– О’кей! Но зачем?
– Боюсь, что она может заинтересовать еще кого-то.
– Да я пошлю их…
– Успокойся, Антон Петрович… Это не шаромыги какие-нибудь. Взрослые, авторитетные люди с крутыми ксивами в карманах. С такими лучше не ссориться. Надо запись – пожалуйста… Изъять? Ноу проблем! А сам на телефон – и все мне в ухо…
– Номер у тебя тот же?
– Да. Но на него звонить нельзя. Сейчас я куплю новую карточку – и где-то через час сам брякну тебе.
– Понял!
* * *
Черные тучи снова опускались на город, грозя вот-вот разразиться очередным проливным дождем.
Егоршин забежал в офис одного из мобильных операторов, где быстро купил новый телефон и стартовый пакет к нему. Однако первый звонок – к доктору Шапиро, все же сделал со старого номера. «Как Аня?» – «Без изменений!» И только следующий – к брату Ивану – стал пробным для навороченного ультрасовременного «Самсунга»:
– Ну, где ты?
– Подлетаю…
– Тебя встретить?
– Не надо. Сам доберусь… Жди дома.
– Хорошо.
– Да, кстати, что у тебя за номер?
– Запасной…
– Неужели все так серьезно, брат?
– Серьезней не бывает… Вскоре убедишься.
– Ты только того, горячки не пори…
– Не учи отца Камасутре, – который раз повторил свое любимое изречение Василий и отключил мобильный.
* * *
Ваня приехал только через три часа. Хорошо зная его характер, не терпящий никакой спешки, точности и пунктуальности, Василий не волновался – все время спокойно анализировал сложившуюся ситуацию.
«Итак, “неотложку” вызвал немолодой мужчина с дефектом речи… Кто он? Невольный свидетель преступления, насильник-извращенец, просто сердобольный прохожий? Надо срочно установить его личность… И в первую очередь выяснить, откуда он звонил… Сейчас брякну Андрюхе – пускай занимается. Нет, Шелю трогать нельзя… И вообще – никого из коллег нельзя… Разве только позвонить и назначить встречу. Для этого сгодится и старый телефон».
Егоршин в который раз за день набрал своего лучшего друга.
– Ты где сейчас?
– В конторе… Увяз в рутине по самые помидоры!
– Ко мне на чаек заскочить не хочешь?
– Хочу… Только начальство наше мнение в расчет не принимает. Рахит сказал: «Домой только по моему личному распоряжению».
– Сука!
– Вот и я об этом… Ивана вызвал?
– Да!
– Он едет поездом?
– Нет, летит самолетом.
– И когда будет?
– Сказал «скоро», но ты ведь его знаешь…
– Ясно! Я, Васек, приеду. Непременно.
– Когда?
– Как только – так сразу, – в очередной раз выдал свою «коронку» Андрей.
– Понял. Жду.
Майор выключил трубу и, уподобляясь любимому литературному персонажу, принялся рассматривать через лупу медальон на серебряной цепочке.
«Блин, что это за знаки? То ли иероглифы, то ли буквы явно не славянского происхождения… Кто сможет помочь их прочитать, кто? Преподаватели университета? Представители нацменьшинств? А, черт!.. Куролесову позвонить забыл…»
– Алло, Тошик, это я.
– Хорошо, милая, все будет так, как хочешь ты…
И пошли короткие гудки.
Значит, что-то случилось… Егоршин не сомневался – кто-то пришел за записью!
* * *
Антон Петрович позвонил через четверть часа с другого номера и пояснил, что «занял» телефон у одного из своих подчиненных. Василий мысленно похвалил его за сообразительность.
– У нас тут такие дела, такие… – без устали тарахтел доктор.
– Говори четко, не захлебываясь.
– Как только ты ушел – позвонил Петр Петрович. Сам знаешь – мы давно знакомы…
– Ну…
– Не перебивай! Сказал, что расследует одно уголовное дело, и попросил помощи…
– Запись!
– Да… Я, естественно, согласился. Он прислал какого-то парня…
– Тот предъявил удостоверение?
– Нет.
– А почему?
– Зачем? Сказал: «Я от Петра Петровича»…
– Думаешь, этого достаточно?
– Конечно…
– Эх, Тошик, Тошик, сколько можно тебя учить? Завтра тот же Рахит пришлет официальный запрос: «Прошу выдать запись разговоров за такой-то день» – а у вас ничего нет!
– Издеваешься?
– Помянешь мое слово, когда получишь выговор за халатность.
– Ну, это мы еще посмотрим!..
И взбешенный Куролесов выключил мобильник.
* * *
Иван никогда не пользовался звонком – по старинке просто стучал в двери «семеркой» из азбуки Морзе, подчеркивая свою принадлежность к миру «радиопомешаных»; на этот раз условный сигнал прозвучал как-то угрожающе-зловеще и навеял дурные аналогии: мол, пришли по твою душу из седьмого управления…
Однако на пороге был все же он. Последняя родная кровинка на белом свете. Брат, коллега-опер, единомышленник…
– Ну, как там – на земле Уральской?
– Лишь бы не хуже… Люська, Настасья привет тебе передавали, а Колька, как всегда… – он поставил на стол пакет с сушеной рыбой и литровую банку маринованных боровичков (двоюродный брат был большим мастаком по их приготовлению). – Прошлогодние. В этом году еще не начинались.
– Спасибо! А майские что же, не уродили?
– Так… Было немного. Но они на консервацию не годятся – червя много.
– Ясно… Присаживайся. Сейчас перекусим – и разъедемся кто куда!
– Я конечно же в больницу?
– Какой ты понятливый… Если в палате уже поставили охрану – выгоняй без лишних слов. Надо будет написать официальный отказ – вызывай меня. Понял?
– Так точно!
– Ни есть, ни пить, в туалет не выходить. Сам знаешь, если Анюта не выживет или останется инвалидом, – я наломаю дров…
– Знаю… Грибочки открывать?
– А то как же!
Пока Ваня возился на кухне с ключом, пришел Шелягов. Принес в огромном пакете добрый десяток бутылок пива «Три толстяка» и по одной начал выкладывать на стол, напевая старую, невесть кем придуманную песенку:
Трое появились не случайно,Троица придумана не зря…И совсем недаром в каждой чайнойЕсть картина «Три богатыря»!Ну, где ж ты друг,Наш третий другИз картины «Три богатыря»?
– Я здесь! – из кухни откликнулся Иван. – Высоцкий?
– Приписывают ему…
– А наш батя утверждал, что эту песню исполнял его любимчик – Рыбников, – присоединился к дискуссии Василий и затянул:
Сделана отметка на стаканеИ укромный выбран уголок,И уже разломленный в карманезасыхает плавленый сырок…
– «Ну, где ж ты друг, наш третий друг из картины “Три богатыря?” – подхватили остальные.
– Да, были времена… – вздохнул Иван. – Дорога – бесплатно, форма – даром. Коммунизм!
– Точно! – согласился Андрей. – А теперь поездом на Донбасс – сотка баксов и назад столько же. Особо не покатаешься!
– Что-то дороговато… Я и то меньше плачу.
