Не выдержали условий содержания и правил кормления два десятка телят. Вынесли их из детского отделения, чтобы оставшимся в живых пока попросторней стало, «склали» штабелем, прикинули, сколько приблизительно они потянули бы — ага, с полтонны потянули бы. Хорошо. И режут могутную корову-яловицу. Корову оформляют как падеж одной головы крупного рогатого, а мясо в чистом весе сдают как от вынужденного забоя двадцати голов молодняка того же самого крупного рогатого. Кругом выгода. И технология такая, думается, не в одном Карталинском районе. Карталы вон где, а в областном здании агропромышленного комитета наслышаны о ней неплохо и вроде бы даже как считают оное нормальным стилем работы и руководства на местах.
Промелькнуло как-то сообщение, что принесла корова сразу пятерых телят. Пятый, правда, мертворожденный, но все равно феномен: тройня — редкость. Да никакая она не редкость: у некоторых ветврачей, зоотехников, бригадиров, скотников, доярок, поярок чуть ли не каждый год от одной нетели в личном хозяйстве по три бычка матереет на молоке из грелок. А все потому, что одной веревочкой бывают они все связаны: нажива любым путем.
Ненадежная связка. Ненадежная даже в таком безопасном, безответственном и увлекательном виде спорта как равнинный альпинизм. Все до поры до времени.
Реки из капель
Капля камень точит. Поэтому, наверно, и появился как-то на дверях одного из домов в центре Челябинска самодельный плакатик: фанера, на фанеру наклеен кусок географической карты с миллионным городом, раздвоенным голубой прожилкой, над символом — черный силуэт обыкновенного бытового водопроводного крана в натуральную величину, капающая из крана сиротливо подсиненная капля и ниже надпись: «Так исчезают реки, товарищи жильцы».
Кстати, и возникают они так же, из капель. И выходят из берегов из-за них же. У арабов бытует поверье, что каждый разлив Нила начинается с одной-единственной капли — слезы, упавшей в него…
Сходство по мысли, конечно, поразительное, хотя можно судить и спорить, где четче и глубже и где образней и конкретней выражена эта «капельная» философия: в египетском варианте или в трех словах челябинского слесаря-сантехника, которого допекли-таки жалобы на перебои с подачей воды. Но можно и не спорить, а просто задуматься над тем, что египетскому варианту — тысячелетия, а челябинскому — какой-нибудь год.
Да и речь дальше пойдет не о законах развития природы и даже не о гидрологии и проблемах разумного использования водных ресурсов, такие разговоры ведутся теперь и довольно часто, но так и не изобретен снова деревенский рукомойник хотя бы, из которого лилась вода, пока пригоршню под ним держали. В пассажирских вагонах, правда, есть какая-то его модификация, но люди большую часть жизни сидят дома, чем ездят в поездах, и реки продолжают исчезать. И реки, и озера. И гораздо быстрее, чем тогда, когда человек знал только материнское молоко и природную воду, и все беды и радости его, как, впрочем, и сама жизнь вообще на земле, были связаны долгое время и зависели от нее, пока не откопал он нефть и не потекли реки горючего, иссякая тоже по каплям и становясь причиной стихийного бедствия.
С горючим это происходит чуть ли не ежегодно. Последствия такого явления, а точнее — проявления бездумности, бесконтрольности и бесхозяйственности, куда более серьезные и многочисленные. И не только потому, что на долю автомобильного транспорта приходится основная масса грузовых перевозок и составляет в целом по стране более шести миллиардов тонн в год. От автомобильного транспорта, то есть от того самого горючего, зависит еще и плодородие земли, и продуктивность животноводства, и снабжение городов.
Выгрузили как-то на станции Троицк пять тысяч тонн удобрений. К случаю молвить, не выгрузили — вывалили. Целый эшелон. Под открытое небо. В снег. Посреди населенного пункта. И ненадолго, надо полагать, потому что разгружать и хранить удобрения рекомендуется в местах, недоступных для детей и животных. И выгрузили в снег и под открытое небо тоже не с легким сердцем и не в спешном аврале абы куда, а просто нет у нас еще пока на станциях для выгрузки химикатов и удобрений ни крытых железнодорожных тупиков, ни бункеров, ни бетонированных траншей с откидными навесами. Не в каждом хозяйстве есть специальные помещения для более длительного хранения так называемого залога будущего урожая. Да что там говорить о помещениях под какой-то залог, когда под реальный урожай не всегда находятся стены с кровлей, а зерновые тока под навесом такая редкость, что возведены они в ранг тайных объектов. И, пожалуй, самое грустное во всем этом — все без исключения специалисты на местах и в центрах считают крытые тока первой необходимостью в условиях взбалмошной уральской осени, этой до того ветреной особы с постоянно подмоченной репутацией, которая только то и делает, что преподносит хлеборобам в мокром подоле если не сюрприз, так презент. Считают и даже приводят цифры, во сколько бы обошлось такое строительство, и называют сроки окупаемости затрат и суммы последующих прибылей, но… Вернемся в Троицк. И почему так выгрузили удобрения? И почему в конце года, ни преж, ни после? И какие трудности возникли в колхозах и совхозах в связи с этим, хотя четвертый квартал, казалось бы, и вполне удобное время для всех: для поставщиков, для железной дороги и для потребителя тем паче? Следствия без причин не живут.
Троицк, может быть, и не географический центр Челябинской области, но золотая середина, пожалуй, наверняка. Возникший вначале как крепость на Уйской сторожевой линии, он скоро и сам начал приторговывать хлебом и мясом, и поэтому даже грунтовые дороги там и сейчас лучше, чем где-либо. Сохранилась же в Италии Аппиева дорога от Рима до Капуи в триста пятьдесят километров, проложенная еще при цензоре Аппии Клавдии в 312 году до нашей эры.
Деревня Мамаево Сосновского района в каких-нибудь полутора километрах от шоссе, но эти полторы версты настолько непреодолимы для всех видов транспорта, кроме гусеничного и вертолетов, что веснами, осенями и после маломальских летних дождичков жители ее ходят за хлебом и спичками в соседние деревни. И торятся тропки и тропы по краям посевов. И небольшой лесок на увалистом взлобке обочь насыпного глинистого своротка на Мамаево по той же причине превращен в свалку химикатов, на упаковке которых синеют предостерегающие штампы: «Хранить в местах, недоступных для детей и животных».
Нет, начало зимы и конец года — самое то время для поставки удобрений: корма завезены, хлеб вывезен, автомобильный парк высвободился, на проселках вместо грязи до колен снежку по щиколотку, и вдруг обнаруживается, что фонды горючего не только израсходованы, а еще и перебраны за два месяца. И это, пожалуй, единственный пункт хозяйственной деятельности, который так усердно и так регулярно перевыполняется досрочно.
Допустим, удобрения могут и полежать, они пить-есть не просят и над ними не каплет: зима. В конце концов, это забота агрономов и до весны довольно далеко. Но в каком положении оказались соответствующие специалисты областного масштаба, которые должны были организовать и обеспечить доставку кормов из благополучных в этом отношении северных и центральных районов области в пострадавшие от засухи районы южные? Коровке не скажешь:
— Полежи, матушка, с месячишко, а там новые фонды спустят на горючее.
И фонды немалые. Уж кого-кого, а колхозы и совхозы горючим снабжают, не надо сетовать и обижаться, щедро снабжают. И все равно обижаются и сетуют. Придешь, жалуются, с технологической картой на утверждение, а там, — и палец кверху, — говорят: вот этот, этот и этот пункты — вычеркнуть! Потому и не хватает. А потому ли? А может быть, просто-напросто нет никакого контроля за расходованием топлива и учет ведется формально или вообще не ведется? Это в городе люди не скажут и плечами пожмут на вопрос, кто в соседней квартире живет, а деревня — это клубок, который не вдруг размотаешь: все свои, все родственники, не брат — так кум или сват, или от девятой коровы последний удой, и тот худой, а свой своему поневоле друг.
— Ну, это капля в море, — снисходительно ухмыляются агрономы и механики, когда им доводится еще и слышать о таких фактах, до того мелких и повседневных, что смех разбирает.
А капля довольно крупная. Потому что в расходных нормах на топливо прикинуто на бездорожье. На тяжелые и зыбкие пахотные почвы, на перевозку сверхплановых урожаев и множество других сверхнорм выдумывается при составлении годовых технологических карт да плюс (отрицательный плюс) к этому излишеству зябь остается невспаханной, солома невывезенной, по весне плуги побывали не везде, где должны были побывать, по шесть центнеров с гектара получено вместо планируемых восемнадцати, и урожай при перевозках уместился в одном кузове, а не в трех, но в емкостях на складах ГСМ все равно сухо досрочно. И во рту от такой неожиданности тоже сухо. И начинаются звонки, докладные, объяснительные, проверки, которые лучше было бы делать до того. Но и после все это, как в доброй русской сказке, заканчивается чудесным превращением горючих слез в горючее: не погибать же голодной смертью коровам в пострадавших от засухи районах. Благо есть еще у нас подземные черные моря, в которые не впадает ни одной реки, а вытекают сотни. И реки эти образуются тоже из капель по сравнению с теми же морями.
