— Дергай! — кричит дедушка. — Подсекай!
Я со всей силы хватаю удилище, дергаю, леска взвивается со свистом вверх, на крючке что-то блеснуло и упало в траву...
Я хватаю ладонями бьющуюся рыбешку, а она выскальзывает, падает, отчаянно вертится в траве и скатывается к воде.
— Держи, уйдет! — кричит дед, подбегает. Ловит у самой воды рыбу и бросает в целлофановый мешок. — Плотвичка попалась...
Из мелких рыбешек получалась отличная уха. Летом мы всегда ели либо уху, либо грибной суп на обед.
Иногда у нас на даче гостили родственники или друзья родителей. Однажды приехал папин фронтовой друг. В лесу пылал наш костер, варился суп из только что собранных белых грибов и молодилы (лесной капусты), варево это бурлило в настоящем фронтовом котелке, привезенном другом. Мы с братом восторженно таскали ветки и сучки для костра, возле которого раскинут «дастархан» (полосатая подстилка со всякой снедью). Взрослые сидят у костра, чокаются железными кружками, хрустят луком и огурцами и громко говорят. Папа и его друг наперебой вспоминают войну, которая кажется по их рассказам какой-то невсамделешной и смешной, а может, папин друг тоже большой придумщик, и вместе они придумали свою войну? «Ихняя война» получилась такая: вот папину группу сбросили с самолета в немецкий тыл. И тут оказалось, что военные начальники неверно рассчитали, и вместо тыла советских парашютистов спустили прямо на головы фашистам. Те, не будь дураки, тут же подняли пальбу. Дул сильный ветер, и тощих русских парашютистиков задуло на сосны, и они повисли на ветвях, запутавшись стропилами. Отца, как самого тщедушного и легкого, отнесло дальше всех, на верхушку огромной сосны, и немцы никак не могли подстрелить его. Он потерял сознание и раскачивался на ветру, как забытая елочная игрушка. Когда враги ушли, папу сняли партизаны. Вместе с ними он воевал в лесах. Однажды папин партизанский отряд, спасаясь от врага, рассеялся по лесу. Папа заблудился, выбился из сил, потерял в болоте сапоги и очень замерз. Он повесил сушить на ветку портянки, сел на траву, прислонился спиной к дереву и задремал. Пригревало, папа разомлел на солнцепеке, хорошо ему стало, забыл, что кругом война. И очень удивился, услышав топот и нерусскую речь. Папа удобно улегся под деревом, рассматривал дятла совсем рядом, глядел, как появился немецкий взвод, как немцы прошагали почти над его головой, чуть не наступили, один из них ружьем задел за ветку, портянки слетели, вот взвод скрылся за деревьями, так и не заметив папу, уже задремавшего...
Наверно, его Бог берег. Отца несколько раз убивали. Но какая-то высшая сила упорно возвращала его к жизни. Он был еще нужен...
III. Пес по кличке Волк
Я всегда буду тосковать по деревеньке Протасово и по Волку.
Он появился неожиданно, такой же угрюмый, страшный, неуютный, как разгулявшаяся за дверью стихия. Огромный, мокрый, с фосфоресцирующими глазами. Темно-серый. Словно грозовая туча.
Вторую неделю свирепствовал ураган. С домов срывало крыши, деревья выворачивало с корнями и носило по воздуху. На нашу избу рухнул столб с оборванными проводами, мы боялись пожара.
Пятистенок, который мы арендовали, был срублен на славу — крепкий, с мощной дверью. Веранду мы заперли на крюк, а сами забились на кухню. Там весело потрескивала печка, обдавая нас густым смолистым жаром. Поленья трещали словно выстрелы, разноцветное пламя яростно вертелось, будто дразнило кого-то.
В эту ночь мы не ложились, так как в счетчик над кроватью ударила молния, и мы боялись идти в спальню.
Ливень за окнами вдруг прекратился, будто кто-то враз обрубил струи дождя. Лишь страшно громыхал гром.
Мама сказала:
— Вот самая опасная погода. Сухой гром. Особенно страшна молния...
Не успела она договорить, как за окнами полыхнуло.
—Кажется, горим,.. — произнесла тетя Зина.
—Это молния, — сказала бабушка.
Мы распахнули кухонную дверь и высунулись на веранду. Там было темно и влажно. Очередная вспышка осветила помещение, и тут же загромыхало над потолком, будто гром осыпался на крышу. Что-то сильно ударило в дверь веранды, потом еще раз и еще, так что дверь дрогнула, соскочила с крючка и распахнулась. В проеме возник большой мокрый зверь, шерсть висела слипшимися космами, он казался черным, с него лила вода. Зверь спокойно оглядел нас и не спеша вошел. Он прошел в угол веранды и лег на кучу половиков, которые бабушка наспех посдергивала с веревки, когда началась гроза. Он положил большую голову на лапы и опять взглянул на нас умными усталыми глазами.
—Это волк! — вскрикнула мама, заталкивая нас на кухню. Мы упирались. — Саша, что же ты, убери детей!
—Не наводи панику, — сказал отец. — Это крупная немецкая овчарка.
—Да что ты-и, глаза-то горят желтым, это дикий зверь! В здешних лесах их видели, волков-то!
—Ну не гнать же его, — сказал папа. — Он промок и, похоже, простудился. К тому же это явно служебная собака, легла на подстилки, и глаза умные.
—Надо покормить, — сказала бабушка, протискиваясь бочком в дверной проем из кухни с тарелкой каши.
—Бабушка первым делом всех кормила, будь то человек, животное, птица. Возникни вдруг перед ней призрак, она бы и ему сунула под нос тарелку супа или кружку простокваши. Стой, куда? — крикнула мама, хватая бабушку за подол и затаскивая обратно на кухню.
—Да отстань ты, Милка! — вырывалась бабушка. — Пусти!
Воспользовавшись суматохой, я шмыгнула на веранду и бросилась к собаке. Мне хотелось накрыть песика пледом, чтобы он согрелся и обсох. Но отец схватил меня в охапку, унес в комнату и запер. Я заревела в голос.
Наутро ураган утих. Солнце, похожее на тщательно надраенную раскаленную сковороду, висело в жарком мареве высоко над крышей, от затопленной земли шел пар. Начинался зной. После бури установилась жаркая погода.
— Это Волк принес с собой хорошую погоду, — сообщил братик. — Он не простой пес, а волшебный.
Волк, накормленный и невозмутимый, лежал во дворе у калитки. Я бросилась к нему, чтобы погладить, но родители отогнали меня.
—Не подходи, тяпнет за ногу, будешь знать, — сказала мама. — Он еще к тебе не привык.
—А почему вам можно, а мне нельзя? — захныкала я.
— Мы взрослые, — последовал лаконичный ответ. Все утро я пыталась прорваться к Волку. Сбылась моя мечта, у нас, наконец-то, собака, да еще какая! Большая, важная! Вот бы погладить, поиграть с ней! Не пускают...
А родители ждали, что найдется хозяин собаки, или пес сам уйдет к хозяину. Но все оставалось по-прежнему. Волк не отходил от дома. «Может, его хозяин умер?» — с надеждой думала я.
Это был очень умный пес. Похоже, он был хорошо обучен. Соседские ребятишки бросали ему через забор куски колбасы и кости. Волк и бровью не вел. С земли он пищу не брал. Принимал еду только от бабушки, и только из миски. Наверно, решил, что бабушка здесь самая главная, коли стряпает и всех кормит.
Волк никогда не облаивал прохожих. Но если кто-нибудь хотел войти во двор, он вставал, загородив калитку, и по-особому страшно рычал. На меня и братика он не обращал внимания, на кота Алтына тоже. Когда я все же попыталась погладить Волка, он так рыкнул, что я отскочила, а кот, пригревшийся было на солнышке, свалился с крыльца.
Трогать себя пес позволял только бабушке и папе. Мне очень нравилось, что наш пес такой неприступный, серьезный. Это не какая-нибудь домашняя собачонка, которую можно трепать, как угодно, все стерпит за лакомый кусочек. Наш пес — зверь и почти что человек. Нет, он лучше. Иной человек тоже стерпит все за кусок хлеба... А мой пес — вот это да! Сильный, гордый! Я восхищалась своим зверем.
Через два дома от нас жила семья пастухов. Муж, жена и сыновья пасли по очереди колхозное стадо, ночами гнали самогон и пили запоем. Спохмела шли в лес с дробовиком и палили по белкам и птицам. У них каждый раз была новая собака на цепи. Собак они почему-то убивали. А может, съедали. Мечтали об умной пастушьей собаке, но у них заводились только глупые цепные псы.
Наш Волк им приглянулся, и пастух стал просить, чтобы мы его продали. Но наша семья наотрез отказалась.
—Дык эта ж не ваша собака, — сказал пастух.
—И не ваша, — ответил отец.
—Наша, — отрезала мама.
—Это не собака, а волк, он к нам из лесу прибежал, — встряла в разговор я.
—Ну вот, е-мое, псина чужая, — сказал пастух. — А ежели я хозяина приведу?
— Приводи, — сказал папа и увел Волка на веранду. Спустя несколько дней, поздно вечером, когда вся наша семья играла на кухне в домино, а Волк лежал возле калитки во дворе, вдруг послышались какие-то вопли. Они доносились снаружи. Мы сразу почуяли неладное и выскочили из избы. После яркого домашнего света тьма казалась непроглядной, ни зги не видать. В тишине вечера все звуки словно усиливались — яростный треск, крики, злобное рычанье со стороны калитки. Папа сбегал за фонариком и высветил угол двора. Мы увидели пастуха с сыновьями, цепь с ошейником, винтовку. Не винтовку — дробовик. В то время я не разбиралась в ружьях, да и теперь почти не вижу разницы.
