Он открыл коробку, нажав на тайную пружину под крышкой. В руках у него оказались два предмета — тонкая дамская золотая цепочка с медальоном и тяжелое золотое мужское кольцо с глубоко вырезанными инициалами, ничего не говорившими Джеймсу. Инструкции отца гласили, что он обязан тщательно беречь эти вещи: кольцо укажет путь к кладу, а без медальона владение сокровищами принесет смерть…
Джеймс положил украшения на место, защелкнул секретную крышку. Он выполнит клятву.
— И ты мне поможешь в этом, Селина! — вырвалось у него.
Дверь распахнулась, вошла китаянка Лиам.
— Вы так кричите наедине с собой, — сказала она, аккуратно пряча руки в длинные рукава пурпурного платья с застежками у горла. — Пора возвращаться домой.
— Мы не скоро вернемся на Пайпан, ты прекрасно это знаешь!
Джеймс сердился на девушку: какой прок без конца твердить одно и то же. Но даже в таком состоянии он всегда думал, что если бы ему предоставили возможность выбрать сестру, он хотел бы, чтобы у нее была стойкость Лиам.
Она стояла в луче полуденного солнечного света, проникавшего через узкое окно, — сверкающая, как драгоценность, в своем богатом парчовом платье. Внимательно посмотрев на Джеймса, она бесстрастно сказала:
— Этот Лондон, мистер Джеймс, выводит вас из себя. Вам надо…
— Лиам, — сказал Джеймс с едва заметным упреком в голосе, — прекрати эти разговоры. Мы останемся в Англии, пока я не закончу здесь свои дела.
Любое упоминание о подлинном характере этих дел было бы неразумным. Эта маленькая женщина считала себя призванной защищать Джеймса. За десять лет, прожитых ею в семействе Сент-Джайлс, она нашла много способов проявить свою ревностную лояльность и как следует попортить кровь каждому, кто заслуживал ее негативную оценку. Но в деле с Дариусом Годвином и его женой молодой Сент-Джайлс собирался всем виновным воздать должное от своего собственного имени.
Однако добрая забота и моральная поддержка Лиам, как всегда, подействовала на Джеймса успокаивающе.
— Лучше расскажи мне, как твои успехи с нашей прислугой?
Лиам гордо вскинула голову, продемонстрировав все великолепие сложного сооружения из косичек, переплетенных тончайшей ленточкой алого бархата.
— Они подают надежды, — коротко сказала она.
— Понятно. — Сомкнутыми руками Джеймс подпер подбородок. — Скучновато для тебя.
Лиам всегда могла заставить его улыбнуться. Ее оживление неизбежно заражало каждого, кому она благоволила.
— Слуги все еще не решаются делать те упражнения, которым я их обучила. Но я буду стоять на своем.
Джеймс громко захохотал.
— Упражнения? Ты хочешь сказать, что эти бедняги должны под твоей командой бегать размеренным шагом, как прислуга в нашем доме на острове?
Она строго поджала губы:
— Это необходимо. И весьма полезно для них. В свое время они скажут мне спасибо.
Внезапно нахмурившись, Лиам наклонилась, чтобы ослабить узел на галстуке Джеймса, сняла его и расстегнула несколько пуговиц на его полотняной белой рубашке свободного покроя.
— Вы перенимаете обычаи этих набитых опилками фазанов из Лондона. Вот теперь вам будет удобнее.
Из невидимого кармана она вынула плоскую, покрытую эмалью коробочку и открыла крышку.
— А теперь будет еще лучше.
Молча Лиам приподняла его подбородок и слегка смазала маслянистой жидкостью напряженные мускулы шеи. Джеймс закрыл глаза, глубоко вдохнул нежный аромат сандалового дерева и взял ее маленькие руки в свои.
— Спасибо.
В действительности ему полегчает, когда миссия в Англии будет выполнена.
— Сыграй мне. Я и правда перенапрягся.
Она быстро скользнула по роскошному шелковому ковру с черно-красным орнаментом и зажгла благовония в трех золотых чашах, которые держали в зубах драконы из слоновой кости. Затем опустилась перед камином и положила себе на колени гладко отполированную деревянную лютню. Ее темноволосая головка склонилась над старинным инструментом, и, перебирая тонкими пальцами струны, она заиграла легко запоминающуюся мелодию.
Лиам попала в дом отца Джеймса в десятилетнем возрасте — маленькая прекрасная черноволосая девочка с чуть смуглой, оливкового оттенка кожей и глазами, в которых горел непоколебимый дух. В тот незабываемый день Джеймс с Вон Телем переправились с острова на материк и бродили по китайскому многолюдному базару. С закипавшим бешенством Джеймс наблюдал, как маленькую девочку выставили на продажу. Она стояла на помосте, и несколько раскормленных, осыпанных драгоценностями мужчин в одеждах из самых дорогих тканей рассматривали ее. Вон Тель шепнул Джеймсу, что это князья, приехавшие из дальних провинций за свежим пополнением для своих гаремов.
Твердой рукой Вон Тель удерживал Джеймса от вмешательства, но это удавалось ему лишь до тех пор, пока, по указанию одного из титулованных покупателей, аукционер не начал срывать одежду с ребенка. Нетерпеливый покупатель, дрожа от возбуждения, вскарабкался на помост, подхлестываемый циничными выкриками, и принялся ощупывать кричавший от ужаса «товар».
Даже много лет спустя Джеймсу приходилось закрывать глаза, чтобы прогнать воспоминания. Происшедшее тогда на рынке наверняка навечно осталось и в памяти продавца, и толстого сладострастна. Словно обезумев, Джеймс бросился на них, используя преимущества тонкого смертоносного кинжала, подаренного ему Вон Телем. С тех пор продавец стал смотреть на мир одним-единственным глазом, а сановник едва ли смог быть полезным женскому полу…
— Вон Тель ведет себя как горный медведь, занозивший лапу, — сказала Лиам.
Джеймс потянул носом, вдыхая едва уловимый опьяняющий аромат благовоний с острова Пайпан. Он даже не заметил, что девушка перестала играть.
— Если ты допекаешь его, как меня, то я не удивляюсь, — ответил Джеймс.
Дверь снова распахнулась, впустив того, кто стал предметом их разговора. Вон Тель подошел к коленопреклоненной Лиам и предложил ей руку:
— Твои таланты требуются на кухне, — засмеялся он, закинув назад голову и обнажив крепкие крупные зубы. — Кухарка явно обнаружила «тварей» в кладовой и требует их немедленного удаления. Иначе она уедет сей момент.
Ухватившись за его большую руку, Лиам поднялась.
— Эти люди никогда не смогут понять, что пища должна быть свежей. То, что она называет «тварями», — всего лишь пара молочных поросят. Я их купила вчера у фермера, проезжавшего по рыночной площади. Фермер доставил их, как я просила, к черному ходу, и животные, как положено, сидят в клетке. Там они и останутся, пока не будут забиты для кухни.
Джеймс отвернулся, пытаясь скрыть усмешку. Потом сказал, снова глядя на Лиам:
— Совершенно очевидно, тебе еще придется много потрудиться, чтобы утвердиться в качестве домоправительницы. Иди и успокой миссис Апхилл.
Пробурчав что-то на своем родном языке, Лиам ушла. Едва голос ее стих и дверь за ней закрылась, Джеймс и Вон Тель дружно расхохотались.
— Боюсь, наша экзотическая маленькая воительница преподаст прислуге уроки, коих им не забыть вовек, — проговорил наконец Джеймс. — Уверен, я принял правильное решение, поручив ей руководство по дому, чтобы занять работой. Было бы хуже, если бы мы позволили ей совать нос в иные дела.
Вон Тель сразу стал серьезным:
— Скоро нам предстоит принять гостя. Ваш дядя известил, что намерен заехать.
— Проклятие! — Джеймс сбросил ноги со стола, — Больше не употребляй, говоря о нем, выражение «ваш дядя». Чего он добивается? Я же говорил ему, что вскоре дам о себе знать.
Прибыв в Англию, Джеймс сразу же отправился в Дорсет и согласовал условия договора, на которых был готов принять наследство. Маркиз в итоге одобрил условия, включая настоятельное требование Джеймса не встречаться друг с другом без предварительного оповещения.
— Успокойтесь, мистер Иглтон, — сказал Вон Тель с тенью улыбки, больше всего выражавшей удовлетворение. Ему всегда нравилось быть в курсе событий. — Ваш дя… Этот джентльмен нуждается в вас.
— У меня нет времени изобретать разные поблажки для моего дя… для маркиза Кастербриджа.
— Конечно. — Вон Тель опустился на диван, заваленный подушками в чехлах из темно-зеленого шелка. — Два дня назад вы познакомились с девицей Годвин. Я думал, к этому времени вы уже…
— Меня не интересует твое мнение о том, что мне предстояло сделать к этому времени. — Дьявольщина, этот Вон Тель обладает возмутительным свойством высказывать сомнения, одолевающие самого Джеймса, как раз тогда, когда он пытается их развеять. — Я займусь девицей по собственному усмотрению. Спешить некуда.
— Так ли?
Джеймс вскочил и отвернулся к окну, угрюмо уставившись на лужайки, удивительно приятные для глаз. Ласточки стремительно проносились в ярко-голубом весеннем небе.
