На протяжении сотен лет люди пытались изобрести вечный двигатель. Иногда им казалось, что до цели уже рукой подать. Системы колес и цепных передач, водяных и паровых машин довольно продолжительное время находились в движении и, в принципе, выполняли определенную полезную работу. Затем останавливались, но это лишь подогревало конструкторов на новые поиски.
Вот и я на какое-то время почувствовал себя вечным двигателем. Конструкция была довольно простая. Мое тело располагалось напротив внушительного размера колонки. Звуковые волны, встречая преграду, частично поглощались, частично отражались в динамики. Поглощенные приводили отдельные части моего тела в беспорядочные возвратно-поступательные и круговые движения, отразившиеся же, резонировали с мембранами колонок, в десятки раз усиливая их мощность. Для того, чтобы компенсировать внешнее давление на мои барабанные перепонки, я грамотно раскрыл пошире рот. А во избежание разрушения роговицы глаз прикрыл их веками. Но даже с закрытыми глазами видел ритм – вспышки стробоскопа четко освещали все внутреннее пространство черепа, единственным работающим участком головного мозга оставался мозжечок, который с трудом контролировал мои телодвижения, при этом тоже приплясывая в такт музыке.
Танцевать… С самого детства я любил танцевать, дома включал старый катушечный магнитофон и бегал кругами по комнате. И ничто не могло меня остановить. Потому что «светофор зеленый» и «все бегут-бегут-бегут». И я бегу. В детском саду на утренниках традиционное «Яблочко» и народный танец. В школе, набросив на голову черный капюшон, прыгал на стены и едва не падал на пол, изображая игру на электрогитаре. В университете стал поспокойнее и растворялся под «транс», либо просто сливался с другими людьми под что-то более ритмичное. Сейчас, когда дискотеки привлекают все меньше, вновь «вернулся в дом». Иногда выкручиваю до максимума громкость на колонках музыкального центра и с закрытыми глазами танцую на кухне. Печально, но на людях стало труднее расслабляться и танцевать для самого себя. Приходится неизменно отключать часть сознания спиртным. Обычно при этом не слежу за происходящим вокруг, но какая-то автоматика продолжает работать, и столкновения с другими танцующими почти всегда удается избежать.
Никакого профессионального мастерства у меня нет, разве думаешь об этом, когда выходишь танцевать. Кажется, что все движения уместны и превосходно сочетаются с музыкой. Кажется, будто ты сам композитор и писал мелодию для своего тела. Кажется, что лишь ты слышишь плавные переходы и доминирующие басы. Все безошибочно и верно. Иногда успеваешь зафиксировать, что все остальные просто дрыгают ногами и руками и вовсе не чувствуют ритма. Хочется поделиться с ними своим знанием, но что-то тянет вовсе не в гущу людей, а к стене либо колонне, к которой можно приблизиться вплотную и подарить весь свой заряд. Смотреть, как по прохладной стене стекают капельки влаги, в них присутствуют и частички моего испарившегося пота. Представить на месте стены зеркало или восхищенного наблюдателя. Поразить его своей полной гармонией со звуком. Вначале несмело, чувствуя затылком насмешливые взгляды, чуть сковано, порой нарочито дурашливо, якобы извиняясь за неловкие движения. Неодолимое желание зажмуриться вкрадчиво дает соответствующий приказ. Однако пытаешься контролировать себя и заставляешь держать глаза раскрытыми, упираешься взглядом в пол или цепляешься за потолок. Затем все больше и больше отстраняешься от окружающего пространства, игнорируешь все, что находится за границами тела, позволяя лишь звуку проникать сквозь твою оболочку. Не проходит и минуты, как одновременно умирает и рождается новое существо. Человек разумный эволюционирует в человека танцующего.
Я прыгал на одном месте перед колонкой. В конце концов, истощив все запасы энергии, просто уперся лбом в ее решетку и так стоял, пока вновь не заиграла медленная музыка. Чуть приоткрыв глаза, направился к выходу из зала, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, пытаясь показать всем, что обладаю хорошим слухом и чувствую мелодию. Оставалось пройти еще несколько шагов, и вдруг до меня дошло, что на улице темно. Наверняка звездное небо. Если я посмотрю на звезды, то тотчас же задумаюсь, и в мои мысли ворвется Она. Резко развернувшись на месте, я пошел к барной стойке. И мне показалось… Да, скорее всего, просто показалось, что мужчина, сидящий за одним из угловых столиков, пристально и как будто испуганно смотрит на меня. Он был во всем черном. На черты лица внимания я не обратил, потому что переключил все свои силы на сохранение равновесия.
Юля протирала стаканы и, увидев мое приближающееся тело, улыбнулась. После первой неудачной попытки я все-таки покорил высокий стул. Твердо уперся локтем правой руки в лакированную доску, затем сверху к руке приложил подбородок, расслабил мышцы шеи. Голова немного побалансировала на руке, но удержалась. Девушка вопросительно на меня взглянула, затем отвернулась, долго разглядывала все, что было выставлено за ее спиной от минералки до абсента. Видимо, решила, что сейчас мне лучше ничего не пить вообще, и продолжила разбираться с чистой посудой. Я и сам заказывать ничего не хотел. Но сидеть молча было не очень удобно, она могла подумать, что парень выпил лишнего и, набравшись вместе с алкоголем храбрости, пытается навязать свое общество. И вдруг заметил на одной из полок с элитным спиртным своего салфеточного журавлика. Сразу приободрился и подумал, что это знак. Не зря я трудился над неудобным материалом, это было мое послание себе же в будущее – увидеть оригами и решиться заговорить.
– Юля, знаете, я хотел бы с вами поделиться одной историей. Это вымысел, однако по ней вы можете судить о моем способе восприятия окружающего мира и событий происходящих в нем… Они меня…
Не смог заметить, как она отреагировала, потому что глаза мои закрылись, но я продолжил.
– Они меня окружили…
Не удержался и все-таки приоткрыл один глаз. Девушка никуда не ушла.
5. Они меня окружили
– Они меня окружили… Часы попросили снять. Ну, конечно, о времени здесь некогда будет и подумать. Блин, до чего же там было холодно. Бросил часы на мокрый песок. Затем поднял их, завернул в носовой платок и вновь положил на песок. Они улыбались. Что еще? Мобильный телефон. Никакого общения. Понимаю… Хотели проверить, могу ли я совершить это в одиночестве, без шанса на поддержку. Телефон на песке. Не нагибаясь, стягиваю кроссовки. Песок не только мокрый, но и холодный. Холодный песок, холодный воздух, холодные взгляды. Если это розыгрыш, то все, я уже поверил, теперь покажите, где вы спрятали камеру. Но нет. Они молчат. Молчали… Вспоминаю обо всем этом… Как будто сейчас происходит. Расстегиваю пояс и молнию на джинсах. Складываю и их тоже на песок. Пояс отдельно. Старая привычка. Футболку тоже снял. Оказывается, тонкая, разорванная на груди ткань все равно спасала от ветра. А теперь… становлюсь на свою одежду. Чувствую под левой ступней. Там. В заднем кармане Ливайсов. Как же я мог забыть? Просят отойти от моих вещей. В заднем кармане синих брюк из денима осталась моя последняя надежда.
Начинаю злиться. Может, улететь? Но на небе от них не спрятаться. Они везде. Снимаю белье. Зачем мне последняя одежда, если я потерял последнюю надежду? Действительно, очень холодно. Все? Теперь в воду? Один из них качает головой. Подпрыгивает ко мне и тычет двойным хвостом в грудь. Ага. Он прав. На серебряной цепочке еще осталась маленькая вера. Пальцы замерзли, и я никак не могу расстегнуть ее. Пытаюсь снять через голову. Расцарапав мочку уха, все же побеждаю. Вера летит в компанию к надежде. Какая-то зловещая тишина наступила. Всего на секунду. Опять порыв ветра, деревья наверху сцепились ветвями, раскачиваются, наклоняются одновременно. Сошедший с ума ансамбль народного танца, исполняющий сиртаки, стоя вверх ногами.
Меня начинают бить. Я даже не могу понять, почему и за что. Недолго. Но очень больно. Последний удар по печени. Падаю на левый бок. Выпучив глаза, дышу, много коротких вдохов и один длинный выдох. Били по всему телу, но чувствую лишь холод песка. Боль они тоже у меня забрали. Еще несколько их десятков появляются из огромного камня на берегу. Совещаются с остальными. Я смотрю на это, но не могу анализировать. Лишь записываю на пленку памяти. Один из вновь из «новобранцев» подходит ко мне и бьет по голове огромным камнем. Уже не больно. Я смотрю на него. Кто это? Что-то с памятью. Какие-то тени на берегу. Я почему-то лежу раздетый на холодном песке…
Небо. Какое небо? Юля, честно говоря, я не могу вспомнить какое. Просто небо. Кружочки какие-то ползли. Ну, если хочешь знать, какое было небо… синее. Небо было синее, как небо. Не синее, как море или как джинсы, а именно, как небо. И я на него смотрел. А оно никуда не смотрело – у неба нет глаз. А подо мной «деревянные» деревяшки. А на щеках почему-то слезы. А они… Я все еще не могу понять, кто это и почему они меня связали. Везут куда-то. Я лежу на полу большой лодки, они ходят и не очень-то старательно перешагивают. А потом они все исчезли. Я закрываю глаза, но это не останавливает качку. Пытаюсь приподняться и посмотреть вокруг. Лодка плывет по небу. По синему небу, отражающемуся в синей воде. И тут только понимаю, что море синее, лишь когда над ним синее небо. А когда небо черное, то и вода черная. А если небо было бы красным или салатным, то и море тотчас стало бы… или наоборот? Может, это море отражается в небе? Море. Небо. Меро. Нобе. Мебо. Норе. Мобе. Неро. Я перебирал в голове варианты. И когда дошел до последнего, вдруг почувствовал острое жжение в груди. Долго тлевшая там любовь вспыхнула, осветила и небо, и море умирающим светом и погасла. Все погрузилось во мрак. Я лежал на дне лодки. Один. Небо сорвалось вниз и утонуло в море, больно ударив при этом меня по лицу. Начался ливень.
