Уж точно не Димка Корнилов.
– Да без проблем, Жнец! – прищуривается он, уже представляя, какое испытает удовлетворение, когда Черёма станет перед ним раздеваться. Сладкая, сладкая месть. – Назначай день – и не забудь о своем обещании. А шоу я тебе устрою!
О том, что будет чувствовать Ленка, он не думает. Думает, что Жнец предложил ему весьма выгодный обмен, в котором Димка окажется дважды в выигрыше: и Черёму проучит, и от долга избавится. А долг был немалым, да еще и проценты накапали из-за просрочки. А откуда Димке взять деньги? Это у Жнеца папаша – слуга народа и зарабатывает так, что впору самому нанимать слуг. А у Димки мать – воспитатель в детском саду, и даже на пенсию по выслуге лет еще не наработала. Димка в каникулы подрабатывал, чтобы иметь хоть какую-то свободу, но из-за этого и задолжался Жнецу, когда тот предложил взять у него в прокат ноутбук, чтобы порубиться в «крутые игрухи». Димка мечтал о такой штуке уже лет пять и махнул на все заработанное. А потом денно и нощно гонял ноут, пока тот сам собой не выключился и не отказался снова включаться.
Наверное, его легко починили бы в каком-нибудь сервисе, но Димка просто не мог выглядеть перед Жнецом лохом, грохнувшим его комп, а потому попытался реанимировать это чудо техники сам. И в итоге залетел на такую сумму, о какой матери не стал даже заикаться. Та и так никогда не брала заработанных им денег, утверждая, что именно ее, родительский, долг обеспечить всем необходимым своего ребенка, и разочаровать еще и ее Димке не позволяла гордость. Пришлось выплачивать Жнецу частями, но в одиннадцатом классе так грузили учебой, что на подработку времени оставалось совсем немного, а вырученных денег хватало только на покрытие процентов, и Димка так хорошо подвис на крючке у Жнеца, что теперь его предложение скостить долг выглядело просто Манной небесной.
– Я не тороплю, Корень, понимаю, что задача не из простых, – серьезно говорит Жнец, и от этой серьезности у Димки почему-то вздыбливаются волоски на шее. Словно чувствует ловушку. Но, не видя ее, продолжает бравировать. – Если до Последнего звонка управишься, уговор будет в силе. Ну а коли Черёма опять тебя умоет…
Димка решительно мотает головой, не допуская даже мысли, что может снова облажаться, и столь же решительно идет на штурм. Он знает подход к девчонкам, у него есть целый месяц, и не Черемных с ее нулевым опытом общения с парнями ему противиться. Стриптиз, конечно, не вальс, но тем интереснее задачка, будет где оторваться и отомстить за все свои неприятности.
Почему ему тогда даже в голову не приходило, что он подписался на мерзость, которой нет оправдания? И зачем Ленка, которой действительно все одиннадцать классов не было до него дела, вдруг повелась на этот развод, да еще и бросилась на его защиту, когда…
– Пап! Папка! Ты чего завис?! Па-а-а-ап!
Встревоженный голос Кира вернул в теплое нутро автобуса, везущего их в Логиново на соревнования, выдернув из самых мерзких воспоминаний Диминой жизни, не дававших ему покоя все двенадцать лет. Прозрение в свое время наступило очень быстро, не понадобилось даже отведенного Жнецом месяца, а вот расплачиваться пришлось почти половиной жизни. Потому что в каждом собственном провале Дима чувствовал отголоски Ленкиной ненависти и видел в том расплату за свою гнусность.
Гнусность, исправить которую у него не было возможности.
– Слушай, Кирюха, а тебе девочка какая-нибудь в школе нравится? – спросил он то ли чтобы отвлечь чересчур проницательного сына от собственных проблем, то ли чтобы, воспользовавшись моментом, дать ему пару уроков по общению с противоположным полом. У Кира было правило никогда не врать, и Дима вполне мог рассчитывать на проникновение в его сердечную тайну. Он только не учел одного.
Кир повел плечами и посмотрел на него взглядом родителя, услышавшего от собственного отпрыска непомерную глупость.
– Я в этой школе всего вторую четверть учусь, – напомнил сын. – У меня новые учителя, новые предметы и новый класс. Когда мне еще и о девочках думать?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Дима усмехнулся: он-то точно знал, что, чтобы влюбиться, не надо много времени и разговоров. Иногда достаточно одного танца. И потом даже двенадцать лет не способны вытравить из сердца это бессмысленное чувство.
– О соревнованиях ты же думать успеваешь, – поддел он сына. – И даже готовиться к ним.
– Вот-вот, – подтвердил Кир, – еще и это. Так что ты не темни, пап, и не пытайся перевести тему. Сам, что ли, влюбился в кого, а на меня стрелки переводишь?
Дима качнул головой, в очередной раз признавая сыновью сообразительность. Ничего от него не скроешь. Вот только Дима, в отличие от сына, врал просто виртуозно.
– В моем возрасте влюбляться уже не комильфо, – как само собой разумеющееся сообщил он. – Особенно после всех наших с тобой отношений с противоположным полом. А вот в пятом классе мне нравились сразу три девочки. И ни одна из них не была против, что я параллельно ухаживаю еще за двумя.
Сын смерил его скептическим взглядом, либо не веря, либо выражая недовольство таким отцовским непостоянством. Дима усмехнулся, мельком припомнив те веселые времена. Девчонки никогда не были для него проблемой, и он знал, что способен одной лишь улыбкой завоевать расположение любой из них. И всегда отвечал им взаимностью, искренне не понимая, зачем выбирать, когда ему нравится сразу несколько.
Кто мог тогда подумать, что Димка Корнилов влюбится в одну-единственную, да так влюбится, что за следующие двенадцать лет разлуки не сумеет не только ее забыть, но и даже хоть немного охладеть? Один взгляд на Ленку – и в груди словно все ожило, и сердце заколотилось совсем как в юности, и все на свете перестало иметь значение: и его низость, и ее ненависть, и эта самая двенадцатилетняя разлука. Если бы не Кир, вцепившийся в руку, Дима бы, наверное, как одурманенный, подошел к Ленке, обхватил ладонями ее голову, заставил на себя посмотреть, чтобы найти в ее взгляде ту же самую будоражащую хитринку, которая приворожила намертво, и вжался бы губами ей в губы, возрождая так и не исчезнувшие ощущения от ее поцелуев. Они были слишком яркими даже для его богатого когда-то романтического опыта, чтобы позволить себе разбрасываться ими и не хранить сентиментально в самом дальнем уголке своей души. Там, куда не было доступа даже Киру.
Что сказала бы Ленка на подобный его вызов, Дима не стал даже думать. Понятно, что в ее душе не могло остаться и искры прежних чувств к нему, а Дима не хотел видеть отвращение. В той череде несчастий, что преследовала его последнее время, ему для полноты ощущений не хватало только испить до дна ненависть обиженной им девчонки. Нет уж, пусть лучше эта нечаянная встреча останется лишь мимолетным эпизодом в его жизни. Так для всех будет лучше.
– Это какие-то странные девочки, они не стоят того, чтобы тратить на них собственное время, – заявил его умный-преумный сын. – И я не удивлен, что в итоге ты всех их бросил. Вот только сыну ты, между прочим, должен рассказывать не про них, а про тех, что заслуживают уважения. И я предпочел бы именно про таких и послушать.
Дима бросил на него быстрый взгляд, словно проверяя, не догадался ли Кир о том, что не давало ему покоя всю их некороткую поездку. Нет, сын, конечно, не умел читать мысли, но уж больно правильные делал замечания. И просто отвратительно своевременные.
– С такими девочками сложно, – размыто заметил он. – Они на шею сами не вешаются и на банальные подкаты не клюют.
– А на что клюют? – оживился Кир.
У Димы была только одна «девочка, заслуживающая уважение». И, пожалуй, нет ничего зазорного в том, чтобы поделиться с подросшим сыном самой невинной частью той истории.
– На ум, – предельно серьезно ответил он. Кир немного подождал продолжения, потом совсем по-отцовски хмыкнул.
– Тогда у меня проблем с этим не будет, – самоуверенно заявил он и с таким многозначительным обвинением посмотрел на Диму, что тот отлично понял намек.
– А я, значит, безнадежный болван, да? – наигранно возмутился он, но Кир не дал ему развить эту мысль.
