— Дело не в несчастных пятнадцати долларах, а в игре. Если ты выиграл деньги, которых никто тебе платить не собирается, — значит, ты все равно что вовсе и не играл. Если вы не заплатили вашему психоаналитику — это все равно, что вы и не говорили с ним. Или говорили, как с подругой за чашкой чая, то есть не говорили.
— Извините, мой друг, — сказала мне Батшеба. — Она имеет честь быть одной из первых пациенток доктора Фрейда.
— Вы знаете Фрейда? — спросил я Аннабел.
— Я бы сказала, что это он меня знает. Я довольствуюсь тем, что его поддерживаю. Я восхищаюсь им. Он нашел способ получать деньги, не предлагая взамен ни продуктов, ни услуг, ни техники.
— Примерно как мы с вами! — вставила Батшеба.
Они покатились со смеху, как две злые маленькие девочки, только что столкнувшие третью в лужу. Люди стали вставать и расходиться по каютам. На «Титанике» ложились рано. Грустноватый это был корабль, похожий на большой санаторий. Люди тут в основном целыми днями лежали или сидели. Пройдут пару кругов по прогулочной палубе — и уже ищут, где бы присесть. На корабле полно было шезлонгов и кресел. Нам то и дело приносили что-нибудь попить или поесть. Все были на виду, так что и секса тут никакого не было, разве что между супругами. Но и жены с мужьями не выказывали особой пылкости — девять браков из десяти были заключены по расчету. Вот разве что полковник Астор со своей девятнадцатилетней женой, но она ждала ребенка… «Титаника» была кораблем скуки и фригидности. Может, Бог и наказал его за то, что он отвернулся от замечательной жизни, которая была дарована ему в начале времен, и разбился об окоченевшие и неловкие пальцы властителя мира…
— О чем вы задумались, Жак? — поинтересовалась Батшеба.
— Это невежливо — спрашивать людей, о чем они думают, — сморщила нос Аннабел. — Если они о чем-то думают, значит, у них нет желания об этом говорить.
— После определенного количества миллионов долларов, — усмехнулась Батшеба, — невежливость перестает существовать.
— Напротив, — возразила мадам Корк, — она там начинается.
— Я думаю, что мы на корабле, где никто не занят любовью.
Фраза, весь смысл которой ощущал до конца только я, потому что больше никто не знал, что я еще девственник.
— Что вы об этом знаете? — спросила Аннабел, скрывая раздражение, как будто я ее осуждал.
— В третьем классе семья занимает каюту на четверых. Не очень-то удобно для супружеской жизни. А одиноких разделили: мужчины — на носу, женщины — на корме. Во втором классе женщин меньше, чем в первом, и намного меньше, чем в третьем. Ну, может быть, найдутся одна-две пары, которые занимаются любовью, пока другие сидят с их детьми. Что касается первого класса — там каюты так велики, что мужчине непросто найти женщину. И там тоже есть прислуга, дети…
— Разница в возрасте, — вставила Батшеба.
— Да что за чепуха! — Аннабел Корк все больше злилась, несомненно, потому, что ее мужу перевалило за семьдесят. — И откуда вы все знаете о «Титанике», мсье Дартуа?
— Я разделяю каюту с Филемоном Мерлем, детективом из Атлантической страховой компании.
Взгляды, которыми обменялись Батшеба и Аннабел, я почувствовал прежде, чем заметил. Они были стальными. И эта сталь была крепче, чем у корпуса «Титаники». Они поняли, что Мерль послал меня шпионить за ними. Такие женщины, как они, мыслят грубо и прямолинейно. Рядом с нами села, вернее, уселась плоскогрудая Жюли де Морнэ, бледный цветок в желтом одеянии, она только что вздохнула с облегчением, уложив своего мужа, герцога де Морнэ, в постель, с отваром ромашки и «Мыслями» Паскаля, и спросила, кто я.
— Он в одной каюте с детективом Атлантической страховой компании, — объяснила Аннабел.
Это был хороший способ дать мадам де Морнэ понять, что в моем присутствии ей не следует говорить о том, что мне казалось все более реальным, — о секретной цели этих трех колдуний, временно принявших восхитительный облик, о потоплении «Титаники».
Глава 8
Поцелуй Батшебы
Кто-то безымянный и сердитый дернул рубильник, и половина зала погрузилась в сумерки. «Титаника» была одним из первых лайнеров, где использовалось электричество, и корабль заливал ярчайший свет. Мы с Батшебой Андрезен были в Парижском кафе последними клиентами. Официант с кругами под глазами нетерпением наблюдал за нами, а мы ждали, когда он, вооружившись ружьем или швейцарским ножом, прикажет нам идти спать.
— Вы потеряли еще шесть долларов, — сказала Батшеба. — Что, не везет?
— Просто я не умею играть. Я это говорил мсье Мерлю, но он настаивал.
— Настаивал на чем?
— Чтобы я играл с мадам Корк, мадам де Морнэ и вами. Он хотел, чтобы я стал вашим другом, вашим доверенным лицом.
— Всех троих?
— Нет. Одной достаточно. Очевидно было, что это вы.
— Занятный вы человечек.
— Даже так?
Это «даже так» было излишним. Ирония не рождает доверия. Я вербовал Батшебу, делая вид, будто это она меня вербует. Предприятие было деликатное, тут требовались такт и осторожность. А что делал я? Фанфарон. Неужели я и эту миссию провалю, как агреже, из-за моей пресловутой смеси самодостаточности, развязности и рассеянности?
— Что он хочет выведать? — спросила Батшеба.
— Не устраиваете ли вы, мадам Корк и мадам де Морнэ заговора против «Титаники».
— Заговора против «Титаники»?
Батшеба рассмеялась — будто кучу мрачных и кратких мыслей высыпали на дырявый большой барабан.
— Заговор — ради чего?
— Чтобы потопить.
— Потопить «Титанику»?
— И ваших мужей с ним.
— Мерль пытался заставить вас в это поверить?
— Я ничему не верю, Батшеба. Я — исполнитель.
Она поднялась, оставила на столе доллар на чай и взяла меня под руку. Официант бросил нам прохладное «Доброй ночи», в котором сквозила ненависть. Прогулочная площадка палубы «В» была пустынна, как, без сомнения, и палубы «А».
— Недавно вы были правы, Жак, — на «Титанике» скучно. Люди так торопится лечь в постель, будто хотят по максимуму использовать каюты. Которые, надо заметить, стоят дорого. Это первое торжественное плавание обошлось мне во много тысяч долларов.
— Мсье Андрезен не участвует в расходах?
— На свои гроши мсье Андрезен получает двадцать бутылей шотландского виски в месяц. Это то, что он зовет ограничением на алкоголь. У моего мужа нет денег, Жак. Финансы в нашей семье — это я. И вы хотели бы, чтобы я бросила несчастного Самюэля в том состоянии, в котором он находится? Я бы этого себе не простила, и Бог бы мне этого не простил.
— Почему вы за него вышли?
— Потому что я его любила.
— Разница в возрасте вас нe смущала?
— Именно это мне и нравилось.
Кстати, я еще не описал внешность Батшебы Андрезен, кроме роста, может быть, потому, что оставшуюся жизнь я провел вместе с ней. Каштановые волосы, широкий лоб ученого. Она утверждала, будто изучала химию, пока не получила такое большое наследство, что отказалась занимать место другого, будь то на факультете или в общественной жизни. Глаза у нее были светло-серые, нос немного великоват, рот большой, подвижный — ей трудно было скрывать свои чувства. Если бы мне пришлось описать Батшебу одним словом, я бы сказал, что это улыбка, нежная, меланхолическая или страшная, смотря по обстоятельствам.
— Я вас не обнимаю, потому что мы перед дверью вашей каюты.
— Тогда я вас сама обниму.
Чтобы наши губы встретились, она должна была наклониться ко мне, потому что была на голову выше. Наши языки начали искать друг друга — и легко нашли: им негде было блуждать — когда дверь каюты «В64» открылась. Появился Андрезен в белой ночной рубашке и красном колпаке с помпоном. Я хлопнул Бат по плечу. У нее вырвался удивленный и недовольный стон, потом она ослабила объятие, отпуская мои губы, на которых оставила немного слюны. Наконец, почувствовав спиной взгляд, она обернулась:
— Что случилось, Самюэль? Вы еще не спите? Вы знаете, сколько времени?
— Смешно, — сказал Андрезен, хлопнув дверью перед ее носом.
— Неважно, — сказала Батшеба. — У меня есть мой ключ. На чем мы остановились?
Мы снова целовались, потом мадам Андрезен сказала, что должна удостовериться, что ее муж спит, принял свои лекарства и не припрятал под кроватью бутыль с виски. Он бы недолго протянул, если бы она не ухаживала за ним. Она открыла дверь, потом еще раз посмотрела на меня и сказала:
— Все-таки в случае кораблекрушения сделайте так, чтобы быть на правом борту. На левом мужчинам придется туго.
— Мы встретимся?
— Я не думаю.
— Даже в случае кораблекрушения?
— В случае кораблекрушения, Жак, я буду на левом борту со своим мужем.
Глава 9
Законченное произведение
Мерль ждал меня, лежа на моей постели. Я счел это знаком приязни, особенно потому, что он, как всегда, не снял туфли. Я не стал их снимать, зная, что после моего отчета он выйдет. Я рассказал о вечере, не скрыв ошибки, которую я допустил в Парижском кафе, выболтав трем женщинам, что Филемон Мерль — мой сосед по каюте. Он успокоил меня:
