Я подхожу как раз в тот момент, когда появляется Эревен с рыболовными сетями, перекинутыми через плечо. Он легко улыбается мне и касается моего плеча.
— Целитель. Ты становишься все больше каждый раз, когда я смотрю на тебя.
— Это потому, что я много ем, — поддразниваю я в ответ. Этот небольшой контакт с кожей говорит мне, что Эревен не является причиной моего беспокойства, и поэтому я заглядываю мимо него в его пещеру. — Я пришла проведать твою прекрасную пару.
— Она с Ти-фа-ни и той, которая все время плачет. Их пары вышли на охоту. — Он показывает на свои сети. — И я собираюсь присоединиться к ним. Клэр хочет рыбы сегодня вечером.
Я улыбаюсь.
— Я не буду тебя задерживать. — Мой разум уже мчится вперед. Та, кто все время плачет, — это Ари-а-на, и она не та пара, которую я бы выбрала для Золайи, которая всегда улыбается и счастлива. Его пара совсем не такая. Когда она впервые пришла, она плакала, потому что ненавидела холод. Теперь она плачет, потому что устала, а ее комплект суетливый. По крайней мере, с этим я могу помочь.
Когда Эревен уходит, моя спина, кажется, сильно сжимается, мышцы напрягаются в знак протеста против всей моей ходьбы. Шипение вырывается из меня, и я замираю, посылая исцеление по своему телу. Боль проходит через несколько мгновений, и я снова могу ходить. Я шаркаю вперед. Я устала и ничего так не хочу, как вернуться в свою постель и свернуться калачиком в меховом гнезде, но я могу сделать это, как только избавлюсь от своих страхов. Я снова потираю нижнюю часть живота и направляюсь к пещере Ти-фа-ни.
Три женщины сидят вокруг костра Ти-фа-ни и перебирают пригоршни семян. Ари-а-на держит свой комплект Аналая, потирая ему спину, пока он плачет. Клэр сидит, скрестив ноги перед собой, живот слегка округлился с первыми признаками ее предстоящего комплекта. Ти-фа-ни недавно обрела резонанс, и у нее еще не будет живота для многих лун. Они все смотрят на меня, когда я вхожу, и Ти-фа-ни вскакивает на ноги.
— Мэйлак! Иди, сядь! Ты выглядишь усталой.
Я сдерживаю свое раздражение. Почему все говорят мне, что я плохо выгляжу? Я просто устала из-за комплекта. Но я знаю, что у нее добрые намерения, и поэтому я натягиваю на лицо улыбку.
— Я слышала, что у Аналая тяжелый день, и хотела помочь. — Руки Ти-фа-ни сильны в моих, и исцеляющий импульс, который я посылаю через нее, говорит мне, что с ней все в порядке. Я позволяю ей помочь мне сесть, устраиваясь между двумя женщинами.
Ари-а-на немедленно передает мне Аналая, ее рот нахмурился.
— Он сегодня такой суетливый. Это опять мое молоко?
Я качаю комплект в своих руках, посылая тепло исцеления по его маленькому телу. Из всего племени Аналай беспокоит меня больше всего. Его кхай не силен, и он борется. Я никогда не делилась этим с матерью, потому что это то, что со временем может стать либо лучше, либо хуже. Нет никакого способа узнать, и рассказать ей о своих страхах означало бы только вызвать еще большее беспокойство. Это просто еще одно бремя, которое должен нести целитель, и поэтому я внимательно наблюдаю за Аналаем. Кхай лечит многое, но он не может исцелить все, и что-то в молоке его матери вызывает боль в его маленьком животе. Я посылаю ему свое исцеление, чтобы побудить его тело принять пищу, но каждый день дается ему с трудом.
— Это так. Он голоден, но это расстраивает его желудок.
Слезы разочарования подступают к глазам Ари-а-ны.
— У моего ребенка непереносимость лактозы? Ты не можешь это исправить?
Я качаю головой, потому что не знаю этих слов. Молоко есть молоко, а Аналай не любит молоко.
— Возможно, когда он станет старше, он сможет есть мясо, если его хорошо прожевать.
— Есть трава, которая успокаивает желудок, верно? Может быть, мы можем размять немного не картофельного пюре с костным бульоном и травами и посмотреть, поможет ли это? — спрашивает Ти-фа-ни, глядя на меня.
— У Кемли есть немного, — соглашаюсь я. — Аналай слишком мал для твердой пищи, но, возможно, это стоит попробовать.
— Я схожу к ней, — говорит Клэр, поднимаясь на ноги. Она грациозна, несмотря на округлый животик.
Я протягиваю руку и кладу на ее живот, прежде чем она успевает отодвинуться.
— Как твой живот?
— Все хорошо, — голос Клэр застенчивый. Она кладет руки по бокам своего живота и слегка покачивается. — Серьезно, я чувствую себя прекрасно. Тебе не нужно беспокоиться обо мне
— Я целитель. Позволь мне судить об этом, — говорю я, даже когда убираю руку. Мне даже не нужно прикасаться к коже Клэр, чтобы знать, что она в полном здравии. И она не является причиной моих беспокойств. Это что-то другое. Но что?
Мое исцеление успокаивает его боль, Аналай спит в моих объятиях, а Ти-фа-ни утешает расстроенную мать. Бедная Ари-а-на. Я знаю, это беспокоит Золаю, который ничем не может помочь. Он проводит долгие часы на охоте, потому что это то, что он может делать, и это только усиливает нагрузку на его пару, которая остается с плачущим комплектом на долгие часы. Спаривание никогда не бывает идеальным, но это всегда труднее всего сразу после рождения комплекта. Это я хорошо знаю. Я думаю о себе и моем Кэшреме, когда казалось, что за одну ночь мы перешли от ленивых дней в мехах к лихорадочным пеленаниям и очень мало спали. Первые несколько оборотов Луны всегда трудны.
Немного позже возвращается Клэр с травами, и женщины готовят пюре из бульона и кореньев для Аналая, пока я держу его. От первых нескольких кусочков его личико морщится, но ему удается проглотить немного, и когда я посылаю через него свое исцеление, я не чувствую боли в животе, которая у него обычно бывает.
— Думаю, что это работает. Попробуй покормить его молоком и пюре, и постепенно ты сможешь полностью перевести его на пюре. Пока ему все еще нужны питательные вещества из твоего молока. — Я передаю его обратно матери, на худом лице которой написано облегчение. — И всегда приходи за мной, когда он расстроен.
— Я не хотела тебя беспокоить, — говорит Ари-а-на, прижимая Аналая к себе.
— Я целитель. Это моя работа — заботиться обо всех. — Я улыбаюсь ей и медленно поднимаюсь на ноги. — И это всего лишь прикосновение моих рук.
— Но разве это не утомляет тебя?
Я удивлена ее вопросом. Конечно, это меня утомляет. Каждая унция исцеления, которую я даю другому, заставляет мой кхай растягиваться еще немного, и иногда он растягивается слишком далеко. Но… это моя работа, как целителя. Каждую незажившую рану я чувствую в своем сердце. Мой долг — сохранить племя здоровым и сильным.
Последним целителем племени была сестра моей матери, Нэшак. Она умерла от кхай-болезни от истощения, слишком далеко расширив себя и свой кхай. Это была хорошая смерть; она умерла, спасая свой народ. Я ожидаю того же от себя. Я буду залечивать каждый порез, каждую рану, каждую боль в животе, пока больше не смогу исцелять.
Но на маленьком личике Ари-а-ны читается беспокойство. Я глажу ее по щеке и посылаю небольшую волну исцеления уставшей матери.
— Я бы предпочла исцелить маленького Аналая, чем слышать, как он плачет. Разве ты бы не хотела этого же?
Она медленно кивает, а затем одаривает меня усталой улыбкой.
— Спасибо тебе, Мэйлак.
Я глажу ее по гладкой щеке.
— Я должна пойти навестить других. Если позже ему станет плохо, приходи и найди меня в моей пещере.
— Я так и сделаю.
На ходу я глажу руку Ти-фа-ни, но внутри нее нет ничего тревожного. Комплект, который она носит в своем плоском животе, растет с каждым днем, и она здорова.
Все здоровы. Это одновременно и облегчение, и разочарование, потому что беспокойство в глубине моего сознания никуда не девается.
Я навещаю Мар-лен и Зэннека и их маленький комплект. Они здоровы. Я навещаю Аехако и его семью. Они тоже здоровые. Я сталкиваюсь с несколькими охотниками, возвращающимися с полуденной едой для своих товарищей, и придумываю глупые причины, чтобы остановить их. Каждый из них здоров. Я нахожу Химало обрабатывающего свои шкуры перед пещерой охотников. Он здоров, хотя и печален.
