Но, само собой, он не слышит мои вопли. Стараясь успокоиться, бегу к мотоциклу — ведь сын побежал именно к нему — и оббегаю вокруг несколько раз. Впрочем, безрезультатно.
Пытаясь успокоить лихорадочно бьющееся сердце, привести мысли в порядок и думать конструктивно. С ним же ничего не может случиться? Не может!
Убеждаю себя в том, что всё будет хорошо и направляюсь к тёмно-серой большой палатке, из которой доносятся мужские голоса. Не знаю, что там, но ноги несут почему-то именно туда. Чем ближе, тем отчётливее слышится мужской смех. Мне наплевать, что могут обо мне подумать, когда ворвусь туда, растрёпанная и с горящими от ужаса глазами. Пусть, кем угодно меня считают, хоть сумасшедшей, но мне нужно найти сына — я не на конкурсе красоты, в конце-то концов.
Мне кажется или нет, но сквозь шум в ушах могу уловить нотки знакомого голоса, что только добавляет решимости.
Вбегаю в палатку и сначала не понимаю, что вообще происходит, но, проморгавшись, фокусирую взгляд на Женечке, который стоит на стульчике в глубине помещения.
«Сижу за лешёткой в темнице сылой», — с надрывом и болью в голосе декламирует сын, прикладывая маленькие ладошки то к сердцу, то ко лбу. Рядом сидят на стульях двое и громко аплодируют. Одного взгляда на них достаточно, чтобы понять — это байкеры.
— Евгений, а ну слазь оттуда! — говорю, уперев руки в бока, чтобы казаться грозной и рассерженной. Паника постепенно рассеивается, на её место приходит облегчение, и о недавнем стрессе напоминают лишь слегка дрожащие руки. А ещё, кажется, у меня дёргается левый глаз, и онемели губы. — Зачем ты убежал, а?
Сын смотрит на меня во все глаза, а потом счастливо улыбается, спрыгивает со стула и бежит ко мне. Еле успеваю его поймать, поднимаю на руки, а он, крепко обняв за шею, шепчет в самое ухо:
— Мамочка, эти дяди обещали мне, что прокатят на том масасыкле! Пледставляешь? Я тогда буду самый счастливый на свете!
— И ты согласился? — строго спрашиваю, поглаживая ребёнка по спине. — Ты же их совсем не знаешь. Вдруг это разбойники и они завезут тебя в тёмный страшный лес? Что будешь тогда делать? Одного завезут, учти.
— Нет, они доблые, я знаю, — уверенно говорит сын, и в его тоне нет ни капли сомнения. — Они очень холошие, и весёлые, не плогнали меня. Они и тебя покатают, вот увидишь!
От перспективы прокатиться на том чуде техники бросает в дрожь. И сына не пущу, пусть не упрашивает.
— Евгений Эдуардович, — слышу хриплый мужской голос, — мы с нетерпением ждём продолжения поэтического вечера. Просим-просим, не заставляйте благодарных зрителей ждать.
Оборачиваюсь, чтобы посмотреть, кто там требует возвращения моего сына на "сцену" и замечаю две пары глаз, обращённых в нашу сторону. Да, признаться честно, колоритные мужики.
— Может быть, артист устал уже? — ухмыльнувшись, спрашивает обладатель хриплого голоса — стройный брюнет в чёрной майке, с выбритыми висками и татуировкой на шее. — Так у нас конфеты где-то были и чай. Ну, чтобы чтец силы восстановил.
Парни смеются, а я не знаю, как на это реагировать.
— Ничего я не устал! — выкрикивает Женечка, принимаясь брыкаться, норовя слезть с моих рук. — Мама, пусти!
— Так, молодой человек, — говорю, поставив сына на землю и присаживаясь на корточки, чтобы быть с ним одного роста. — Сейчас ты прощаешься со своими новыми знакомыми, и мы уходим домой. Уже поздно.
— Ну, мамочка, — хнычет сын, топнув для большего эффекта ножкой. — Давай останемся, пожа-а-алуйта!
— Нет, это неприлично. Дяди заняты, ты им можешь помешать, — пытаюсь уговорить Женечку, хотя знаю, что бесполезно. Если уж этот упёртый ребёнок что-то вбил себе в голову, то от этого не избавиться.
— И ничего он нам не помешает, — слышу совсем рядом незнакомый голос. — Пусть находится здесь, сколько хочет, и вы оставайтесь. У нас правда есть и чай, и печенье с конфетами.
Поднимаю голову и вижу возвышающегося над собой абсолютно лысого парня с пронзительными зелёными глазами. Сколько ему? Лет тридцать, наверное. 2
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Но вы же чем-то были заняты, пока к вам этот несносный ребёнок не ворвался, — пытаюсь убедить скорее самоё себя, что нельзя здесь оставаться. Я довольно тяжело схожусь с людьми, постоянно чувствую себя лишней. А с такими колоритными персонажами вообще не знаю, о чём разговаривать. Да и ничего общего у нас в принципе быть не может. — Поэтому мы, наверное, пойдём. 5
Лысый улыбается и, сложив руки на груди, пристально на меня смотрит. Я поднимаюсь и понимаю, что он сантиметров на пятнадцать выше меня и настолько широкий в плечах, что чёрная футболка практически трещит по швам. Прямо шкаф какой-то. Его тело покрыто ещё большим количеством татуировок, чем у друга — несмываемые узоры покрыли его предплечья, бицепсы и шею. 2
— Я Арчи, — говорит он, протягивая мне широкую ладонь. Рукопожатие выходит немного болезненным, я морщусь, а он резко одёргивает руку и улыбается. — Извините, не рассчитал.
— Ничего страшно, — улыбаюсь в ответ и представляюсь: — Кристина.
Он кивает и продолжает сверлить меня глазами, от чего становится неуютно, словно меня под увеличительное стекло засунули. Не понимаю, что выражает его взгляд, но точно не животную похоть, как у многих на этом мероприятии.
— Ну, так что, остаётесь? Смотрите, если уйдёте сейчас, сын вам этого не простит.
Я смеюсь, потому что он так точно угадал реакцию Женечки, который действительно будет помнить мой чрезвычайно жестокий и несправедливый, по его мнению, поступок всю оставшуюся жизнь.
— Ладно, только если будем надоедать, то вы нас прогоните сразу, хорошо?
— Без вопросов, — кивает Арчи, не переставая улыбаться. — Выгоним, даже не сомневайтесь.
Женечка, понимая, что мама дала слабину, и мы остаёмся, принимается прыгать на месте и хлопать в ладоши. Его переполняют самые разные эмоции, главной из которых является всепоглощающее счастье.
Арчи проводит нас в глубину павильона, где всё так же сидит его друг с поразительными чёрными глазами — никогда раньше не видела настолько глубокий тёмный оттенок радужки.
— Филин, — представляется он, — очень приятно.
О, так вот он этот загадочный Филин — теперь понятно, почему девушки так волновались на его счёт.
Не знаю, на самом ли деле ему приятно, но смотрит на меня он вполне дружелюбно. Вообще они оба — и Арчи и Филин — выглядят нормальными ребятами, если не обращаться внимания на их разрисованные тела. В самом деле, зачем столько? Это же больно, наверное. Хотя я и сама не отказалась бы от парочки, но не в таком же количестве.
— Ну, что? Чай с конфетами? — спрашивает Арчи, глядя на Женечку и улыбаясь. — Потому что мы хотим продолжения поэтических чтений, но артисту, однозначно, нужна подзарядка. А что бодрит лучше шоколадных конфет?
— Ура! Конфеты! — выкрикивает сын, хлопая в ладоши. Он такой ещё маленький, беззащитный, что иногда становится страшно. Страшно, что любой может его обидеть, ранить, искалечить физически и духовно.
Беру руку сына в свою и крепко сжимаю. Мне хочется, чтобы он дольше оставался таким трогательным, открытым, как сейчас, но смогу ли вечно защищать его? Когда-нибудь он столкнётся с убийственной правдой и жестокостью жизни, и меня просто не окажется рядом.
Отгоняю от себя неприятные мысли и оглядываюсь по сторонам. Павильон заполнен разного рода деталями, какими-то инструментами, запчастям для ремонта мотоциклов. Покрышки, диски, болты, гайки и совсем уж незнакомые мне агрегаты, призванные облегчить жизнь механикам, расставлены в каждом углу, лежат на полу, приделаны к стенам.
— Нравится? — выводит из задумчивости голос Арчи. — Вы с таким интересом рассматриваете этот хлам.
Поворачиваю голову и встречаю взгляд ярко-зелёных глаз. Такого цвета, наверное, бывает трава ранним апрельским утром. Интересно, когда он гневается, их цвет меняется?
— Арчи, прекращай, — смеётся Филин, извлекая из какого-то ящика кулёк, полный конфет. Тем временем, электрический чайник, водруженный на ярко-жёлтую бочку, уже выпускает мутно-белый дымок. — Что здесь может нравиться красивой девушке? Тут же ничего приятного глазу нет и в помине.
