— Что это ещё за фото такие? Знаешь же, что мне неинтересна вся эта ерундистика. Это пусть подружки Агнии и придурочные посетители галерей охают над моими портретами, мне это всё до одного места.
— Ну, что ты за человек? Посмотреть, что ли, сложно? — хмурится Фил, протягивая мне телефон. Нет, он всё-таки задался целью меня доконать сегодня. И так голова после вчерашнего гудит, а тут он со своими тайнами Мадридского двора. Как маленький, в самом деле. — Полистай, не выделывайся. Птичка старалась, бегала туда-сюда на жаре, а его смотреть не заставишь.
— Хорошо, но учти, что делаю это только ради Птички.
Беру телефон, всем своим видом показывая, в каком месте я видел эти фотографии. Искренне не понимаю, что там может быть такого необычного, что прямо-таки шокирует меня до потери потенции.
— Ты листай-листай. — Филин отбрасывает в сторону грязную тряпку и делает глоток из порядком опустевшей бутылки. — Обещаю, что понравится.
Сначала не могу понять, что же в этих разноцветных картинках должно меня так уж сильно заинтересовать. Ну, Зелёная поляна, люди, мотоциклы, заезды разных клубов. Замечаю Фила, Брэйна, себя во множестве вариаций. То здесь, то там огнём вспыхивает, озаряя, кажется, всё кругом, рыжая шевелюра Роджера, вокруг которого неизменная толпа восторженных поклонников.
— Не понимаю, — бурчу себе под нос, бросая взгляд, полный недовольства, на Фила. — Что я здесь не видел? Или ты хотел мне показать, как роскошно горит ярким пламенем роджеровая бородища? Спасибо, но я и раньше его в полуденных лучах лицезрел, в этот раз мог обойтись без сего дивного зрелища.
— Да успокойся же, невозможный ты человек! Листай дальше и скоро поймёшь, что я уж точно не на Роджера предлагал тебе взглянуть.
И вскоре действительно понимаю, что Филин имел в виду, когда так настойчиво всовывал мне в руки свой телефон. На фото появляется та девушка, которая приходила с сыном в нашу палатку. Её мальчуган светится счастьем, позируя на фоне мотоциклов, наполненный чистым восторгом до последнего предела. Мне кажется, что я узнаю в этом большеглазом карапузе нас с Филом — таких, какими мы были в детстве. Таких, какими я ещё помню нас.
— Ну, что? — допытывается неугомонный Филин, глядя на меня из-под полуопущенных век. Я слишком хорошо знаю этого засранца, чтобы понимать: он что-то задумал. — Понял? Или нужно популярно пару раз объяснить?
— Что? Вообще не понимаю, чего ты ко мне пристал с этими фото?! — Встаю с дивана и с хрустом разминаю затекшую шею. Если он сейчас решит устроить сеанс психоанализа, то я его пошлю в задницу. — Красивые кадры, я прелесть, вы красавцы, всё как обычно. Можешь передать Птичке мою благодарность, поклон и восхищение её безграничным талантом.
— Прекрати паясничать! — злится Фил.
— Не понимаю, о чём ты. — Всё-таки включать дурачка — мой самый главный талант, суперспособность даже.
— Ладно, чёрт с тобой. Просто мне почему-то показалось, что она тебе понравилась, — произносит Филин, как всегда привыкший брать быка за рога. Продолжаю ломать комедию, словно не понимаю, о ком он говорит. — Ты давно уже ни на кого так не смотрел. Это даже Агния заметила, а она, сам знаешь, глупостей выдумывать не будет.
— Мало ли, на кого я там смотрел. — Отхожу в противоположный конец мастерской, чтобы Филин не мог видеть выражения моего лица. Не хочу, чтобы кто-то пытался влезть мне в душу, пусть даже и лучший друг. — Она самая обычная, на что там смотреть? Сам же видел, чего мне тебе пояснять?
Меня точно нужно повесить за мой лживый язык в центре городской площади.
— Ну, не скажи, — смеётся Фил. — Как по мне так очень даже красивая, а пацан у неё вообще огонь. Не придуривайся, что ты не заметил, насколько она хороша. Я тебя как облупленного знаю. Лучше, чем самого себя, поэтому не выпендривайся.
Машу рукой куда-то в сторону, сам не понимая, что такое со мной происходит, но почему-то не хочется дальше продолжать этот разговор. Зародившийся во мне вчера интерес, словно маленький росток, может надломиться в любую секунду, особенно, если Филин продолжит на меня давить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ладно, поедешь со мной в клуб? — пытаюсь перевести тему. — Сегодня сам Печник выступает, должно быть весело.
— Само собой, — отвечает Филин, снова разглядывая что-то в своём телефоне. — Птичка утром в командировку уехала, поэтому я весь в твоём распоряжении. Хоть, может быть, не напьёшься снова как свинья.
— Отвали. — Хватаю жестяную банку, на половину наполненную гайками, и запускаю в Филина. Тот уворачивается, громко смеясь, а содержимое тары рассыпается по полу с громким звоном. Отмечаю с большой долей злорадства, что парочка особенно увесистых гаек всё-таки попала жертве в голову. Так ему и нужно. — Нашёлся ещё здесь цербер. 2
— Сам знаешь, что пропадёшь без меня.
— С чего такие выводы? — удивляюсь и оглядываюсь по сторонам, решая, чем ещё в него запустить.
— Значит, докажи, что ты не совсем ещё пропащий.
Молчу, потому что могу, что угодно ему сейчас пообещать, только ситуацию это не изменит: я повяз в дерьме по уши и мне нужно срочно из него выбираться, пока дыхание не перекрыло.
5. Кристина
Телефон сотрясается в конвульсиях где-то на дне сумки, похороненный под толщей никому не нужного хлама. Чего в этом безразмерном кожаном бауле только нет, и я теряю, наверное, пару минут, пока нахожу злосчастную трубку. Абонент на том конце провода, видимо, устал от моего молчания и отключился. Смотрю на экран, где высвечивается имя звонившего, и крепко зажмуриваюсь. Что им нужно на этот раз? Почему не могут хотя бы в выходной оставить в покое? Дражайшие сотрудники достали меня, честное слово — не работа, а самое настоящее проклятие. Будь другие варианты, давно уже сбежала бы из этого гадюшника.
— Девушка, вы долго собираетесь стоять на одном месте? — слышу скрипучий голос за спиной, и от неожиданности чуть не вскрикиваю. — Не пройти и не проехать. Отойдите, бога ради, весь проход загородили! Что за народ пошёл?!
Отступаю влево, освобождая проход ещё не старой женщине, на лице которой такое выражение, будто я её мать зарезала. Ну, почему некоторые люди напрочь забыли, что такое элементарная вежливость? Почему норовят пнуть, оскорбить, нагадить? Никогда этого, наверное, не пойму, как ни старайся.
Женщина, проходя мимо, окидывает меня взглядом маленьких злых глазок, а я еле сдерживаюсь, чтобы не сорваться. Останавливаю себя в шаге от скандала, потому что только этого мне и не хватало. Сегодня и так явно не мой день, не сто?ит усугублять.
В супермаркете, несмотря на полуденное время буднего дня, весьма оживлённо. Горожане маются от голода в любое время дня и ночи, и даже необычайная жара, царящая на улице в последние недели, не снижает их зверского аппетита. Лавирую между овощными корзинами, следя, чтобы какая-нибудь уж слишком активная ценительница даров полей и огородов не зашибла меня своим локтём. Прижимаю к себе полупустую корзинку, на дне которой сиротливо притаились буханка хлеба и кусок сыра, и медленно пробираюсь к кассе, где очередь из нервозных сограждан завивается чуть ли не кольцом. Кондиционер работает отвратительно, и я чувствую, как шея покрывается испариной. Невыносимая духота, просто невыносимая. Скорее бы выйти из этого логова чревоугодия на улицу. Хоть там ещё жарче, но зато свежий воздух и никто не норовит ткнуть чем-нибудь в бок или наступить на ногу. Ещё и нехорошее предчувствие копошится где-то под ложечкой — не даёт покоя пропущенный звонок. От моей сменщицы я давно уже не жду хороших новостей.
Оплатив покупки злой на весь мир кассирше, наконец, выхожу на улицу, где знойное марево буквально сбивает с ног. Жара этим летом просто адская — жить невозможно, не то, что дышать. Отхожу на несколько метров и вытаскиваю из кармана телефон. Если бы кто только знал, как мне не хочется перезванивать, потому что, обычно, ничем хорошим это не заканчивается. Снова будут выносить мозг, жаловаться, упрекать в чём-то. Я ненавижу свою работу и мне абсолютно отвратительны все мои сотрудники вместе взятые, но других вариантов всё равно нет, а жить и ребёнка кормить на что-то нужно.
