Улыбка грешницы
И осуждение, и кара —
Какая это чепуха
Пред обаянием кошмара
И вожделенностью греха.
Прелестной грешницы улыбка —
Небрежный ангельский лубок,
Такой таинственный и зыбкий,
Как сладкое движенье ног.
И не грешу уже, не каюсь,
Не приклоняюсь, не молюсь —
Я, точно сахар, растворяюсь,
Шипенью жизни отдаюсь.
На Волге
Ты выбираешь полубога —
Он молод, крепок и красив.
И выбор твой, подумав строго,
Естественен и справедлив…
А мне отсыпано сверх края
От ночи радостных даров:
Следить, как баржи проплывают,
Кормить нахальных комаров,
Где опрокинутые звёзды
Над огоньками за рекой
Рассеивают тёплый воздух,
Как будто говорят со мной.
И вовсе это не проклятье,
А просто – жизни колея.
Не для меня твои объятья,
Зато Вселенная – моя!
Монета
Когда мы впервые с тобой обнялись
В ночи уходящего лета –
Как будто бы две половинки слились
Разломленной древней монеты.
Как будто бы время для нас истекло
Раздельного существованья.
Нам холодно было, а стало тепло,
И просто, как просто дыханье.
И кто бы свиданьем назвать это смог,
Ошибкой, любовной напастью?
Дворовые кошки собрались у ног –
Погреться у нашего счастья.
Куклы
Куклы женщин – опарыши в биомассе,
Они знают цель, марафет наводят,
Они сами растут и ресницы красят,
Грузят в память звуки простых мелодий.
Как одна по лекалу, и все – принцессы!
Куклы женщин развозят на Мерседесах.
На потеху господ, что сегодня в силе, —
Смысл игрушек в том, чтобы их купили.
Для них счастье – дом, где внизу детины
Со свиным прищуром и вонью псины.
Счастье – жить безбедно, листать журналы,
Обсуждать с подружками сериалы,
Иногда целуя в свиные рыльца
Своих толстых боссов, своих кормильцев.
Море, яхты, солнце, всё это будет,
Но владельцы кукол, и те – не люди.
В магазине, в офисе, на тусовке,
Да, не люди вовсе, а заготовки:
Те кусочки глины, что вниз упали,
При созданьи Адама, тогда, в начале,
Прихватив случайно с собой немного,
От Святого Духа, живого Бога.
Расползлись по шару и расплодились,
И в обличье божие нарядились.
А кусочкам глины, ну что им надо?
Ухватить, продать, отгрузить со склада.
Дальний звук трубы их порой тревожит,
Но неспящих он разбудить не может.
Ни открыть глаза, ни вернуться к свету,
Ни отдать души – её просто нету.
Остается им набивать утробу,
И на нас смотреть с затаённой злобой.
Только всё – неправда. И те, и эти
Обитают со мной на одной планете.
Также плач их тих, иногда болеют,
Нет внедрённых в них марсиан на шее.
Различить нас в зеркале не сумею,
И чем ближе сходство – тем всё страшнее.
Полюбил я принцессу
Полюбил я принцессу волшебной страны
И коварными чарами замуж сманил.
До того эти хитрые чары сильны,
Что и сам я поверил, мол, буду ей мил.
Но когда я играю кудрями её,
А она свои грустные песни поёт,
Всё же помню: украдено счастье моё,
И когда-нибудь одурь спадёт.
Принц прекрасный прискачет на белом коне
И разбудит её поцелуем,
Потому-то не спится, проклятому, мне,
Оттого я ночами тоскую.
К счастью, в жизни так редок счастливый конец —
Принцев разве на всех напасёшься?
Вот сижу я на кухне и ем огурец,
Жду, когда с магазину вернёшься.
Близость
Проникновенье в глубину,
Проникновенье
Двух тел, узнавших тишину,
Соединенья.
Четырёхруким существом,
Изгибом, тенью,
Став мотыльком, став божеством
И став растеньем.
Всё лишнее отбросив прочь,
Всё сделав бывшим.
Мы возвратимся в эту ночь,
И мы услышим.
Как медленно, чуть погодя,
В часах, по кругу,
Зубцы сливаются, входя
На миг друг в друга.
Недоступное мягко в ладони ложится
Недоступное мягко в ладони ложится
Сгустком света, проникшим сквозь тьму,
И трепещет в руках, словно тёплая птица —
Вся полёт, вся изгиб, неподвластный уму.
Сладкий шёпот мечты, летний шорох зарницы,
Наполняющий лёгкие юной грозой,
Это может привидеться или присниться,
Кожи бархат горячий и шёлк ледяной.
Но как сорванный парус трепещет одежда,
Сумасшедшее сердце стучит.
В лунном море внезапном, в покое безбрежном,
Точно реки, сливаются двое в ночи.
Осенний парк
И снова тем парком осенним
Мы, за руки взявшись, бредём,
Блуждаем в тропинок сплетенье,
Мечтая остаться вдвоём.
Но хитрые их повороты
Выводят нас к людям опять,
Как будто насмешливый кто-то
Никак нас не хочет понять.
Тепло – две расстегнутых куртки,
Соединенных внахлёст,
И сыплются жёлтые шкурки —
Засохшие листья берёз.
Шурша, как по своду палатки,
Вдоль складок скользнув, упадут.
В объятья томительно-сладких
Прозрачных осенних минут.
Жёлтые пушистые цветы
Жёлтые пушистые цветы
На пригорке солнечном в апреле.
Помню я, как улыбалась ты,
Помню, как глаза твои блестели.
Я был пьян той бешеной весной
В нашем общем головокруженье.
Тем, что стало для меня судьбой,
Для тебя – недолгим приключеньем.
Наша связь прервалась навсегда,
Да ещё хлестнула на прощанье.
Я ещё не понимал тогда:
Это дар – такое наказанье.
Обжигает сердце та же плеть,
Двадцать лет в душе весенний ветер.
Говорите – «Нет любви на свете»?
Я могу вас только пожалеть.
Скамейка
Скамейка кружилась от пары бокалов,
И было так сладко хотеть и не сметь,
И летнее небо над нами сплетало,
Из лучиков звёздных дрожащую сеть.
И сеть, нас запутав, соединила,
Прижала друг к другу, и руки сплелись.
И взгляд твой наполнился нежною силой,
Как будто смотрела вся звёздная высь.
С тех пор испытал я не много, а слишком
И бед и чудес, хоть в коробки пакуй.
Но всё же остался он – в памяти вспышкой —
Тот первый, единственный наш, поцелуй
маршрутка
У отеля пустынно и жутко,
Гаснут вывески мелких бистро,
Ждет своих пассажиров маршрутка,
У закрытого на ночь метро.
И маршрутке всё грезится яркий
Надоевший навязчивый сон,
Как помчится по тёмному парку,
Торопясь в твой далёкий район;
Как проедет дорогой знакомой
И уже через сорок минут
Остановится прямо у дома,
Где горит твоих окон уют.
Где сопит наша дочка в кроватке,
Одеяло во сне теребя,
И ты смотришь в окошко украдкой,
А твой муж обнимает тебя.
Сумерки
Сумерки, сумерки, сумерки,
Оранжевые фонари —
Свечи в декабрьском сумраке —
Вечное жженье внутри.
Встречи-воспоминания —
Тёмное, сладкое – «мы»,
Сдержанное обещание
В запахе новой зимы.
Счастье обетованное —
Не воплощено вдвоём.
Юность моя несказанная,
Горькое счастье моё.
Оленёнок
Вы мне – о политике умные речи,
А голос Ваш нежен и сладок.
Хочу обнимать Ваши тонкие плечи,
Касаться руками лопаток.
Расставил силки я и сети,
Звериные принял повадки,
А Вы о серьёзном предмете:
О Риме эпохи упадка.
И что же? Мой друг, Оленёнок,
Ведь мне уж пятый десяток,
А Вы ещё просто ребенок,
И крылышки между лопаток!
К портрету юной Лолиты
Хрупкий женственный мальчик —
Девчонка с короткою стрижкой
Демонической грезой, растлевающей ум,
Этот ангел, что кажется глупой малышкой,
Не Лолита – скорбящая Улялум.
Это имя весны, что течёт между пальцев —
Недоступно-желанной и юной весны
В суете валентиновых зайцев,
Ускользающей в мёртвые сны.
Сны, где чахнет на окнах герань,
Где извёлся несчастный отец,
И Лолита – вульгарная дрянь,
Матерится и жрёт леденец.
Прогулка
Выпью пива из горлышка в тёмном дворе,
Где склонились поблекшие звезды.
И кому рассказать о моём сентябре?
Рано в морг, а любить уже поздно!
Седина в бороде, а под рёбрами бес,
И всё по фигу этому чёрту.
Вдруг посыплется счастье в ладони с небес,
Разрывая на вздохе аорту.
Так смеётся судьба. В паутине долгов,
В липких нитях вишу я, как муха.
Бросить всё и бежать? Не могу, не готов,
Не хватает присутствия духа.
Ведь не деньги, а жизнь – мой неслабый «должок»,
И на всех векселях – бескорыстье!
Мне оставлено небо, да пива глоток,
Да шуршащие осенью листья.
Наш роман длинною в поцелуй
Наш роман длинною в поцелуй,
Влажный блеск миндалевидных глаз,
На стекле автобуса рисуй,
Эту тайну в профиль и анфас.
Где-то тихий ангел пролетел
В райский сад за окнами тюрьмы,
Когда близость душ на близость тел,
На мгновенье поменяли мы.
На мгновенье нам открылся сад,
И без вёсел в лодке по реке,
