Волны тщетно ярятся, о скалы дробясь,
И шипят, но не могут огня погасить.
Где был мох, там дымиться намокшая грязь,
Там, где сосны росли – больше нечему жить.
Только сироты-чайки кружат и кричат,
Их огню не достать, не поймать, не стереть.
Восставая из пепла на камне утрат,
Будет пениться жизнь, будет пениться смерть!
Они соберутся
Они соберутся сегодня опять
За праздничным длинным столом:
Два дяди, две тёти, отец мой и мать…
Весельем наполнится дом.
Две бабки, два деда и брат мой Андрей
Сойдутся, бокалы нальют,
И будут шуметь в разноцветье огней,
Где нет ни часов, ни минут.
Я тоже отмечу, пускай как-нибудь,
Темно в одиночестве мне.
Я с зеркалом чокнусь и лягу уснуть,
Чтоб всех их увидеть во сне.
Электрик
Заскорузлыми пальцами мнёт проводки,
Не спеша, починяет проводку,
Развлеченья его коротки —
Телевизор с футболом и водка.
Но движенья скупы и точны,
Укротителя бешеных молний,
Электроны в него влюблены,
И контакты дыханием полны.
И когда раз двенадцать подряд
Подмастерью талдычит науку,
Подзатыльники просятся в руку,
А глаза вдохновенно горят.
7 ноября
Жизнь тает, как мороженое. Тает
У жадного ребёнка эскимо.
Не съешь его – на землю ускользает,
А есть начнёшь – закончится оно.
Так лента целлулоида убегает —
Стрекочет самодельное кино,
Стремительными кадрами мелькает
В чужую жизнь досадное окно.
Где вечер, падая на серый город,
Сверкает в окнах розовых дворцов,
Где выпал первый снег в осенний холод,
Где ветер освежает мне лицо,
Где ржавый серп скрипит о ржавый молот,
Пока не упадёт, в конце концов.
Старик
Бессонница. Рассвет уже клубится,
Красиво розовея над домами.
Болит нога, поэтому не спится,
И что-то жжёт в груди, как будто пламя.
Где те, с кем так хотелось веселиться,
Что слушали, кивали головами?
Он вспоминает только злые лица,
Их крики молодыми голосами.
И зеркало морщинистым уродом
Над ним смеётся, обещая царство.
В мечтах к нему стекаются народы
И ищут одобренья государства.
Рука дрожит. Он наливает воду,
И горек вкус бессильного лекарства.
В Карелии
На склоне лет, где нет уже,
Мечты заветной
Закатный свет на рубеже —
Уже рассветный.
Повтор, не стоящий души,
Вполне бездарный,
Что гаснет в ветреной глуши
Нытьём гитарным,
Как догорающий огонь
Под низким небом,
Где мёрзнет мокрая ладонь
Над чёрствым хлебом,
Где жизнь почувствуешь сполна,
Где всё так просто,
И бьёт озерная волна
О бурый остров
Тысячелетия подряд,
Неутомимо.
И брызги кружевом летят
Неповторимым.
Сеятель
Рвёт мелкие корни лопата,
Травинки безвольно молчат,
Червю дождевому, как брату,
Как другу случайному, рад.
Так жизнь сорняков отнимают
Своим допотопным трудом,
И капельки пота стекают
На поднятый злой чернозём.
Кроша его на солнцепёке,
Ты травам даёшь имена.
Потом в ритуале жестоком
Хоронишь в земле семена.
Ты знаешь, тебя здесь не будет,
Другие закончат твой труд,
Какие-то добрые люди,
Здесь свой урожай соберут.
Они о тебе и не вспомнят,
Ведь ты – не хозяин земли.
Но если б не сеятель скромный,
Одни сорняки бы росли!
