При этом Баев, официально считавшийся адъютантом комдива Деева, был начисто лишен присущего адьютантско – писарскому племени холуйства и подобострастия. Даже с самыми высокими командирами и комиссарами наглый отрок держался совершенно на равных. Единственное, что роднило Сашу с канцеляристами, писарями и барышнями машинистками – так готовность каждую минуту разрыдаться по любому поводу. И даже без такового. Впрочем, со слезами Баев тоже никогда не промахивался – плакал исключительно своевременно и при большом скоплении сановных зрителей. Потому причитания его вроде того что «лошадку нечем кормить» или «новое седло забрали для нужд штаба», рыданьями сопровождавшиеся, находили живой и самый положительный отклик в суровых сердцах военного руководства. «Лошадке» выписывали отборный корм, а реквизированное командным повелением роскошное седло возвращали зареванному Саше. Но, такие слезы Саша отирал вовсе не пробитым в боях рукавом. Нет. Для этих целей в его карманах всегда имелось два – три крахмально белых, хрустящих носовых платка.
Еще, Баев так и не мог исцелится от себоритского пристрастия к богато украшенной конской сбруе. Так и ездил с искрящимися редкими каменьями и серебром уздечками, с перламутровыми мундштуками и изящно украшенным седлом. За эти совсем не пролетарские ухватки боевые товарищи, все так же за глаза, именовали повзрослевшего Баева «Князем», и считали, что равнодушный к воинской карьере и званиям Саша готовит себя в дипломаты или деятели Коминтерна.
Но карьеру делать Баев не спешил, потому что был не только хорошим стрелком, но и – прежде всего – хорошим сыном.
Надо сказать, что комдив Деев перед тем, как скоропостижно скончаться долго и тяжело болел. А Баев за ним все это время самоотверженно ухаживал. И этот подвиг сыновнего самоотречения был оценен на самом высоком уровне, таком что посмотреть – запрокинув голову – шапка слетит…
Здоровье героического комдива Деева расстроилось давно вследствие многочисленных ранений и тяжелых хворей, приобретенных в Средней Азии, где он служил долгие годы. По настоянию врачей он вернулся в Москву, где европейский климат должен был поправить его расшатанное в боях за торжество революции здоровье. Он преподавал стратегию в военных институтах, в политические и партийные дискуссии не вступал, зато писал узко профессиональные статьи и книги. Злые языки говорят не только для себя… Словом боевые товарищи комдива Деева, взлетевшие на большие политические высоты к нему благоволили и чем могли, помогали. Именно так его пасынок и оказался сперва в писарях, а потом в секретарях у командира 8-мехбригады, уже комбрига Дмитрия Шмидта – давнишнего приятеля Деева. Как принято считать. Образцовый сын Баев вообще-то со Шмидтом мало общался, потому что мотался между штабом бригады, Москвой и санаториями где дважды в год лечится Деев. Соратники папаши такую сыновнюю самоотверженность только приветствовали и Баеву всячески потакали – то в командировочку подходящую отправят, то с собой возьмут – если в Москву едут или еще куда.
– Еще бы им не приветствовать, – искренне согласился Корнев, – у самих-то дети оболтусы, вроде моего. Золотая молодежь нового образца – драли мы их видно мало. То машину государственную родителя разобьют, то водки нахлещутся и вытворяют черт знает что, а то и кокаин нюхают… И радуйся, если хоть по западным дипломатическим представительствам чарльстоны не отплясывают – а то совсем хоть в петлю, что б по этапу не идти за шпионаж. Может хоть обучение платное образумит. А тут конечно – мальчик ночей не спит, за отцом ухаживает. Про коней, да про лекарства с его боевыми товарищами общается. Без всяких самолетов. Каждый ведь именно о таком идеальном ребенке мечтает, – Прошкин вспомнил, что старший сын самого Корнева после одного подобного вышеописанным инцидента, был спешно отправлен отцом в удаленную летную школу, славящуюся строгим уставом. И продолжал.
Вот, в тридцать пятом Деев стал совсем плох – его положили в госпиталь. Доктора сразу сказали – минимум на полгода. Баев немедленно настрочил рапорт с просьбой отпустить его в длительный отпуск связи с семейными обстоятельствами. Ну – в стране больных родителей хватает. Если каждый ребенок начнет по полгода за отцом ухаживать – так никакого народного хозяйства не будет. Один сплошной лазарет. Так что командир Баева принял решение мудрое и прецедентов опасных не создающее – перевел Сашу на должность в фельдегерьской службе НКВД при своей бригаде. То есть Баев был не порученцем – а вполне официальным специальным курьером НКВД. Отсюда и форма и кубики – ромбики, он вроде как курьерские обязанности в столице выполнять был направлен. А потом, когда здоровье Деева так и не поправилось, его и вовсе в Москву откомандировал – учиться. Представьте себе – на востоковеда. Есть такая профессия оказывается.
Правда, в Университете Саша редко появлялся, разве что на экзамены или зачеты – зато действительно бывал чуть не каждый день в госпитале и бегал то по медицинским поручениям – за лекарствами, то по папашиным друзьям боевым. Может поэтому соратники – бывшие красноконники и казаки – не забывали Деева и часто посещали – медицинский персонал говорит – просто не палата, а штаб какой-то. Столько военных туда – сюда ходило. Но, хотя Деева усиленно лечили – здоровье его не улучшалось. А совсем наоборот.
Официально никто донесений или рапортов не писал ни в парткомы, ни в органы, ни еще куда. Но слух рос и ширился – травят враги легендарного комдива, хотят извести легенду Гражданской, а власти и ухом не ведут – доблестное НКВД бездействует, а может и попустительствует. Одно дело слух среди бабушек на лавочке… А тут – среди таких уважаемых и властью наделенных людей. Головы главврачей летели как головы басмачей в гражданскую. Деева перевозили из госпиталя в госпиталь, из больницы в больницу. Лучшее медики за его здоровье боролись – как комиссары за победу коммунизма. Лучшие лекарства ему привозили. Самого Баева высокие покровители пристраивали несколько раз с какими-то формальными поручениями в дипломатические и военные группы, выезжавшие в Германию, Испанию и Францию. Хотя все знали, что он ездит за заграничными лекарствами для папаши. Ряды соратников и друзей комдива Деева из рядов червонного казачества и красноконников по понятным причинам изрядно поредели сперва в тридцать шестом, потом еще в тридцать седьмом, но посетителей у него в палате меньше не стало – просто их состав изменился. И слух о том, что комдива травят то ли враги Родины, то ли враги личные, не только не стихал, а напротив ширился. А чему удивляться – еще живые соратники отца вели Баева в высокие кабинеты, а новые покровители – в еще более высокие. И Сашины стройные ноги в мягких сапожках, сшитых по заказу в ателье Главного Управления, переступали все более и более высокие пороги, а безутешные сыновние слезы утирали крахмальными платками все более и более влиятельные руки. Потому что Саша ничего не просил. Просто горем делился. И ему охотно помогали. Просто удивительно охотно. Даже извлекли из застенков трех китайцев из личной охраны врага народа Якира. Этих двух китайских охранников и китайского лекаря совершенно официально прикомандировали Деева лечить и сторожить от происков врагов. Но и сам Баев так и продолжал каждый день в больницу наведываться, даже к экзаменам прямо там готовился.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
