— чтобы о стенки не терся, на нем ведь тоже возможны чьи-то следы...
Закончили все дела часам к восьми утра. Клавдия теперь сидела ко всему безучастная. Шахов ей сказал: придется в горотдел ехать для допроса. И добавил — и прокурору на нас сможете нажаловаться. Ее и это не тронуло — сидит, под нос себе бубнит: «Ничего я не знаю»...
Я Шахову тихонько говорю — чего, мол, женщину подначиваешь? Нашли обрез и обрадовались! Нам же с ней еще работать да работать! От ее показаний многое зависит. А Шахов рукой махнул — куда она теперь к черту денется. И спрашивает — а с этой вот пьянью что делать будем?
Усадили хозяйку в машину, рядом уложили так и не пришедшую в себя от перепоя подружку Машу и поехали. В горотделе взялись за допрос — я Леонида, Шахов — Виктора. Часа полтора я с Леонидом толковал. Вел он себя спокойно, отвечал бойко. Ну, сидел в колонии, было дело. Ну, попал на три года за хулиганство, месяц как освободился. Клавка-то? Да познакомился случайно, зазвала вот в гости. Ни Машки, ни ее кудлатого хахаля до вчерашнего вечера и не знал вовсе. Оба они, Виктор и Леонид, вчера малость перебрали, оттого и испугались, когда милиция нагрянула. Оттого он в подпол полез, прятаться, а кудлатый еще прежде в окно кинулся... Про обрез и патроны ему ничего не известно, это Клавкины дела, с нее и спрос. К ней в дом мало ли какие мужики таскаются. Под конец Леонид совсем осмелел. Вот вы, говорит, милицейские начальники, за такими гулевыми бабенками построже бы смотрели, чтобы они, значит, добрых людей не совращали.
Слушаю его и думаю — нахал ты, ведь нарочно меня на пьянки-гулянки сбиваешь! Уводишь от того, что поважнее... Но от чего?
У Шахова тоже результат невелик, протокол пустой.
Отправили Виктора и Леонида в КПЗ, велели держать в разных камерах. Времени у нас в обрез, только сутки. А там выпускай, если ничего за ними не найдем.
Шахов говорит — давайте передохнем малость, а то с ночи на душе муторно, и чай не спасает. У меня тоже голова точно свинцом налита, но я знаю, что не усну. Не смогу.
Только Шахов ушел — затарабанил телефон. Не люблю звонков резких, а этот прямо по ушам бьет. Ну, думаю, Владимир Никитич добрался, сейчас скажет: «Что нашел? А по-умному искал? Два ограбления плюс два убийства — шуточки, что ли? Я ведь тебе верю, раз послал, а ты?..» До того эти слова себе представил, что даже голос в ушах...
Но звонил следователь Гринев.
Он ночью вернулся из соседнего города, привез костюм и задержанного Градова. Оказалось, Градов — тутошний горожанин, живет на Трудовой. Чего ради он в соседний город на рынок подался, объяснить толком не мог. Сначала твердил, будто костюм купил для себя в железнодорожном орсовском магазине. Но оказался великоват, вот и поехал продавать. А Гринев сегодня с утра съездил в тот магазин, там справку дали: таких костюмов не получали. Теперь Градов другое запел: костюм дружок дал, просил толкнуть, деньги нужны. Но назвать друга отказался: ищи сам, начальник, что найдешь, все твое.
Гринев спрашивает — не хотите с ним потолковать, с Градовым? А у меня в голове звон стоит — чувствую, ночь эта мне даром не пройдет. Нет, говорю, пока не смогу, а к вечеру посмотрим. Я сам тебе позвоню, часов в пять.
Но отдохнуть ни мне, ни Шахову не дали. Шахов вскоре снова появился с начальником горГАИ: доставлен в отдел шофер Петров, прямо со своей машиной ЗИС-5.
— Ну, давайте глянем, что это за человек.
А сам воды холодной стакан залпом выпил — вроде легче стало.
Петров — роста невысокого, чтобы не сказать маленького, но в плечах широк. На лице улыбка: не то заискивает, не то храбрится. А ведь я, говорит, сам к вам ехал, в милицию-то.
Вот и расскажи, говорю, для чего тебе милиция понадобилась?
— Да чертовщина какая-то получилась, втянули меня в темное дело, только я сначала не понял, что к чему.
Шахов не сдержался — это у него бывало, любил быка за рога брать:
— Ты что крокодиловы слезы льешь, казанской сиротой прикидываешься? Выкладывай!
А Петров на него и не оглянулся, со мной разговаривает:
— Зачем он кричит? Разве я преступник, если меня обманули?
Я говорю — если обманули, то не преступник. А кто обманул?
— Да Ленька Прокудин, паразит!
И стал рассказывать, как еще в пятницу выпросился у начальства съездить к родителям, дрова и сено к зиме подвезти. Домой заскочил, с женой и дочкой попрощаться — здесь-то, у дома, и подошел к нему этот Ленька. Стал расспрашивать, далеко ли собрался, а после стал просить — давай выручай, сегодня вечерком подбрось один груз, а к родителям завтра с утра уедешь.
Петров опять на меня глянул — этого Леньку, говорит, я прежде знал немного, и как он сказал, что хорошо заплатит, я сдуру и согласился... Знал бы заранее, что из этого выйдет...
Я Шахову записку черкнул: «Принеси фотоснимки Леонида и Виктора». Он молча кивнул и вышел.
Петров же между тем продолжал рассказывать:
— Договорились с Ленькой в одиннадцать часов встретиться у железнодорожного переезда. Он пришел с дружками. Сел в кабину, а те — пятеро — в кузов попрыгали. Ленька дорогу подсказывает: теперь вправо давай, сейчас поворот влево будет... Выехали за город. Ленька говорит: «Глуши мотор!»
Ребята на траву бутылку с водкой поставили, на газете колбасы накромсали, хлеб, лук — стали выпивать, все из одного стакана, по очереди. Ленька и ему, Петрову, плеснул: «Прими и ты!»
Петров сначала было отказался, а потом полстакана хлебнул: вот, думаю, влип! Дальше-то что?
Приехали в поселок, все пошли куда-то, а Петрову велели ждать — они, мол, груз приготовят. Минут через десять-пятнадцать Ленька бежит — все, подгоняй! Петров за угол дома завернул, а парни задний борт кузова отбросили и давай мешки кидать, ящики, охапки одежды. Фары включенные, все видно...
Ленька снова в кабину сел, торопливо сказал: гони к лесочку, где выпивали! Там парни машину и разгрузили...
Вернулся Шахов, папочку подает с фотоснимками. Разложил я их на столике перед Петровым, спрашиваю — может, кого знаешь?
Петров привстал, вгляделся и тут же пальцем ткнул: вот это Ленька Прокудин. Этого еще видел, только имени не знаю, он с нами ездил — и на
