И Чернышев, надо отдать ему должное, выкрутился. Незадолго до того молодой офицер по имени Алексей Каверин поссорился с неким пруссаком и убил его на дуэли. Последствия могли быть для офицера самые плачевные, но тут в квартире пруссака нашли копии секретных документов Генерального штаба. Министр тотчас же взял офицера под свое покровительство и, не моргнув глазом, объявил, что тот просто-напросто… ну да, ловко провел операцию по обезвреживанию неприятельского шпиона.
– Все это очень хорошо, – проворчал император, – но что вы станете делать сейчас? Вы же не можете просто вернуть его в службу! Иначе все сразу же поймут, что тут дело нечисто, ведь в отношении дуэлянтов у нас строжайшие законы.
Чернышев нашелся мгновенно:
– А мы отправим его за границу, пусть выполнит там кое-какие поручения. Когда он вернется, о том пруссаке и думать позабудут.
Николай свел брови к переносице. Заграница внушала ему живейшие подозрения. Он уже воочию видел, как первого и покамест единственного сотрудника свежеиспеченной особой службы перетянут на свою сторону злонамеренные иностранные агенты. В самом деле, откуда известно, что Каверин надежен? Никак нельзя позволить ему действовать одному, а то мало ли что!
Свои подозрения Николай тотчас же без обиняков высказал Чернышеву, но министр успокоил императора. Мол, он и сам понимает, что Каверина нельзя упускать из виду, поэтому посоветуется со знающими людьми и приставит к офицеру надежного человечка. Пусть вообще оба стерегут друг друга, так надежнее.
И поиск надежного человечка был начат. Одновременно Чернышеву пришлось уламывать Каверина, чтобы молодой человек согласился поступить в особую службу и, кроме того, делал вид, что именно по ее заданию ухлопал того пруссака. Потому что все, что имело отношение к шпионажу, внушало приличным людям того времени неописуемое отвращение.
По той же самой причине Чернышев не смог отыскать никого, кто бы взялся надзирать за офицером во время его заграничного вояжа. Нет, конечно, имелись люди, которые за деньги были готовы сделать что угодно, но министр не доверял им. И был совершенно прав.
Куда менее он был прав, когда обратился за помощью к князю Г. Когда князь услышал, что его спрашивают о надежных и хорошо знающих иностранные языки людях, которые могли бы отлучиться на время из полка, умели бы держать язык за зубами и ради Отечества были бы готовы на все, командир означенного полка сразу же сообразил, куда дует ветер, и его реакция была однозначна: он сожалеет – чрезвычайно! – но у него нет таких людей. Кто болтлив, кто пьет, кто расточителен, кто женат, и ежели согласится кататься по Парижам, то его Марь Иванна закатит ему такую взбучку, что агент не будет более пригоден ни к каким агентурным действиям.
Князю Г. казалось, что он поступил очень умно, отвадив военного министра, но теперь его постигло озарение. Мысль, пришедшая сейчас ему в голову, была даже не умной, а просто гениальной. Ведь если в только-только зарождающуюся особую службу запустить человека, совершенно для такого дела не приспособленного, то ясно же, что она развалится в мгновение ока. Стало быть, Чернышеву капут, а князьям – удовлетворение от ловко проведенной интриги.
Поэтому князь Г. встал с кресла и строго поглядел на Полину Степановну.
– Должен вам сказать, я измыслил средство спасти вашего знакомого, – объявил он. Вся его сухая парадно-войсковая душа обратилась в хрустальный сосуд, пронизанный золотой радугой радости. – Но прежде скажите мне: готовы ли вы на все, чтобы спасти его?
Полина, услышав последние слова, вспыхнула, а «благодетель» важно присовокупил:
– Не торопитесь с ответом, ибо речь идет о благе родины!
…Вечером князь Г. заехал к великому князю и рассказал ему свой коварный план.
– А нельзя ли найти какой-нибудь другой способ? – тревожно спросил великий князь. – Если я теперь отпущу этого прохвоста, твоего гусара, Глафира меня живьем съест!
– Выбирай: или гусар, или Чернышев, – твердо заявил собеседник. – Я пообещал мадемуазель Серовой, что его тотчас выпустят, как только она согласится войти в особую службу. А министр, бедняга, думает, что я ему оказываю услугу! Похвалил меня: мол, ловко я додумался, ведь женщина при мужчине будет вызывать гораздо меньше подозрений.
Великий князь заколебался, но Г. напомнил ему, что вскоре их полк все равно уезжает на маневры под Смоленск, так что, если умно промолчать, Глафира не узнает, что ее оскорбителя выпустили, а потом и вовсе думать о нем забудет.
– Ладно, – сдался наконец великий князь, – будь по-твоему. Но только потому, что я на дух не переношу Чернышева!
Поняв, что все улажено и несносная барышня больше не будет его допекать, князь Г. просиял лицом, засуетился и велел подать шампанского. (Великому князю, впрочем, он сказал, что пьет за скорейшее избавление от военного министра.)
Вот таким образом Лёвушка вскоре оказался на свободе, а мадемуазель Серова – в особой службе Российской империи. И кое-кто вскоре ох как об этом пожалел!
Глава 3
Как муж и жена превратились в жениха и невесту. – Занимательная арифметика. – Особняк, начиненный мышами. – Особое задание
Как только Алексей увидел Полину, он сразу же понял две вещи.
Первое: что барышня Серова очень мила.
Второе: что она совершенно ему не нравится.
Второе вовсе не вытекало из первого, но что поделаешь: люди по природе – чертовски нелогичные существа!
Хотя сам Алексей был по натуре не слишком скромен, он любил барышень скромных, краснеющих и застенчивых. Особ же умничающих, слишком жеманных и слишком назойливых на дух не переносил.
Однако Полина в своем медвежьем углу, похоже, отвыкла от скромности. По крайней мере, когда ей представили Алексея, мадемуазель посмотрела ему прямо в лицо открытым, ясным и спокойным взглядом. Взгляд этот словно бы говорил: гм, ну и что же вы за птица такая, милостивый государь?
Милостивый государь нахохлился и принял вид Онегина, которому докучают кредиторы из мелочной лавочки. Но тут произошло нечто ужасное: Полина не смогла удержаться от улыбки, и Алексей пришел к выводу, что она находит его смешным. А надо вам сказать, что молодой Каверин был адски самолюбив, поэтому участь барышни Серовой (агента особой службы за нумером два) была решена.
Окончательно Алексей понял, что им нечего делать друг с другом, когда военный министр обмолвился, что в Париж агенты поедут под видом мужа и жены.
Барышня Серова вытаращила глаза, ахнула, прижала руку к трепещущему сердцу и возмущенно заверещала, забрасывая министра словами. В тот день теперь уже Чернышев на своей шкуре испытал, что такое противостоять Полине Степановне. Своим упрямством она могла допечь кого угодно, невзирая на чины и награды.
