— Себе. В первую очередь себе, — глядя на нетронутую кружку, ответила я тихо и безжизненно, — и своим детям.
Слушать пьяные излияния этой женщина становилось физически неприятно. Она же рассмеялась каркающим смехом:
— Своим детям! Где они, мои, а? Лейка, что ли? Или тот ублюдок, которого я скинула? Да какие они мне дети?! Это кандалы! От которых мне нужно избавиться! Кандалы, понимаешь ты? Ммм... — Она исступленно замычала, будто ее что-то изнутри раздирало.
— Не могу ее больше видеть! Не могу! От своего избавилась, а ее растить должна! — тут она посмотрела на меня, и по ее губам пробежала злая усмешка. — Осуждаешь, да? Думаешь, что я дрянь? Только что бы ты сама делала с такими кандалами, а?
— Жила и радовалась. — Я встала, не в силах больше слушать этот пьяный бред. Не может нормальная женщина так рассуждать о своих детях! Завтра она проспится, и сама ужаснется сказанному и сделанному.
— Радовалась? — она снова неприятно расхохоталась. — Радовалась?! Так забирай эту замарашку и радуйся сколько душе угодно! — смех резко оборвался, и теперь уже она заговорила тихо и с ненавистью: — Только ты на словах такая вся чистенькая. А Лейка точно так же не нужна тебе, как и мне! А то нашлась тут добренькая тетя! Отмыла, видите ли, несчастную девочку, пригрела! А я из-за этого теперь перед всей деревней сущей темной выгляжу! Или забирай ее сейчас же, или из дому она больше ни ногой! А узнаю, что к тебе ходит — выпорю!
Я стояла, оглушенная таким ультиматумом. Что значит — забирай ребенка? Это же не собака и не кошка, чтобы вот так просто передать ее чужому человеку. Да и куда забирать-то? К Лианем? У которой и сама на птичьих правах обитаю?
— Лейка! — пьяно заорала она, не сводя с меня пристального злорадного взгляда. — Лейка! Вставай, дрянь такая! Знаю ведь, что не спишь уже!
Из-за небольшого закутка за печкой выбралась взлохмаченная и испуганная девочка. Она судорожно прижимала к груди куколку из травы, которую я ей сделала вчера. Взгляд ее метался от мачехи ко мне и обратно.
— Ну что, Лейка? Сейчас ты и узнаешь, что никому на самом деле не нужна! Что, думала, будешь и дальше бегать к доброй тетеньке, а потом жрать то, что заработала я? Не-ет, такого не будет. Что стоишь? — обратилась она снова ко мне. — Забираешь или нет? Ну?
Я посмотрела на Лею, глаза которой наполнились слезами. Она явно была напугана и не до конца понимала, что происходит. Но смотрела так, что внутри все переворачивалось. В горле стоял ком, его перехватило спазмом, и я поняла, что мне сейчас вряд ли удастся выдавить хоть звук. Фаина расхохоталась, злорадно, отчаянно, с издевкой. Ком никак не хотел проталкиваться, и я просто протянула девочке руку. Она потянулась ко мне и медленно вложила в нее свою маленькую ладошку.
Смех женщины резко оборвался.
— Смотри, обратно не приму! — Мы с Леей, не оборачиваясь, направились на выход. — Дура! Сама на себя кандалы надеваешь! — кинула она в меня словами, когда мы уже выходили из дома.
Я замерла на секунду и ответила:
— Мне тебя жалко, Фаина.
И мы с Леей покину ее дом.
К моему удивлению, Лианем при виде девочки ничего не сказала. Мы с Леей быстро умылись, почистили тряпочками с измельчённой корой зубы и улеглись ко мне на лавку. Какой бы узкой она ни была, мы на ней поместились. Девочка прижалась к моей груди спиной и совсем скоро уснула. Ко мне сон не шел.
— Аника, — раздался с печи бесконечно усталый голос знахарки.
Да.
— Ты права. Не нужно ничего делать. Не хочешь, значит, не нужно. — В наступившей тишине раздался ее тяжелый вздох. — Я ведь знаю, что беру на себя большой грех перед Пресветлым. Только эти дурехи ежели не ко мне, так к какой лесной ведунье пойдут, а там совсем все плохо: и ребенка загубят, и сами следом отправятся. Лейка не зря сказала, что у меня есть крохи дара. С его помощью я помогаю таким вот дурехам не заболеть горячкой и не помереть.
Во мне боролось слишком много противоположных эмоций. Понять и принять действия знахарки удавалось с трудом. Но я понимала, что она права: не помоги им она, найдется другой способ, не такой безопасный. Да и что я знаю о реалиях этого мира? А потому все же ответила:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я... понимаю.
[1] Срамница — проститутка.
Глава 5
Как это ни странно, но Лианем приняла Лею. После того памятного дня, когда мы пришли с девочкой к ней в дом и та осталась ночевать, знахарка лишь раз на следующий день спросила, что это значит и надолго ли она у нас.
— Ох, Лианем, вы бы знали, что несла ее мачеха! Она ведь отдала мне девочку! Просто взяла и отдала! А вернее — заставила взять с собой. Понимаете, тогда я не могла ее оставить! Это было все равно что дать надежду, а потом отобрать и растоптать в этом маленьком человечке веру в людей, — я виновато склонила голову. — Я знаю, что не имею никакого права просить вас оставить у себя еще и Лею. Я даже не представляю, как расплачиваться с вами за свое спасение и ту помощь, что вы мне каждый день оказываете, но. — я опустила голову еще ниже и тихо продолжила: — Я не могу ее оставить или вернуть мачехе. Просто не могу. И если вы скажете нам уйти, то.
— Так! — остановила она мой лепет взмахом руки. — Хватит тут распинаться! Надо — живите! Я не против. Больше будет помощи, — и развернулась, чтобы уйти обратно в дом.
— Лианем! — в груди разливалось тепло и невероятная благодарность к этой старой женщине.
— Ну что тебе еще? — ворчливо спросила она и полуобернулась.
— Спасибо! — искренне ответила я, а она только махнула рукой и отправилась дальше по делам.
Так мы и зажили втроем.
***
Что бы ни говорила мне Фаина, я не верила, что она так просто откажется от Леи. Я ждала ее на следующий день, через день и даже через неделю, но она так и не пришла за девочкой.
Более того, по деревне поползли слухи, будто я дальняя родственница матери девочки, и раз уж попала сюда, хоть и таким странным образом, то решила забрать ее к себе.
Ага, к себе... Куда к себе? Звучало все это бредово. Да, собственно, в это мало кто и верил, как бы Фаина ни старалась всех убедить. Да и не похожи мы с Леей ни капли: ни цветом волос, ни чертами лица, ни разрезом глаз, ни формой губ. Меня пытались расспрашивать, а я. слух подтвердила. Хотя на вопрос, откуда это знаю, если ничего о прошлой жизни не помню, ничего путного придумать не смогла, сослалась на зов крови.
К моему удивлению, местные удовлетворились и этим. Подобное никак не укладывалось у меня в голове и однажды утром, когда мы со знахаркой собрались в лес за травами, спросила ее об этом. Лианем объяснила мне все просто: мы с Леей чужачки, а судьба чужаков местных не очень заботит, никто не хочет кормить чужой рот.
— Но ведь Лея для них не чужачка! — удивилась я.
— Ох, Аника. Для них останешься чужаком и через сто лет.
— Но вы ведь тоже не из этих мест, но вас уважают, и, я уверена, при необходимости за вас вступятся.
Она хмыкнула:
— Уважают. И побаиваются. Потому как кто еще будет их лечить в этой глуши? Только я исключение, и на вас с Леей оно не распространяется.
Несколько минут мы молча шли до поляны, на которой растут травы, ради которых мы с рассветом вышли из дома. До нее еще довольно далеко, и я переживала о Лее, которая до обеда осталась в доме одна. Но это уже не первый раз, когда мы вот так ее оставляем. Жизнь в деревне быстро приучает к самостоятельности даже маленьких детей. Брать же ее с собой в такую даль было нельзя — ребенок устанет быстрее, чем мы пройдем четверть пути.
Внезапно Лианем спросила:
— Неужели так заметно, что я не отсюда?
— Заметно. Мне заметно.
Снова помолчали.
— Ты права. Когда-то я жила в Бравеле, главном городе провинции Ливерия, что в двух неделях пути отсюда.
Я уже знала, что государство, в котором я очутилась, называется Аллирия. Оно поделено на несколько провинций, и меня занесло в Варнев.
