Работой я буквально задавлен. Не имею времени писать и заниматься, как следует, французским языком. Составляю себе библиотеку (у букинистов — наглой и невежественной сволочи — книги дороже, чем в магазинах).19
Вторая жена писателя, Любовь Евгеньевна, вспоминала, что Булгаков создавал произведения «быстро, как-то залпом». В свою очередь Елена Сергеевна Булгакова в диалоге с биографами писателя сообщала: «Писал он очень легко. Слова рождались у него сами собой, ему не приходилось над ними мучиться». Для творческой манеры Михаила Афанасьевича не были характерны беспорядочные наброски — прежде чем начать работу над крупным произведением, писатель тщательно обдумывал свой замысел. Впрочем, подобное утверждение в большей степени характеризует произведения Булгакова, созданные после 1929 г., поскольку от более ранних этапов работы сохранились преимущественно чистовые машинописи произведений — творческая манера писателя в начале 1920-х могла быть иной. Непременной частью литературной работы Булгакова было составление плана произведения: план готовился уже после первых черновых набросков — так Михаил Афанасьевич размечал уже отчасти сложившийся текст. Характерной чертой черновиков Булгакова является их внешний вид — они нередко выглядят как беловики. Подобная картина, например, наблюдается в случае с романом «Записки покойника»: в разговоре с исследователями Елена Сергеевна упоминала, что черновиков произведения не существовало — книга была написана набело с малым числом помарок.
Над первыми редакциями произведений Булгаков предпочитал работать не на отдельных листках, а в толстых общих тетрадях. Михаил Афанасьевич редко писал карандашом, гораздо чаще пользовался чернилами. Исследователи справедливо отмечают опыт Булгакова, приобретенный им в годы университетской учебы: в рукописях произведений встречаются выписки из различных источников с указанием фамилий или названий источников и номера страниц. Особо важные эпизоды (места для правок, выписки из источников, перенумерация) были отмечены в тетрадях карандашом красного и синего цвета.
Особый интерес представляют различные редакции одних и тех же произведений, а также булгаковские тетради с материалами, показывающие, как развивался ход авторской мысли, какими книгами пользовался автор, а заодно — и эволюцию текста. Характерным для творческой манеры Михаила Афанасьевича было следование повествовательной и драматической форме. Внимательный читатель может с интересом сопоставить роман «Белая гвардия» и пьесу «Дни Турбиных», фельетон «Багровый остров» и одноименную пьесу, а также и другие произведения Булгакова разных жанров. Видение автора, своеобразное волшебство превращения прозы в драматургию были запечатлены автором в романе «Записки покойника»:
…Мне начало казаться по вечерам, что из белой страницы выступает что-то цветное. Присматриваясь, щурясь, я убедился в том, что это картинка. И более того, что картинка эта не плоская, а трехмерная. Как бы коробочка, и в ней сквозь строчки видно: горит свет и движутся в ней те самые фигурки, что описаны в романе. Ах, какая это была увлекательная игра, и не раз я жалел, что кошки уже нет на свете и некому показать, как на странице в маленькой комнатке шевелятся люди.20
Сам же писатель находил, что обе формы в его творчестве обычно связаны между собой как правая и левая руки пианиста.
Часто булгаковские произведения подвергались нападкам советских критиков. На долю автора выпадали обвинения в незнании «настоящей» истории Гражданской войны в России и стремлении оправдать белогвардейщину. Писателя пытались склонить на другую сторону баррикад, но ангажированность творчества была чужда Булгакову — неслучайно в его произведениях мы сталкиваемся как с истинными творцами (Мастер, Мольер, Пушкин и др.), так и с теми, кто лишь называет себя писателем и подтверждает свой статус не талантом, но лояльностью к власти. Точка зрения Булгакова на состояние современной ему литературы и советской критики была отражена в 1931 г. в одном из писем к Иосифу Сталину:
На широком поле словесности российской в СССР я был один-единственный литературный волк. Мне советовали выкрасить шкуру. Нелепый совет. Крашеный ли волк, стриженый ли волк, он все равно не похож на пуделя. Со мной и поступили как с волком. И несколько лет гнали меня по правилам литературной садки в огороженном дворе. Злобы я не имею, но я очень устал и в конце 1929 года свалился. Ведь и зверь может устать. Зверь заявил, что он более не волк, не литератор. Отказывается от своей профессии. Умолкает. Это, скажем прямо, малодушие. Нет такого писателя, чтобы он замолчал. Если замолчал, значит был не настоящий. А если настоящий замолчал — погибнет.21
Исследователи справедливо отмечают, что атмосфера волчьей травли впоследствии была отражена Булгаковым в романе «Жизнь господина де Мольера», где автор показал состояние французского драматурга следующим образом: «Наш герой чувствовал себя как одинокий волк, ощущающий за собою дыхание резвых собак на волчьей садке. И на волка навалились дружно». Несмотря на оказанную помощь со стороны генерального секретаря, в 1930-е гг. положение «литературного волка» напоминало невидимую блокаду.
В последнее десятилетие своей жизни Булгаков работал над романами «Мастер и Маргарита», «Записки покойника» и «Жизнь господина де Мольера», пьесами «Адам и Ева», «Блаженство», «Иван Васильевич», «Александр Пушкин», «Дон Кихот» и др. Михаил Булгаков писал оперные либретто для Большого театра, создал несколько киносценариев и инсценировок по произведениям Мольера, Н. В. Гоголя и Л. Н. Толстого, подбирал материал для школьного курса истории СССР. Однако в печати оказывались далеко не самые главные произведения (комедия «Скряга» — перевод пьесы Мольера «Скупой», киносценарий «Необычайное происшествие, или Ревизор (по Гоголю)», отрывок из драмы «Бег», несколько фельетонов и интервью), а пьесы (за исключением «Дней Турбиных» и «Мертвых душ») снимались либо после авторской читки (как «Адам и Ева»), либо на генеральной репетиции («Иван Васильевич»), либо после нескольких вечеров («Кабала святош (Мольер)»).
ИСКУССТВО ИСЦЕЛЕНИЯ
…Будто бы я… не то с мечом, не то со стетоскопом. Иду… борюсь… В глуши. Но не один. А идет моя рать.22
Медицина и литература часто пересекаются на поле искусства — Михаил Афанасьевич далеко не первый и не последний писатель, связавший свою жизнь с врачебным делом. Владимир Даль, Антон Чехов, Викентий Вересаев, Григорий Белорецкий, Артур Конан Дойль, О. Генри, Сомерсет Моэм и многие другие литераторы в той или иной степени были связаны с искусством исцеления. Русская литература богата не только галереей многочисленных образов врачей (Гибнер, Вернер, Крупов, Базаров, Ионыч), но и так называемым патографическим текстом, в котором отразились представления художников о процессах болезни и смерти человека.
Сестра писателя Надежда Афанасьевна вспоминала, что в семье Булгаковых медицина витала в воздухе: врачами были дяди Михаила Афанасьевича по матери (один из них — Николай Михайлович Покровский — считается возможным прототипом профессора Преображенского), отчим писателя Иван Павлович Воскресенский. Брат писателя Николай Булгаков проходил обучение на медицинском факультете (в Киеве и Загребе) и впоследствии удостоился звания доктора медицины и стал известным ученым-бактериологом. Тема медицины оставила глубокий след и в жизни писателя (бывшего в разное время и доктором, и пациентом), и в его художественном мире, где то и дело встречаются герои-врачи (Алексей Турбин, Борменталь, Яшвин и др.).
21 августа 1909 г. Булгаков был зачислен студентом медицинского факультета Киевского императорского университета св. Владимира. Как уже было замечено, врачебное дело привлекало многих родственников Михаила Афанасьевича, однако будущего писателя, согласно воспоминаниям близких, тянуло не только к медицине: Булгаков увлекался юриспруденцией, был влюблен в литературу и театр и мечтал стать оперным певцом (в то время как мама Варвара Михайловна хотела, чтобы ее сыновья стали инженерами путей сообщения). Тем не менее биология и медицина влекли Булгакова — он собрал целую коллекцию бабочек и жуков, а над входом в его комнату через всю стену было написано по-латыни «Quod medicamenta non sanant, mors sanat» («Что не излечивают лекарства, то излечивает смерть»).
Выбранной специализацией Михаила Афанасьевича было лечение детских заболеваний. Несмотря на то что на втором курсе студент Булгаков был оставлен на второй год, в феврале-марте 1916 г. он успешно справился с выпускными испытаниями и был удостоен степени лекаря с отличием (в аттестате из 32 оценок значились 9 пятерок, 5 четверок и 18 троек). Впоследствии в своей автобиографии автор «Собачьего сердца» зафиксировал этот факт следующим образом:
