Он торопливо выхватил из бокового ящика стола отобранные при обыске револьверы агента и, с неуклюжим поклоном, вручил их ему.
— Теперь вот что, — сказал Дохватов, пряча револьверы в карманы, — кто сейчас есть в сельсовете?
— Окромя осодмильцев, никого, — ответил милиционер, стоя перед ним навытяжку.
— Где председатель и секретарь?
— Уехали в райисполком на совещание.
— А сторож?
— Заступает на дежурство позднее.
— Когда?
— Часа через два.
— Тогда вот что. Отправь своих осодмильцев куда-нибудь подальше, чтобы мы могли спокойно поговорить.
— Слушаюсь.
Милиционер подбежал к двери и, открыв ее, крикнул в коридор:
— Ребята! Расходись по домам! Я тут сам справлюсь.
Из коридора послышался топот ног: осодмильцы ушли. Дохватов сел за стол, Холмин устроился на продавленном диване у стены, а милиционер продолжал стоять навытяжку.
— Итак, товарищ участковый, — начал Дохватов, — рассказывай, что тут у тебя, в Дубовском хорошего и что плохого.
— Да все в порядке, товарищ начальник, — ответил милиционер.
— В порядке, — перездразнил его агент. — Скажи лучше: в полном беспорядке. Даже арестованных обыскивать, как следует, не умеете. Почему не нашли у меня удостоверение?
— Так оно-ж у вас было в потайном кармане.
— По-твоему, значит, потайные карманы обыску не подлежат? А почему в спине зарезанного гармониста оставили вещественное доказательство?
— Какое доказательство?
— Нож.
— Так его можно принесть.
— Поздно. Его рукоятку все Дубовское успело пальцами захватать. Надо было, с помощью чистого платка, осторожно вынуть нож из раны, запечатать в конверт и отправить в районный Уголовный розыск для исследования. Чистый-то носовой платок у тебя есть?
— Найдется, товарищ начальник. А не найдется, так можно и выстирать.
Дохватов со смехом откинулся на спинку стула.
— Шура! Ты только полюбуйся на этого непревзойденного дубовского криминалиста. Когда ему потребуется носовой платок, он начнет его стирать. Нет, не даром дубовичане тебя, участковый, Тюхой-Митюхой прозвали.
Милиционер обиженно покраснел.
— Товарищ начальник! Сколько разов я им говорил, что звать меня Митрий Лукич. Не понимают. Несознательный алимент. Штрафы накладал, как власть на местах, в сельсоветский подвал сажал, а им — хоть бы хны.
— Не умеешь свой авторитет поддержать, — заметил агент.
— Как его поддержишь, когда я тут один и человек новый. Ни откудова никакой поддержки не имею. Работники ГПУ, приезжающие с району, меня даже не информируют. Ихние сексоты — тоже, — продолжал жаловаться милиционер. — А я по низовой работе не подкован. В городе постовым был. Движение регулировал. А тут, какое же движение? Вовсе никакого, особливо в такую осень, как нонешняя. Дождь, грязюка, лошади на улицах тонут. Опять же ни парторганизации, ни комсомола у нас нету. Только осодмильцев удалось сорганизовать. Лекцыи им делаю.
Холмин улыбнулся.
— Представляю, что это за лекции.
— Очень даже неплохие, — поспешил заверить его милиционер. — Слушающим нравлются. Поскольку лекцыи с анекдотами.
— С антисоветскими? — подмигнул ему Дохватов.
Милиционер, конфузливо опустив глаза, возразил, но не очень уверенно:
— Что вы, товарищ начальник? Рази-ж можно? Анекдоты воопче.
Холмин, которому надоели препирательства Дохватова с Тюхой-Митюхой и жалобы последнего, вмешался в разговор:
— Василь Петрович! Может быть мы приступим к делу?
— Давно пора, — поспешил согласиться агент, так как и ему успело надоесть нытье Тюхи-Митюхи. Указав кивком головы на Холмина, он строго сказал милиционеру:
— Это наш лучший специалист по уголовным делам. На его вопросы отвечай точно и правдиво. И помни: он видит и знает все, о чем ты думаешь и даже то, о чем не думаешь.
Рыбьи глаза милиционера воззрились на репортера почти со священным ужасом.
— Да вы садитесь. Так нам легче будет разговаривать, — мягко сказал Холмин, указывая на стул, стоявший сбоку у стола.
Милиционер с подчеркнутой осторожностью, как на гвозди, опустился на кончик стула.
— Скажите, — начал допрос Холмин, — что вы знаете о, так называемых, бродячих мертвецах?
Тюха-Митюха вздрогнул, поежился и развел руками.
— Что-ж про них знать возможно? Ничего. Тут и про живых мало знаешь.
— Вы их не видели?
— Кого это?
— Бродячих мертвецов.
— Упаси Бог… Извиняюсь.
— Но слышали о них?
— Слыхал. Болтают бабы.
— Что болтают?
— Будто по ночам на кладбище мертвецы людям показываются и разговаривают с ними. И будто через это две бабы с перепугу померли, а трое мужчин с ума спятило.
— Это мы знаем. А не говорили вам бабы, что мертвецы показываются в ночь новолуния?
— Говорили.
Холмин бросил быстрый взгляд на Дохватова.
— Заметьте, Василь Петрович. Разговоры в селе сходятся с тем, что мы слышали в лечебнице. Это любопытно.
Агент, внимательно слушавший милиционера, утвердительно кивнул головой.
— Да-да. Допрашивай дальше.
— В каком же месте кладбища, — продолжал Холмин, — показываются мертвецы?
— А вы с вокзала через кладбище ехали? — спросил милиционер.
— Да, конечно.
— Может, заметили шагах в ста от ворот, что со стороны вокзала, густые кусты терновника над старыми могилами?
— Заметили, — не совсем уверенно ответил Холмин; воспоминание о кладбищенских кустах у него было смутное и туманное, так как особенного внимания на них он не обратил.
— Так вот с тех кустов мертвецы, вроде, и показывались, когда люди шли к вечернему поезду или обратно. А дорога через кладбище короче, чем в обход и посуше, — объяснил милиционер.
— Ваши осодмильцы вам о мертвецах что-нибудь доносили? — задал Холмин вопрос.
Тюха-Митюха виновато вздохнул.
— Ничего, товарищ начальник.
— А среди осодмильцев есть сексоты ГПУ?
— Этого я не знаю. Не спрашивал. Да и как про такое спросишь?
— Что представляет собою этот ваш одноглазый Кондратий?
— Парень хороший. Надежный. К тому же, из социально-близкого алимента.
— Почему из социально-близкого?
— Бывший вор-рецидивист.
Холмин вздохнул не боз горечи. Он был противником привлечения уголовников к сыску. Дохватов, бывший сторонником противоположной точки зрения, взглянув на него, неодобрительно поморщился и коротко бросил:
— Продолжим допрос!
Холмин, видя, что от его вопросов, Тюху-Митюху уже бросило в пот, успокоительно сказал ему:
— Потерпите немного. Еще несколько минут, и мы закончим.
— Я и больше могу, товарищ начальник, — заявил с поспешной, но явно фальшивой готовностью милиционер.
— Скажите, многие ли в селе верят, что на кладбище показываются действительно мертвецы?
Правая рука Тюхи-Митюхи полезла в затылок.
— В точности я это не знаю.
— Ты, участковый, видать, многого тут не знаешь, — язвительно заметил Дохватов.
— Староверы эти самые… религиозники, которые, — заторопился милиционер, — конечно, верят. А прочие… кто их знает. Я в это самое не углублялся. Поскольку по религиозным вопросам не подкован.
— Ты и по другим вопросам подкован мало, — еще язвительнее заметил агент.
— Так я же тут один, товарищ начальник, — взмолился Тюха-Митюха, — и ловить покойников не обучен. Шутка-ли дело? Встают из могил, разговаривают, людей до смерти пужают…
— И грабят? — спросил Холмин.
— Насчет грабежей незаметно, — ответил милиционер. — Да и что у дубовичан грабить? Они и так ограбленные…
— Не будем заниматься антисоветской агитацией, — оборвал его Дохватов, подмигнув репортеру.
— Товарищ начальник! Какая-ж антисоветская агитация? — испуганно воскликнул милиционер. — Наоборот, я окружающее население агитирую за советскую власть. Только мало действует. Потому — несознательный алимент. Религиозное засилье. При нонешнем-то старце еще ничего, а вот, когда прежний был…
— Постойте, — перебил его репортер. Как прежний?
— А так. Прежний-то старец-начетчик у нас померши, и на его место староверы выписали нового, откуда-то из Сибири.
— Давно?
— Да уже месяца два тому.
— Имя, отчество и фамилию этого старца-начетчика вы знаете?
— А как же? Федор Матвеич Глуховских, Только в селе его зовут не по имь-отчеству, а отцом.
— Хорошо, — сказал Холмин, подумав, — вопросов у меня больше нет. Может-быть, у вас есть, Василь Петрович?
Агент безнадежно махнул рукой.
— Нету. Ясно-понятно, что из этого Тюхи-Митюхи ничего путного больше не выжмешь.
— Тогда нам втроем надо решить, что делать дальше?
— Что ты предлагаешь? — спросил Дохватов Холмина.
— Я предлагаю следующее: расследование этого мертвецкого дела возложить на меня и вот на товарища… Дмитрий Лукич, кажется?
