Самое обидное, что Мар был прав.
Аспирантура… я о ней мечтала, робко, исподволь, прекрасно понимая, что все места расписаны и проплачены, и даже заступничество Лённрота не поможет. Да и не факт, что он станет заступаться… личной ученицей взять ведь не захотел.
Мол, слухи пойдут…
На самом деле плевать он хотел на слухи.
— Тебе предложили бы место на каком-нибудь захолустном заводе, где и держали бы младшим инженером до окончания жизни. Я помог твоему таланту раскрыться.
— И получил немалую выгоду, как подозреваю?
Мар склонил голову, признавая мою правоту.
— Ты дашь мне развод?
Молчание.
— Мар!
— Лайма — дура…
— Тебе это не мешало.
— Но дура симпатичная, — он закинул ногу за ногу. — Да и в постели огонь…
— Зачем мне…
— После смерти отца, я послал Бринцигу предложение. Мне показалось, что это будет удачная сделка. Он пристроит свою драгоценную доченьку, у которой не самая лучшая репутация, а я получу поддержку и финансы для реорганизации производства.
Почему я не ушла?
Продолжила слушать эти откровения, от которых становилось не по себе? Почему вообще…
— Он потребовал провести слияние. И контрольный пакет, естественно, переходил в его руки. Как понимаешь, на эти условия я не мог согласиться.
Надо было заткнуть уши.
Убежать.
Вот только бежать мне было некуда. Мар не отпустил бы меня просто так, и кажется, уже тогда я начала понимать, насколько тяжелым будет развод.
— Благодаря патентам мне удалось не просто выправить дела. Мы стали крупнейшим игроком на рынке… наши цеппелины надежней и быстрее любых других. Военные заказы… и гражданский флот тоже заинтересован. Слышала, наверное, Его Величество собирается создать воздушную сеть…
Кто не слышал.
Об этом проекте, который газетчики прозвали самым амбициозным со времен Первой войны, кричали на каждом углу. Одни называли его безумием, призывая остановить, — деньги можно потратить с куда большей пользой для страны. Другие ратовали за скорейшее воплощение.
Как же, объединить все крупные города… цеппелины надежнее кораблей. Им не страшны шторма, из-за которых половина островов то и дело оказываются предоставлены сами себе.
Высокая грузоподъемность.
Скорость.
И главное, защита.
— Мы получили заказ на две сотни цеппелинов средней дальности, дюжину тяжеловозов и полсотни почтовиков… — Мар смотрел на меня спокойно. — И это лишь начало. Королевству нужны воздушные пути. А еще алмазы Пельшты или черный уголь Искайта. Красный мрамор. Вулканическое стекло. Альфидиум. Да и… люди. Треть королевства зависят от моря, а это без малого восемь миллионов… восемь миллионов человек, чью жизнь мы изменим.
— Я рада за вас…
— За нас.
— Мы? — это прозвучало почти издевкой. — Разве мы когда-нибудь вообще существовали?
Я, оказывается, успела изучить его. Вот слегка дернулась губа, будто Мар вот-вот оскалится. Дернулся нос. Пальцы сложились крестом… детский нелепый жест, если сложить так пальцы, то можно врать — и боги не накажут.
— Признаю, я был недостаточно внимателен к тебе. Слишком занят… дела требовали пристального внимания…
— И Лайма.
Мар поморщился.
— Она дура.
— Пускай, зато беременная…
— Мне нужен наследник.
— Но не от меня, — я осознала это со всей ясностью. И Мар тоже понял.
— Прости, но… эйт не может быть слабосилком, иначе ему не удержаться.
Дышать было тяжело.
И я заставила себя считать. Раз-два-три-четыре-пять… вышла Грета погулять… дети наследуют дар… но не всегда, далеко не всегда это дар сильнейшего в паре… бывает… по-разному, и Мар не хотел рисковать.
— Тебе ведь не нужны были дети, — он робко тронул меня за руку. — Ты сама говорила…
— Сейчас не нужны, но…
— Как захочешь, родишь. Я не оставлю своего ребенка, каким бы он ни был…
Именно тогда я и поняла, насколько мы… разные?
— Я подаю на развод, — сказала я тихо. А Мар улыбнулся, этак, снисходительно…
— Ты ведь не думаешь, что все будет просто…
Конечно, не думаю.
Первое заседание. И сонный судья, который не столько слушает меня, сколько наблюдает за мухами. По летнему времени их развелось прилично. Мухи ползают по графину с лимонной водой, по дубовой раме и портрету Его Величества. Они садятся на пыльные окна и даже на судейскую лысину, и тогда судья вздрагивает, поднимает вялую пухлую руку, сгоняя нахалку.
Мне кажется, что все очевидно.
Муж мне изменил, и я в своем праве подать на развод, тем паче Мар не отрицает факта измены. Он спокоен, и, кажется, его даже забавляет моя злость.
— Она просто перенервничала, господин судья, — он привстает и удостаивается одобрительного кивка. — Женщины чересчур эмоциональны, а потому порой теряют способность мыслить здраво. Поэтому моя жена забыла, что брак наш заключен по старому обряду…
…а значит, расторгнут может быть лишь по взаимному согласию.
Или волей Его Величества.
Впрочем, это не помешало мне вновь подать в суд. И получить очередной отказ. Отправить прошение в канцелярию…
…и вызвать гнев Мара, который выразился в запрете на мою работу.
— Хватит маяться дурью, — сказал он. — Этот университет себя исчерпал. Если хочешь работать, у меня найдется…
— Иди на хрен! — я позволила себе выразиться и куда менее изящно.
— Как грубо…
Плевать.
Я… почему-то чем дальше, тем злее я становилась. Обида? О да, она была, жила и не собиралась исчезать, затмевая слабый голос разума.
— Дорогая, — он поцеловал мне руку, а я демонстративно вытерла ее о юбку. — Если ты еще не поняла, то у нас… женщина всецело зависит от мужа.
Одного письма хватило, чтобы меня уволили. И Лённрот, смущаясь и розовея, сказал, что мне следует проявить благоразумие и помириться с мужем.
Я осталась без квартиры.
И без денег, поскольку мой счет вдруг оказался заблокирован по требованию мужа. Мои вещи вывезли. А Мар оставил записку, что всегда будет рад видеть меня в нашем новом доме…
Я одолжила пять крон и купила билет до Эсбьерга.
ГЛАВА 3
— Дура ты, Эгги, — сказал мне брат, сунув в руку свежий маковый калач. — Но ничего, как-нибудь перетрется, мука будет…
Он держал маленькую булочную, которая досталась от матери, а той — от деда, и вообще соседи полагали, будто наша булочная возникла едва ли не ранее Эсбьерга.
Здесь было… спокойно.
Море.
Город, знакомый каждой улочкой своей. Чайки и берег. Круглые камушки, которые я отправляла гулять по воде. И Мар, появившийся на склоне зимы.
— Хватит уже, Эгле, — сказал он, обводя рассеянным взглядом море. И то, сизо-серое, отпрянуло, будто тоже не желало иметь с Маром ничего общего. Даже чайки заткнулись. — Все уже поняли, как ты обиделась. Возвращайся.
— Нет.
На берегу, следовало признать, Мар смотрелся глупо. Светлый его костюм выделялся на общем тускло-сером фоне, а модные ботинки успели пропитаться водой и обзавестись плотной темно-серой коркой высохшего песка.
Кто ж в ботинках на берег ходит.
— Эгле, — голос его звучал мягко, и всем видом своим Мар демонстрировал печаль. Легкую. Светлую. Иную эйты испытывать не умеют. — Это уже не забавно.
— А это было забавно?
Интересно, у него родился ребенок?
Нет, я могла бы взять «Родовое древо», благо продавался журнал свободно, извещая весь мир о важных событиях в мире высшего света. Свадьбы там, помолвки… или вот рождение наследника древнего рода…
— Нет, — вынужден был признать Мар. — Но я понимаю, что ты была обижена. Я извинился.
Он извинился и теперь… что?
Я должна проникнуться? Войти в положение? Или броситься на грудь со слезами? Простить, вернуться и сделать вид, что все хорошо? Просто-таки замечательно…
— Мне нужен развод.
— Зачем?
— Затем, что я хочу получить свободу. От тебя… от…
— Если тебя напугала Лайма, то я имел беседу с ее отцом. Больше она не станет вмешиваться в наши отношения.
