Прежде чем ответить, я снова вгляделся в строгое, застывшее от прикосновения Курносой лицо. Это продолжалось долго. Я мысленно убрал усы, мысленно же добавил непокорные русые волосы, анархистскую гриву. И они, и нос – все сходилось.
– Никакой,– сказал я.
– Благодарю.
Я пожал плечами.
– Неужто мои показания так важны? Вам недостаточно было для опознания отпечатков пальцев? Прошу прощения, но тут как бюрократ вы несколько хватили лишку. А там…– я указал пальцем на закрытую простыней грудь,– там что, нет татуировки? Она сразу же навела бы меня на след, но это, надо понимать, было бы слишком просто. Так, что ли?
– Да не злитесь вы,– бросил инспектор.
А вы не ломайте комедию. Вы что, хотели меня испытать?
– Это было бы не так уж плохо.
– Послушайте, от вашего таинственного вида мне блевать хочется. Да, я считаю, что вы зря транжирите деньги налогоплательщиков…
Фабр, словно не слыша моего заявления, сказал: Вернемся к татуировке. Вы помните, как она выглядела?
– К татуировкам. Во множественном числе. На руке – монета, а на груди надпись: «Ни Бога, ни Хозяина».
– Точно,– подтвердил инспектор и произнес улыбнувшись: – Монета…
Он взял за краешек простыню, прикрывавшую покойника до подбородка, и откинул ее до пояса, открыв на груди блекло-синюю подрывную надпись. «Б» в слове «Бога» стало почти неразличимо. Ножевая рана убрала эту букву куда лучше, чем это сделал бы даже профессиональный косметолог-детатуировщик. Второй глубокий шрам подчеркнул слово «Хозяина». На бицепсе правой руки красовалась монета с изображением Сеятельницы.
Ни Бога, ни Хозяина,– хмыкнул инспектор.– Не слишком оригинально для анарха.
– Да вообще это было глупо,– заметил я.– Помню, я хоть и был моложе его – а в ту пору я был совсем еще сопляк,– но сказал ему, что он зря это сделал.
– Вам не нравится этот лозунг? А я-то думал…
– Мне не нравились и по сю пору не нравятся татуировки. Не зря ведь они на жаргоне называются наколками. Только кретин может сделать татуировку. По ней легко наколоть человека.
– Их делали даже короли.
– И что из того? И потом, королям не надо было думать о завтрашнем дне. Они могли позволить себе любые прихоти. А вот… Понимаете, инспектор, он не был святым, по крайней мере не походил на святых, которых чтут у нас.
Я накрыл труп простыней почти до самой лысины. Служитель в сером халате четким, привычным движением, но при этом чуть ли не по-матерински довершил то, что не доделал я.
– Ленантэ,– продолжал я,– хоть и не вполне разделял взгляды нелегалов-экспроприаторов, тем не менее не был их противником. До того как я с ним познакомился, он был замешан в деле об изготовлении фальшивых денег. Поэтому-то я недавно и упомянул про отпечатки пальцев. Короче говоря, он имел срок. В точку попал, если воспользоваться вашим выражением?
– В точку. Он получил за это два года.
– Когда я познакомился с ним, он вел себя тихо и, повторяю еще раз, в открытую не высказывал противозаконных взглядов. Он не собирался никого агитировать, но чувствовалось, что рано или поздно он опять ступит на ту же дорожку. А я тогда считал, что человек, решивший вступить в открытую борьбу с обществом, не должен зазря привлекать к себе внимание. Способов идентификации рецидивистов хватало уже и тогда. Ни к чему давать легавым дополнительные.
Служитель широко раскрыл глаза. Инспектор хохотнул:
– Подумать только! Вы оказались мудрым советчиком, хотя и были молоды.
Я тоже хохотнул. Настал мой черед изобразить из себя эхо.
– Это качество я сохранил до сих пор.
– Прекрасно. И где же вы познакомились с этим врагом законности?
– Неподалеку отсюда. Вам не кажется это забавным? За тридцать лет он не слишком далеко ушел. Я познакомился с ним в «Приюте вегеталианцев» на улице Тольбиак.
– …рианцев.
– Что?
– Вегетарианцев.
– Нет, старина. Интересно, чему вас только в школе учили? Именно вегеталианцев. Вегетарианцам нельзя есть мясо, но разрешаются яйца и всякое молочное. Вегеталианцы же жрут, верней, жрали – я говорю о тех, кого я знал тогда, а существуют или нет они сейчас, мне неизвестно,– только растительную пищу, правда, для вкуса приправляли ее капелькой масла. Но эти были еще не самые крайние. Имелся там один, который считал, что единственный правильный способ есть траву – это щипать ее на лугу, стоя на четвереньках.
– Серьезно? Какие люди!
– Да, забавный народец. Я прожил жизнь среди феноменов. И скопил в памяти неплохую коллекцию.
Фабр указал пальцем на труп.
– Ну а Ленантэ? Мы знаем, что он не курил, не пил и не ел мяса. Он тоже был сдвинутый на этом пункте?
– Нет. То есть, на ваш взгляд, он тоже, наверно, был сдвинутый, но в другом смысле. Хотите одну историю про него? Одно время он был почти клошаром. Да верней сказать, настоящим клошаром. Жил неизвестно с чего.
– Клянчил в лавках?
– Может, и нет. Разве что заглядывал в самые мелкие лавчонки, потому что ел тогда он не каждый день. Но в ту пору он был казначеем одной небольшой организации. Выбрали его на этот пост до того, как он стал бродяжничать.
– Ясно. Денежки он промотал?
– Как раз нет. В кассе было не то сто пятьдесят, не то двести франков. Дело происходило в двадцать восьмом году, так что сумма была неплохая. Ребята уже распрощались с деньгами, даже говорить о них не хотели, решив, как и вы, что он им уже приделал ноги. Оказывается, ничего подобного. Случалось, он два дня не имел во рту маковой росинки, но эти деньги сохранил, пальцем их не коснулся. Потому как эти башли принадлежали товарищам, организации. Вот какой человек был Альбер Ленантэ, когда я его знал.
– Короче, честный преступник,– иронически усмехнулся инспектор.
– В каждом человеке намешано всякого, каковы бы ни были его политические, философские или религиозные убеждения. Не бывает людей стопроцентно хороших или стопроцентно плохих. Уж вы-то как фараон должны бы знать это лучше, чем кто другой.
– А я считаю, что он сдвинутый.
– Потому что он однажды сумел доказать свою исключительную честность?
– Сдвинутый! – повторил инспектор.– Да, вы правы. Вы всегда знались, да и сейчас тоже знаетесь, только со сдвинутыми.
– Старина, а ведь это не слишком вежливо по отношению к вашему шефу и моему другу комиссару Флоримону Фару.
– Это не мне ли тут, случайно, перемывают косточки?– раздался насмешливый голос.
Я обернулся. Передо мною стоял с дружески протянутой рукой шеф отдела по расследованию убийств; мы даже не слышали, как он вошел. Я обменялся с ним рукопожатием и присвистнул.
– Так, говорите, элементарный грабеж? Теперь, значит, вы занимаетесь элементарными грабежами? Или вы тоже попусту растрачиваете денежки налогоплательщиков?
– Что-то в этом роде,– улыбнулся комиссар.– Ну а кроме того, если жертвой нападения оказывается кто-то из ваших знакомых, на дело нужно обращать особое внимание. Когда медсестра десятой палаты сообщила Фабру, что какой-то тип с трубкой в виде бычьей головы, которую он ни за что не желает вынуть изо рта, хочет повидаться с Абелем Бенуа, Фабр тотчас же позвонил мне. Тут даже вопроса о фамилии не возникало. Людей, которые безостановочно дымят трубкой в виде бычьей головы, не так уж много. А потом, он,– Фару кивнул на накрытый простыней труп,– интересовался Нестором Бюрма. Я приказал Фабру присоединиться к вам, а теперь вот сам приехал узнать, как прошла встреча.
Он повернулся к подчиненному и вопросительно взглянул на него.
– Не думаю, патрон, чтобы на этот раз у нас с ним были сложности,– доложил Фабр.– Покойника он опознал не сразу, но это объясняется просто…
– В последний раз я видел его в году, наверное, двадцать восьмом,– врезался я в разговор.
–…но когда опознал,– продолжил инспектор,– то спокойно выложил все, что знал о нем. Я все время наблюдал за ним и не думаю, что он ломает комедию.
– Я тоже не думаю,– сказал Фару. Очень благородно с его стороны.– Но любое дело, к которому причастен этот чертов частный сыщик, даже если он причастен к нему случайно, я предпочитаю рассматривать с особой тщательностью. Итак,– он обратил на меня взгляд серых глаз,– вы говорите, что последний раз встречались с Ленантэ в тысяча девятьсот двадцать восьмом году?
– В двадцать восьмом или в двадцать девятом.
– А впоследствии?
– А впоследствии не встречались.
– Тогда почему же вы пришли повидать его? Вы узнали о том, что произошло с ним, из газет?
– А что, газеты сообщили об этом происшествии?
– Не знаю, но вполне возможно. Сообщение на три строчки в колонке о нападениях, совершенных арабами. Их теперь хватает.
– Нет, в газетах я ничего не видел.
– Ленантэ написал ему,– объяснил инспектор.
– Ах вот как?
