Больше как будто говорить было не о чем, и Узрамаев удалился. Меня эта «случайная» встреча и непонятная вечеринка сильно насторожили. Особенно странным было отсутствие хозяина дома и то, что это никак не смущало веселившихся вокруг нас людей.
Через полчаса мы с Мариной решили покинуть дворец, прошли через внутреннюю парадную и очутились во дворике с фонтаном. Здесь в центре фонтана стояла ледяная статуя Бахуса, из которой хлестало «Фалерно». Рядом каскадом на серебряных блюдах была разложена севрюжья икра. Полуобнаженные вакханки разносили гостям вино и сладости. Мы попытались покинуть дворик через задние ворота, но они оказались заперты. Вернулись к парадным воротам, но и они оказались на замке. Я начал нервничать и бессмысленно ходить взад-вперед около ворот. Мое поведение, видимо, привлекло внимание метрдотеля, который неизвестно откуда вдруг появился перед моим носом.
— Извините, сэр, вы хотите покинуть дворец?
— Да и немедленно.
— Но ведь еще не было главного действия.
— Боюсь, оно нам не понадобится, — сказал я настойчиво, даже не вникнув в слова метрдотеля.
— Хорошо, сэр, как пожелаете, — и он быстро открыл ворота.
Уже за воротами меня разобрало любопытство, но было поздно, и мы вернулись домой. На следующий день я уехал в Амстердам, а жена с детьми остались в Италии.
В Амстердаме находится мой главный офис, а сам я живу в замке, который располагается в предместье голландской столицы. Когда я купил замок, мне в довесок достался наследственный титул графа. Мой замок похож на огромный музей, коллекции которого ломятся от картин, гобеленов, старинной мебели и скульптур. Я комфортно и уютно чувствую себя в окружении барокко и готики. Но скоро меня ждет новая готика — Нью-Йорк.
Я давно задумал полномасштабное наступление на американский рынок и хотел обсудить с Найджелом, моим агентом в Новом Свете, организацию дистрибьюторской сети.
Через неделю я вылетаю из Амстердама в Нью-Йорк на своей «Сесне». Над Атлантикой глубокой ночью я почувствовал мощный толчок. Я всегда сплю в самолете сидя. Мне предлагали оборудовать самолет кроватью, но я не могу спать лежа в небе. Я установил в салоне кожаное кресло «Конрад», в котором поместился бы и слон.
После толчка я резко почувствовал, как падаю в пропасть, и тут же проснулся.
— Сэм, что происходит? — спросил я.
Ответа не последовало.
— Сэм, — заорал я, — где ты?
— Да здесь я, сэр.
— Что происходит?
— Мы теряем высоту, я не знаю, в чем дело, что-то с топливной системой. Топливо не доходит до двигателей. Сколько раз я говорил вам, шеф, что на таком самолете нельзя перелетать океан, купили бы «Дуглас», моя смерть будет на вашей совести, сэр, а у меня трое детей.
— Спокойно, Сэмми, умирать еще рано.
Самолет начал выравниваться, прошло, кажется, полминуты. Потом опять нас бросило в воздушную яму, да так, что я почувствовал сердцебиение у себя во рту. Самолет то взлетал вверх, то опять проваливался в яму.
Мы чудом дотянули до Нью-Йорка. Самолет совершил аварийную посадку, и его загнали в ангар для технического осмотра. Специалисты обнаружили странную поломку. Провода подачи топлива имели несколько надрезов, но настолько филигранных, что их почти не было видно. Мой самолет чудом не свалился на землю. Давление в проводах скакало с бешеной силой, то нагоняя топливо в мотор, то ограничивая его поступление.
— Вы проверяли самолет перед вылетом? — спросил меня американский механик.
— Нет, — ответил я, — он стоит на моем частном аэродроме, и проверки только плановые.
— Значит, кто-то пробрался на ваш частный аэродром и порезал провода подачи топлива.
— Не может быть, — сказал я, изобразив на лице стоическую уверенность, хотя сам уже не был уверен ни в чем.
— Может, — сказал механик, — поверьте мне, сэр.
— Да, сэр, все может быть, — сказал мой летчик.
После этого случая я приказал выставить охрану возле ангаров. Я пошел на эту меру, прекрасно понимая, что действовать надо было раньше, но так мне было спокойнее.
Именно с этого момента я ощутил, что кто-то дышит мне в спину. Первая мысль — конкуренты. Но кто? Азиаты, европейцы, американцы. Такие методы борьбы, как порча самолетов, не характерны для цивилизованных людей. На западе тебя вытолкнут с рынков квотами, ограничениями, торговыми войнами. А здесь налицо угроза, предупреждение, запугивание. Если бы меня хотели убрать, перерезали бы провода и все. Да, дело очень странное.
Вечером, после приземления в Нью-Йорке, я решил расслабиться и забрел в «Caviar bar». Сел за самый дальний столик и заказал водки и икры.
Была середина недели, и бар оказался почти пуст. За стойкой я заметил беспокойного господина, который широко размахивал руками и постоянно что-то требовал от бармена. Я выпил водки, съел пару ложек икры и начал размышлять, что мне делать дальше. Я должен был как-то отреагировать на то, что случилось с моим самолетом. Нужно немедленно что-то предпринять.
Через полчаса размышлений я заметил, что в баре остались только двое: я и беспокойный господин, который на русском языке пытался общаться «по душам» с барменом. Ну, так я и думал, я сразу заметил, что беспокойство у него было какое-то родное.
Еще через какое-то время русский взял бутылку и, не найдя в бармене собеседника, направился к моему столу. В баре был полумрак, и я разглядел его лицо только тогда, когда он сел рядом со мной. Каково же было мое удивление, когда я увидел знакомое лицо — это был Виталий, мой одногруппник из Плехановки.
Встреча меня не удивила. Нью-Йорк давно кишит успешными русскими. Нахождение в этом городе совсем кружит им голову, и они все встречают вас взглядом, в котором настойчиво читается: «The world is mine».
Типично русское заблуждение, наивное и самонадеянное. Любой пьяница в нью-йоркском пабе будет уверен, что вечер крутится вокруг него, если он угостит виски всех посетителей. Благодарности окружающих хватит минут на пять, а потом все позабудут про него.
Виталий, в свою очередь, тоже был сильно удивлен и первые пятнадцать минут только и повторял: «Не, ну как такое возможно». Он уже сильно выпил, и его тянуло на разговор. Он тут же сообщил мне, что имеет серьезный бизнес в Штатах. Он владел лесопилкой в Дэнвере, которая ему досталась каким-то чудом от хозяина за многие труды. Он воплощал в себе «американское счастье» и жутко гордился своим успехом.
— Влад, а ты чем зарабатываешь на жизнь? — спросил он.
Вопрос был очень русским. В Америке обычно спрашивают, какой у тебя бизнес. Такой вопрос очень деликатен, и на него не обязательно отвечать определенно. И только русский может спросить конкретно и нагло — чем зарабатываешь на жизнь.
У меня совершенно не было желания рассказывать ему о своем олигархическом прошлом, особенно после аварийной посадки моего самолета. Для таких случаев у меня был заготовлен дежурный ответ:
— Я эксперт ООН по вопросам организации бизнес-процессов в странах, ставших на путь капиталистической экономики.
Виталий сделал вид, что переварил мои слова, но по взгляду было хорошо видно, что он так и не понял, хорошо ли я зарабатываю. В Америке словосочетание «хорошо зарабатывать» означает, что вы получаете хотя бы не менее пятидесяти тысяч долларов в год.
— А свой бизнес у тебя есть? — спросил Виталий.
— Нет, — с поддельным сожалением ответил я.
— Да, это странно, ты был самым перспективным в нашей группе и вот так все закончилось, — он угрюмо помотал головой.
— Да, — ответил я многозначительно.
— Давай выпьем, что ли, за встречу, — сказал Виталий.
Он был явно расстроен, что встретившийся знакомый оказался бесполезен и выгоды из этой встречи ему не вынести. На таких знакомых в Америке не принято терять время.
Мы сначала допили его бутылку, потом мою, потом заказали блинов, осетрины и еще икры, и в нем проснулась русская душа.
— Ладно, переходи ко мне, будешь заниматься маркетингом в Восточной Европе.
— Да нет, спасибо, — сказал я, раззадориваясь от этой глупой ситуации, — я буду экспертом на жалованьи.
— Но ведь ты был умнее нас всех и так кончил, — он вздохнул искренне и глубоко, сильно закатил глаза и выдохнул воздух с шумом. Да, неисповедимы пути Господа, если будет совсем худо, звони, — и протянул свою визитку.
— О'кей, — сказал я, и мы попрощались.
Я вышел в каменные джунгли Нью-Йорка и растворился в толпе успешных людей, бороздящих Манхэттен.
На следующий день у меня было назначено несколько серьезных и не терпящих отлагательств встреч. Адвокатская контора «Бутман и Грасс» стояла на страже моих интересов. Аудиторские проверки, которые они провели, вывели мои компании в чистые игроки и позволили разместить акции на Н ью-Йоркской фондовой бирже. Для меня это был серьезный прорыв. Мне нужно было реноме западного бизнесмена с прозрачной бухгалтерией и чистой кредитной историей. В течение недели я уладил все свои дела и вернулся в Европу.
