«Это был сон!» — подумал Качбей и наморщил лоб. Мед на сердце уступил место горечи.
В хижине стоял еще полумрак.
— Эй, ты, вставай, рассвело! — окликнул он жену и стал одеваться.
— Как рассвело? Еще темно! Какой ты в эту ночь беспокойный!
— Как это темно? Не слыхала разве? Наш петух кричал уже на ольхе, — сказал он, подсел к очагу и стал разжигать огонь.
Когда совсем рассвело, Качбей вышел из дому, взял цалду, положил себе на плечо и зашагал по двору. Потом скосил глаза в сторону участка, что ночью не давал ему спать.
Его неудержимо потянуло туда.
Он поспешно отворил ворота, поднял своих буйволов, лежавших под деревом, и выгнал их. Потом перепрыгнул ручей и зашагал по желанной земле. Остановился на зеленой площадке и окинул взглядом весь участок.
— Машаллах! — прошептал он, поглаживая бородку.
В это время Хабжкут открыл дверь своей пацхи и вышел во двор. Это был сухощавый мужчина с редкой растительностью на лице. На голове его торчала шапчонка из козлиной шкуры.
Утренние косые лучи солнца сладко целовали его. На душе стало светло.
Хабжкут остановился и прислушался. Недалеко был колхоз.
Долетевшее до него пение колхозников приятно ласкало слух.
Между тем в начале организации колхоза он смотрел враждебно на тех, кто вступал в него.
«Радость у них в голове, радость», — подумал он. Вспомнилась новая крыша колхозника Maмcыpa, покрытая желтой черепицей.
Да и Сакут, который был беднее Хабжкута, строил теперь рядом со своей плетенкой небольшой домик, а он, Хабжкут, все живет в своей покосившейся пацхе.
Вошла жена.
— Знаешь, думаю я иной раз, не войти ли нам в колхоз? Что ты на это скажешь, а? — обратился он к ней.
— Как тебе лучше, так и делай,— ответила та.
— Пойду, обязательно пойду! — решительно проговорил Хабжкут.
И вдруг он заметил на своем участке шагавшего вдоль и поперек Качбея и вспомнил, как однажды Качбей в разговоре с ним как-то вскользь упомянул его землю. Мелькнула мысль: «Не собирается ли он ее присвоить?» Он взял топорик и направился к участку.
Качбей не заметил подходившего Хабжкута.
— Доброе утро, сосед! — поздоровался Хабжкут. — Чего ищешь? Быстро обернувшись, Качбей увидел Хабжкута с топориком на плече. «Откуда его дьявол принес?» — подумал он и ответил:
— Добро тебе! Ищу буйволов, — соврал он и добавил: — Ты куда?
— Иду к Джабесия,— соврал и Хабжкут.
Больше они ничего не сказали, разошлись. Скрывшись с глаз Качбея, Хабжкут свернул в сторону и лесом возвратился домой, а Качбей направился к себе, недовольный, что его застали на лакомом участке.
На другой день утром Хабжкут был поражен: ворот Качбея не оказалось на мeсте. Они были вплотную придвинуты к самому участку Хабжкута. Теперь было ясно, что коварный сосед подбирается к его собственности.
— Эй, ты! — окликнул он свою жену. — Видишь, куда придвинул Качбей свои ворота? На нашу собственность метит, собачий сын!Знаешь, что ты сделаешь? Качбея нет дома, а то я сам пошел бы к нему. Что я скажу женщине? Ты пойди и выведай у жены его, что означает перенос этих ворот. Она завязала голову косынкой и пошла. Подходя к дому, она встретила жену Качбея, шедшую с кувшином за водой к колодцу.
— О, Чамсия! — крикнула ей жена Хабжкута.
Та поставила кувшин на землю.
— Что тебе? Соседка подошла к ней.
— Скажи, Чамсия, почему вы перенесли ворота и вплотную придвинули к нашеЙ земле? Вот о чем я хотела тебя спросить.
— Не ваше дело, где и куда мы переносим свои ворота! — отрезала женщина.
— Что я вижу?! И канаву вы проложили по нашей земле? Это почему?!
— И это не твое дело.
— Хайт, что значит не мое дело?! Канаву проводите по нашей земле — не наше дело? Землю забираете и это не наше дело? Что это значит? А-а?
— Придет муж, его спроси.
— Не надо твоего мужа, ты сама скажи.
— Иди спокойно домой, пока вот этот кувшин не разбит о твою голову!
— Айт, дурная! Твое берут и еще голову ломают!
— Иди, иди, ты, жена паршивого Хабжкута!
— А твой муж, твой муж?! Подумаешь, какой хороший! Кривой, как крючок, несчастный! Началась перебранка, которая перешла в гневные крики. Услышав это, Хабжкут позвал жену:
— Оставь ее! Иди, иди сюда! На следующее утро чуть свет Хабжкут решил пойти на свой участок и, пока не завладел им Качбей, начать работать самому.
Взял цалду и пошел.
Он решил сперва очистить участок от папоротника, для чего надо было его сжечь. Чтобы огонь не распространился на лес, Хабжкут обошел по краям участка, расчищая их от сорняков. Потом крикнул жене, чтобы та принесла огня.
Качбей, услышав голос Хабжкута, выглянул.
— Опередил меня! — пожалел он и схватил свою цалду.
— Выпусти буйволов со двора! — крикнул он жене и побежал к Мысе, деду которого принадлежал когда-то участок.
Жена Хабжкута притащила мужу горящее полено. Он взял его и подложил под сухой папоротник. Тот затрещал и вспыхнул. Так поджег он в разных местах. Огонь разросся. Огромные языки пламени взвились в воздух, голубое облако дыма потянулось, как бы дразня, к дому Качбея. Хабжкут, горячий от огня, шнырял то там, то сям, не давая огню переброситься на лес. В дыму мелькала и его жена. Вскоре папоротник был сожжен. Серый пепел лежал кругом. Лишь в середине участка зеленела площадка.
Между тем Качбей подошел к воротам Мысы и остановился.
— О, Мыса! — крикнул он.
— Хай! — вскричал тот и поднялся, прервав свой завтрак.
Мыса был здоровенный детина. Густая, черная борода щетинистым ежом сидела у него на подбородке.
— Это ты, Качбей! Откуда так рано? Иди сюда, будем есть, приглашал он гостя.
— Нет. Да множится твой хлеб и соль! Ищу своих буйволов.
Не видел ли ты их?
— Нет, не видел.
— Хай, чтобы собаки их съели! Ночью не пришли домой.
Он врал. Перед уходом его из дому животные мирно лежали во дворе под деревом.
— Хотел сегодня начать пахать, а их нету,— продолжал Качбей. — Ты, Мыса, начал уже пахать?
— Нет еще.
— Тогда нас с тобой опередил Хабжкут. Под боком у меня, с западной стороны, есть у него небольшой кусок земли, вот он сегодня на нем работает. Уже сжигал папоротник.
— Ну, не может быть!
— Что ты так удивился?
— Ведь это моя земля!
— Как твоя? Это земля Хабжкута.
— Как его? Там жил мой дед Тлабган.
— Вот как! Я этого не знал. Как же так он это допускает? Ведь вы же родственники, хотя от разных линий. А он вспахивает очаг чужого деда! Это и мертвым не понравится, — добавил он лукаво.
Упоминание покойника еще сильнее задело Мысу.
— Если бы это сделал чужой — другое дело, но когда это делает твой же брат, что на это скажешь? А?
— Если на тебя он не посмотрел, то хоть подумал бы о твоем деде, джанат ему, о Тлабгане. Ну, да будет тебе добро! Я спешу, — попрощался Качбей.
Долго стоял Мыса и думал о поступках Хабжкута. Потом, шлепая по грязи, пробежал три километра. Приближаясь к спорному участку, он замедлил шаги, затем остановился у края леса и выглянул из-за деревьев: Хабжкут проворно, да еще и посвистывая, обрубал обожженный молодняк ольхи. Мыса побагровел, нервно покрутил усы и вышел.
Увлеченный работой Хабжкут не заметил его.
Мыса откашлялся и плюнул.
Хабжкут оглянулся. Мыса сердито плюнул второй раз. Усы его, словно бычьи рога, угрожающе торчали по сторонам и нервно шевелились.
— Добро пожаловать, Мыса! Что ты не поздоровался? Где был?
— Где был, спрашиваешь ? Так пришел. Лошадей искал.
Хабжкут еще раз взглянул на Мысу.
— Здоров ли ты? Синий какой-то.
— Я-то здоров, а вот ты, кажется, нездоров! — выпалил Мыса.
Хабжкут вытаращил на него глаза.
— Что с тобой? Я тебя спрашиваю по-человечески, а ты как отвечаешь? Не левой ли ногой ты переступил сегодня порог своей пацхи?
— Левой или правой — не в этом дело. Зачем ты спалил папоротник?
— Что, тебе жалко, или ты хотел скосить его? Чего на свете больше, если не папоротника! Иди коси его на моей ниве, сколько угодно. Даже спасибо скажу. Да и зачем тебе тащиться за папоротником сюда за три версты, когда у самого у тебя этого добра много.
— Твоего папоротника мне не надо. Я хочу свой, и землю, на которой он рос.
— Вот оно что! Теперь я понимаю, отчего ты надулся, как кокон. Эта земля не тебе принадлежит, а мне. Она моя.
— Как? Как? Твоя, говоришь?! — насторожился Мыса.
— Да, моя. Помешался ты что ли?
— Не я, а ты, Хабжкут! Вот на этом самом месте жил и умер мой дед Тлабган. Вот этот пригорок — его очаг! — горячился Мыса.
Подняв обожженный камень и тыча его под нос Хабжкута, он зашипел:
— А этого не видишь? Камень с очага моего дедушки!
— Вижу, вижу! Но чей это камень, твоего дедушки или моего — это еще вопрос.
— Как это вопрос?
