Сперва я ненавидел школу, но мало-помалу привык Когда уж очень мне надоедало ученье, я отправлялся куда-нибудь бесцельно побродить; на другой день мне задавали порку, и это меня немножко оживляло и подбодряло. Чем дольше я посещал школу, тем мне становилось легче. Точно так же я немного попривык к образу жизни вдовы и уже не находил его таким несносным. Конечно, жить в доме, спать в постели все еще казалось мне немного диким, и покуда не наступила стужа, я постоянно убегал ночевать в лес — это было для меня большой отрадой. Старая жизнь казалась мне больше по сердцу, но я начинал понемногу осваиваться и с новой жизнью. Миссис Дуглас говорила, что я иду вперед тихим, но верным шагом и что я значительно исправился против прежнего. Теперь уж ей нечего краснеть за меня.
Однажды утром, за завтраком, я нечаянно опрокинул солонку. Сию же минуту я хотел схватить щепотку соли и перекинуть ее за левое плечо, — это делается для того, чтоб отогнать беду, — но мисс Уотсон не позволила да еще накинулась на меня с нотацией:
— Перестань дурачиться, Гекльберри, вечно ты что-нибудь напроказишь!
Вдова вставила доброе словечко в мою защиту, но этого мало, чтобы отогнать беду, — я это хорошо знал.
После завтрака я вышел из дому вялый и не в духе, — уж непременно что-нибудь случится со мной неладное! Только что и где? Знал я разные средства против сглазу и других напастей — но это все не то. Так я и не стал ничего пробовать и бродил, унылый, в ожидании беды.
Я прошел по саду и перелез через высокий забор. На земле лежал густой слой свежевыпавшего снега, а на нем явственно виднелись следы нон очевидно, кто-то пришел из каменоломни, постоял-постоял возле калитки, потом обошел вокруг садовой ограды. Странно, что он не вошел в сад, вместо того чтобы топтаться на месте. Что за оказия? Признаться, это показалось мне очень любопытным. Я уж собирался тоже обойти вокруг забора, но сперва остановился рассмотреть следы ступней. На первых порах я ничего не заметил особенного, но потом различил на левой подошве отпечаток креста, сделанного из гвоздей, — чтобы отгонять нечистую силу.
Я вскочил как ужаленный и пустился бежать с горы, беспрестанно оглядываясь назад — не гонятся ли за мной. В одну минуту я очутился у судьи Тэчера.
— Здравствуй, мальчуган, как ты запыхался! Что, небось пришел за своими процентами?
— Нет, сэр. А разве мне следует получить?
— О да, за целых полгода, вчера был срок. Около ста пятидесяти долларов. Целое богатство для тебя. Лучше позволь мне поместить эти деньги вместе с твоим капиталом в шесть тысяч; а то, если возьмешь их, сразу истратишь.
— Нет, сэр, я ничего не хочу истратить, да и не надо мне вовсе никаких денег — даже и тех шести тысяч!.. Возьмите их себе; я желаю подарить вам шесть тысяч и все остальное!
Судья удивленно смотрел на меня. Он никак не мог прийти в себя от изумления.
— Что это значит, мальчуган?
— Не расспрашивайте меня ни о чем, пожалуйста. Так возьмете деньги, что ли?
— Ты меня ставишь в тупик, — сказал он. — Не случилось ли чего?
— Берите деньги, ради бога, и не расспрашивайте, чтобы мне не приходилось лгать.
Он пытливо взглянул мне в лицо.
— Ого-го! Теперь я, кажется, понял, в чем дело. Ты хочешь продать мне всю твою собственность, а не подарить. Вот каково истинное твое намерение!
Он написал что-то на бумаге, перечел написанное и сказал:
— Видишь, тут сказано «в возмещение за каковые» — это значит, что я приобрел от тебя твою собственность и заплатил все сполна. А вот тебе и доллар. Теперь подпишись.
Я подписался и ушел.
У негра мисс Уотсон, Джима, был волосяной шар с кулак величиной, найденный будто бы в желудке у быка, в этом шаре скрывалась волшебная сила. Джим рассказывал, что внутри сидит всезнающий дух. Вот я и пошел к Джиму вечерком и сообщил, что отец вернулся — я сам видал его следы на снегу. И теперь мне хочется узнать, что он будет делать и долго ли у нас останется. Джим вынул свой волосяной шар, пошептал над ним, потом бросил его наземь. Шар упал прямо и откатился всего на дюйм. Джим попробовал проделать опыт еще раз, потом еще — все то же самое. Тогда он встал на колени, приложил ухо к земле и стал прислушиваться. Но напрасно, — ничего, говорит, не слышно. Опять он что-то побормотал, но ответа не последовало: дух упрямился, не хотел говорить без денег. Я сказал Джиму, что у меня есть старый истертый фальшивый четвертак, никуда уже не годный, потому что медь немножко сквозит из-под серебра, — никто его не примет, даже если б не была видна медь, до того монета гладка и истерта, все тотчас догадаются. (Признаюсь, что про доллар, полученный от судьи, я ничего не сказал.) «Конечно, это плохие деньги, — говорю я, — но, может быть, волосяной шар примет их, потому что не заметит разницы». Джим понюхал монету, прикусил ее зубами и, наконец, объявил, что постарается, чтобы шар принял ее за настоящую. Вот что он сделает: возьмет сырую картофелину, надрежет ее, сунет туда монету и продержит ее так всю ночь — на другое утро не будет видно следов меди — всякий в городе охотно примет ее, не говоря уже о волосяном шарике. Я и прежде знал, что можно помочь беде картофелиной, но позабыл об этом.
Джим положил монету под шар, опять пригнулся к земле и стал прислушиваться. На этот раз удалось. Джим объявил, что шар предскажет мне всю мою судьбу, если мне угодно.
— Ладно, валяй! — говорю я.
Шар стал говорить Джиму, а уж Джим передал мне:
— Твой старик еще сам не знает, что делать. То ему вздумается уйти, то вдруг покажется, что надо оставаться здесь. Лучше всего не трогать его — пусть себе делает, что ему хочется. Два ангела крутятся вокруг него: один светлый, лучезарный; другой черный, мрачный. Белый ангел тащит его вправо, а черный — влево. Пока еще нельзя сказать, который из них одолеет. С тобой все обстоит благополучно. Будет у тебя много невзгод в жизни, но и много радостей. Иной раз будет тебе плохо, случится и заболеть, но зато потом все уладится и окончится хорошо. Около тебя две девушки: одна окружена светом, другая тьмой. Одна богатая, другая бедная. Сперва ты женишься на бедной, а потом, впоследствии, на богатой. Тебе надо остерегаться воды как только возможно и не пускаться в погоню за приключениями — потому что тебе на роду написано быть повешенным.
Когда вечером того же дня я зажег свечу и вошел к себе в комнату, чтобы лечь спать, передо мной сидел отец собственной персоной!
Глава V
Отец Гека. — Нежный родитель. — Перемена.
Я притворил за собой дверь и обернулся: это он! Я не ошибся. Прежде, бывало, я всегда боялся его, так он меня колотил. И теперь, в первую минуту, я было испугался, от неожиданности у меня даже дух захватило, но тотчас же я одумался и сообразил, что это пустяки — трусить нечего.
