Правда, она повышала голос только на Леву Семенова, который все путал.
Вера Сергеевна говорила:
— Вы видите, вас целых двадцать один человек, а мучаюсь я с одним Семеновым.
Перед самым выступлением Вера Сергеевна сказала:
— Вряд ли я сегодня останусь живой!
Потом спохватилась, что некому сказать в конце: «Ребята, папы и мамы приветствуют вас!» Но тут пришла какая-то тетенька из президиума.
— Анна Петровна, — сказала тетеньке Вера Сергеевна, — мы совершенно забыли определить, кто скажет: «Ребята, папы и мамы приветствуют вас!»
— Ай-ай-ай! — заволновалась Анна Петровна из президиума. — Как же так?
— Может быть, вы сами скажете?
— А как надо сказать?
— «Ребята, папы и мамы приветствуют вас!»
Мы все задиктовали ей, и она записала на бумажке. Все вроде было неплохо.
Только Лева Семенов все время путал!
Ему надо было говорить: «Мы к дальним созвездьям пробьемся». С ним рифмовалась Рита Зайцева. Она должна была крикнуть: «Добьемся!»
А он все время говорил не «пробьемся», а «пробились».
Рита могла бы на это сказать «добились», но тогда мы бы вовсе оказались в глупом положении, потому что нам всем надо было прокричать на это «клянемся». А прокричать «клянились» уже было никак нельзя.
Народу в зале собралось довольно много.
В фойе играл духовой оркестр из числа ребят пятого «Б».
Перед самым началом выступления произошел осмотр белых рубашек.
Мы все были глаженые, а Лева Семенов — нет.
И ему Вера Сергеевна сделала второе замечание.
Но ничего не поделаешь — раскрылись двери, мы разделились на две группы и вскарабкались на сцену.
Каждый знал свой стих назубок, и Анна Петровна из президиума нам улыбалась — как хорошо мы все знаем.
Все шло дружно и организованно.
И тут неотглаженный Лева перепутал свою строчку.
И сразу все посыпалось, посыпалось, остановилось, и стихотворение запнулось.
И зал затих.
Лева поправлялся, поправлялся, а потом и сказал ни с того, ни с сего:
— Сегодня опять новый спутник запустили!
Рита на него посмотрела и сказала: «Мы добьемся и еще запустим».
И мы все живенько пересказали дальше содержание своими словами.
Получилось, конечно, нескладно.
Тетенька из президиума перестала улыбаться. Но зал засмеялся и зааплодировал.
Потом тетенька сказала по бумажке: «Ребята, папы и мамы приветствуют вас!»
Мы враз все ответили: «И мам и пап приветствует класс!» — и разошлись в разные стороны.
В общем, мы, конечно, оскандалились и боялись, что Вера Сергеевна не останется живой — уж очень она старалась, готовилась, сама стихи сочиняла, а мы ее так подвели.
То есть подвели не все мы, а один Лева Семенов, который ни с того ни с сего заговорил своими словами.
Не надо было Леву включать в стихотворение.
Так было хорошо заучено — прямо обидно.
А Вера Сергеевна сказала: «На ошибках учимся!»
Кому сколько достанется солнца
На подоконнике нашего класса уже давно наступила весна.
Учительница Нина Николаевна на, переменке поливала цветы, и вода тоненькими струйками еще стекает на пол. А рядом с цветами сидит Галя, и я вижу ее желтый бантик рядом с розовыми и зелеными листьями. Мы проходим растения.
Те растения растут лучше, объясняет Нина Николаевна, какие больше получают солнца. Все у нас в классе зеленое — и парты, и доски, и растения на подоконнике.
— Воробьев, — обращается ко мне Нина Николаевна, — скажи, что ты знаешь про жизнь растений?
— Растения… — начинаю я и не знаю — что дальше. Галя смотрит на меня и громко смеется.
Она все знает по природоведению.
— Говорунова, — говорит ей Нина Николаевна, — объясни Воробьеву про растения.
И Галя говорит все, что написано в учебнике. Слово в слово.
— Ты слышал? — спрашивает у меня Нина Николаевна.
А Галя смотрит на меня смешливыми глазами. Она смеется надо мной. И весь класс смеется.
Смешной я, наверно. И неудачливый. И некрасивый. Может быть, потому, что вот уже третий год сижу далеко окна в самом дальнем углу и солнцу до меня не добраться. Может быть, и люди, как растения. Кому достанется больше солнца. Гале досталось гораздо больше, чем мне. Поэтому наверно, она и сидит такая загорелая у окна и смеется, и все знает про растения. Может быть, и мне пересесть поближе к окошку? А может быть, взять да и выучить все по учебнику. Слово в слово. И Галя не будет смеяться надо мной. Она посмотрит, обратит на меня внимание. Может быть, она заметит, что вот уже две четверти я гляжу и гляжу туда, где на подоконнике стоят растения с розовыми и зелеными листьями. В самом деле, возьму да и выучу! Чем я хуже других? И мне становится весело.
Оттого, что все у нас в классе зеленое — и парты, и доска, растения на подоконнике.
И солнце достает меня краешком в самом дальнем моем углу.
Цветные артисты
Одну цветную Доронину Тоня Маркина меняла во время большой перемены на двух нецветных Никулина и Табакова.
У меня был один Никулин, но тоже цветной, а цветного Никулина ни за что отдавать — не расчет. Я предложила ей вместо Никулина Быкова — она ни в какую.
— Хорошо, — говорю я, — предлагаю тебе за цветную Доронину не двух, а трех нецветных артистов. Могу дать Смоктуновского.
— Нужен мне твой нецветной Смоктуновский! У меня и цветных Смоктуновских — пять штук.
— Ладно, — говорю. — Если у тебя полно Смоктуновских, предлагаю тебе нецветную Доронину.
— Очень мне нужно, — говорит Тоня, — менять цветную Доронину на нецветную Доронину. Если уж мне менять цветную Доронину, то на Никулина и Табакова. Они — редкие артисты.
— Раз так, — говорю, — предлагаю тебе нецветного Вицина. Он такой же Пес Барбос, не хуже Никулина.
— Какая ты несуразная, — говорит Тоня. — Не буду я с тобой меняться. Я за цветную Доронину чего хочешь возьму. А у меня не хватает Никулина. Я его и вымениваю.
— Чего ты пристала со своим Никулиным? — говорю я. — Если бы у меня был нецветной Никулин или даже цветной Никулин, я бы тебе его с удовольствием отдала за трех нецветных артистов.
— Надоело мне с тобой разговаривать, — говорит Тоня.
— Ну и дура ты, — сказала я.
А Тоня показала мне язык. Цветной язык, красного цвета.
Тем большая перемена и кончилась.
— Пойдем сегодня в кино, — говорю я Тоне после уроков.
— Не пойду, — говорит она, — мне деньги нужны.
— Зачем тебе деньги?
— В «Союзпечати» на углу продают цветную Светличную. Я уже месяц в кино не хожу — коплю деньги.
— А зачем тебе цветная Светличная?
— Я на одну цветную Светличную свободно четырех нецветных артистов выменяю.
После уроков все пошли в кино, а Тоня пошла домой — копить деньги на киноартистов.
Гибель золотой рыбки
Рядом со мной плавают рыбки. Две большие и четыре — поменьше. На первом уроке они спят. К русскому языку просыпаются, выглядывают из своего ила и начинают кружить по аквариуму. Две большие называются золотыми, хотя на самом деле они — красноватого цвета.
Это Костя Очкин соорудил аквариум. Это он купил рыбок и принес их в банке. Это Очкин за ними ухаживает.
Костя уже неделю болеет.
Три дня рыбки были не кормлены, а на четвертый меня выбрали ответственным. Надо кормить рыбок, а чем — никто не знает.
Я решил еще позавчера пойти в зоомагазин проверить, чем кормят золотых, красноватых рыбок.
Но позавчера в кинотеатре «Гудок» шел новый фильм «По следу пантеры», а вчера было столько задано уроков, что не до золотых рыбок.
«И что это они едят?» — думаю я, глядя на двух больших рыбок.
Я твердо решил зайти завтра после уроков в зоомагазин. Сегодня никак не могу — технический кружок.
Когда я прихожу домой — звонит Очкин. Узнал, что я — ответственный за рыбок. Интересуется, как они там.
— А ты чем болен? — спрашиваю. Может быть, скоро придет, думаю. И не надо ходить в зоомагазин.
— Я еще неделю пролежу, не меньше, — жалуется Очкин. — У меня свинка.
Ничего не поделаешь!
Тут я у него спрашиваю, чем кормят рыбок.
— А ты что, не кормил их? — ахает Очкин.
— Нет, я кормил, — отвечаю, — только я хочу кормить еще лучше.
И Костя мне объясняет, чем рыбок кормят. Теперь мне ясно, чем кормить. Надо только завтра собрать у ребят денег. А послезавтра…
— Ты мне звони каждый день, — просит Очкин. — Рассказывай про рыбок. Или я тебе буду звонить.
На следующий день я иду в школу. Рыбки спят на первом уроке. На переменке я объявляю сбор денег. Некоторые обещают принести завтра, некоторые вообще молчат и выходят из класса, некоторые до послезавтра откладывают.
