Юноша не отвечает даже на ласку.
— Через два часа я уеду, слышишь? Уеду. Будь сейчас еще моим, хотя бы это время.
Юноша все еще неподвижен, и опять наступает долгая пауза, они лежат безмолвно.
Наконец девушка встает, смотрит секунду на своего сообщника и, уходя, шепчет в дверях: «Я еще вернусь».
Но она долго не возвращается, и юноша все так же неподвижен. Он уставился было в щель на потолке, потом закрыл глаза; шум свадьбы настолько одурманил его, что он уже ничего не слышит. Это будто внезапное перемещение из одного мира в другой, — мысль в сладостной расслабленности, одолевает истома, и невозможно ощущать себя в тот момент, в котором живешь.
Музыка прекратилась, и слышался лишь гул смеха и разговоров. Оскара осенило: теперь она, точно, придет.
Но Ольга все не шла, и он оставался неподвижен. Он больше не помнил, как долго пролежал, пока наконец не послышались шаги по лестнице, в следующую минуту он ощутил на шее знакомые руки, и Ольга легла рядом. Только на сей раз он оказался между нею и стеной. Ольга переоделась для отъезда, но оставалась все такой же страстной. В темноте сверкали ее глаза, и дыхание было жарким.
Только теперь она ничего не говорила, лишь гладила волосы Оскара и время от времени прижималась к нему со всей силой. Наконец, она прямо-таки вся вжалась в Оскара и прошептала: «Прощай, спасибо, теперь уже мы больше не встретимся».
На этот раз Оскар ответил на ее ласки.
Дребезжание катящихся колес удалилось, веселье стихло. Все реже слышались шаги по двору, изредка кто-то взбегал по ступенькам крыльца. Солнце поднялось уже высоко. Пучок летних утренних лучей проник в амбар сквозь щель в крыше.
Юноша вытащил из-под головы руку, она совсем одеревенела. Пошевелил ногой — та была как чужая. Поднявшись, он сел. Голова кружилась, и когда он ступил во двор, солнце в первый миг ослепило его настолько, что секунду-другую он ничего не видел.
Совсем пуст был теперь двор. А ухоженная трава на нем была в удручающем состоянии, и на ней виднелись следы, оставленные резко развернувшейся повозкой. Служанка доила корову в загоне. Больше не было видно ни одной живой души.
Оскар вышел на дорогу, что вела к берегу озера, и его усталый взгляд мерил залитые солнцем, мерцающие в дымке дали. Словно во сне шагал он по обочине привычной ему дороги, ничего не чувствуя, ни о чем не думая. На полпути он остановился и оглянулся назад. Он видел дом и сад, яблони и баню, клети и хлев и еще колодезный журавль, на верхушку которого, сменяя одна другую, присаживались ласточки. И он почувствовал, что просыпается. Все, что случилось с ним, что однажды началось в тот вечер, когда он возвращался с озера, и теперь кончилось, промелькнуло перед ним единой чередой картин.
Ольга! Это имя только теперь сверкнуло в его памяти. Стало быть, ее больше нет здесь, они расстались навсегда. Он понимал неизбежность этого, но казалось странным, что так произошло на самом деле. И он не мог стереть из памяти ее взгляда, который ему доводилось видеть и безнадежно тоскливым, и полным буйной радости.
Он подошел к береговому обрыву и остановился. Поверхность озера переливалась пологими волнами, посылавшими на берег бодрящий запах камыша. Он прислушивался к тишине, и мысли его опять пытались остановиться.
Но именно в этот момент до него донесся из-за озера, с дороги на склоне холма, удаляющийся стук колес. И словно горячая волна вдруг поднялась по спине и горлу к глазам, и молодой человек, всхлипывая, рухнул на землю в цветущие лесные купыри и колокольчики.
Hääyö Перевод Г. МуравинаЖизнь и солнце
(Роман, 1916)
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Старая хозяйка Малкамяки, или бабушка.
Элиас, ее сын.
Герцог, товарищ и друг Элиаса.
Богач, товарищ Элиаса.
Новые хозяин и хозяйка Малкамяки.
Ольга, их дочь.
Бруниус.
Вилле и Элиина, хозяева крестьянской усадьбы Корке.
Вяйнё, Люйли, Мартта, Сайма — их дети.
Тааве, работник в усадьбе Малкамяки.
Судья.
Харьюпяя Анна, знакомая Люйли.
Мать Анны.
Старуха с узелком.
Поэт.
Народ на помолвке, на танцах.
Мужчины, парни, женщины, девушки.
Действие происходит утром, днем, вечером и ночью в течение одного лета в окрестностях холмистой гряды, тянущейся чуть в стороне от Малкамяки к Корке, с севера на юг. Год не определен.
_____________
Elämä ja aurinko Перевод Е. КаменскойПролог
Возвращение в дом
Молодой человек возвращается домой в час, когда юное лето только достигло долины. Им словно осыпаны деревья, земля и небесный купол. Еще стоя на дороге, молодой человек видит отворенную створку двери, ведущей в сени, и это придает определенное выражение всему серому домику, на который молодой человек больше не взглядывает. Он приближается, но его шаг становится все тише, словно цель путешествия вдруг отодвигается в неопределенную даль. И уже совсем близко он вовсе останавливается, поворачивает голову и смотрит в сторону, будто хочет унять волнение распахнутой, ждущей двери: «Ну-ну, будет, не стоит так волноваться, ничего такого нет в том, что я возвращаюсь».
Он поднимается по трем ступенькам крыльца и еще раз оглядывается, прежде чем переступает порог, дверь из сеней на кухню открыта, и там хлопочет мать. — Ах вот она где, мать. — Нужно что-то сказать, и он говорит: «Здравствуй». Мать отвечает из кухни, но они не сходятся вместе. Молодой человек поворачивается и идет в избу, закрывает за собой дверь и в первый раз вдыхает родной воздух дома.
Так он возвращается на лето к матери, приходит в три часа пополудни в погожий июньский день, и в первые мгновения ему не по себе. Не случайно он мешкал на дороге, прежде чем войти в дом. Здесь каждый уголок, каждое укромное местечко нежно хранят всегдашнее знакомое настроение, и трудно выбрать, с чего начать освоение этого мира. Он обходит все кругом и в один час растрачивает все впечатления, так что когда он опускается в качалку, ему кажется, будто он и не уезжал отсюда вовсе.
Тихую-тихую мелодию оставили здесь, чтобы удерживать родившееся когда-то настроение. Окружение относилось к ней благосклонно. Просторная стена с дверью посредине принимала на себя вечерний свет, лившийся из двух выходивших на зады окон, а заглядывавшая в боковое окно ветка черемухи словно призывала взглянуть мимо нее на лежащую за окном долину. Долина с ее пологим склоном, со всем, что в ней было, охотно позволяла смотреть на себя, как человек уверенный в своих чарах; и пригожие глаза долго глядели на нее из-за черемуховой ветки, а едва слышная мелодия баюкала дом. Умиротворенная душа словно угадывала слабый травяной дух за окном, а тиканье настенных часов звучало как нескончаемое уверение. И мало-помалу уверения были услышаны и настроили душу человека на согласный лад. В иные мгновения озарений ему открывалась великая простота бытия, жизни; так и теперь его сознание согласно приняло в себя все: тиканье часов, запах молодой травы, нежное угасание дня и самого себя. Как будто его внутренний человек произнес: «Вот я», — и этим высказал и объяснил тайну бытия.
В такие мимолетные мгновения кажется, будто ты один существуешь в мире; но к этому чувству не примешивается ни ужас, ни восторг, в нем нет ни печального, ни радостного оттенка. Тогда бодрствует, ощущает и постигает лишь внутренний, изначальный человек — вечно неизменный, не знающий ни печали, ни радости, ни юности, ни старости. Такие мгновения случаются в жизни всякого, хотя у кого-то, быть может, они остаются незамеченными.
А то иногда покажется, что дух какого-то другого, знакомого мне человека, живого или умершего, витает рядом и пристально наблюдает за моими внутренними движениями. И если я обращу на него свой взор, то и мне откроется его изначальный человек — как бы нагой и беспомощный. И так, покуда внутреннее око не насытится зрелищем; тогда тело шевельнет рукой или ногой, очнется, и изначальный человек погрузится обратно в бездны бессознательного.
Такое внутреннее нечаянное движение произошло в душе сидевшего в качалке человека. Оно было связано с его матерью, которая находилась сейчас тут же рядом, за стеной, с этой пожилой женщиной, сделавшейся вдруг странно чужой, так что, глядя на нее, он подумал: «Это моя мать». Подумал не словами, но вид этого морщинистого лица вызвал в его душе нежное умиление, трогающее душу, подобно собственному отражению в зеркале, но от которого труднее освободиться.
