Бумажный солдатик
Один солдат на свете жил,красивый и отважный,но он игрушкой детской был:ведь был солдат бумажный.
Он переделать мир хотел,чтоб был счастливым каждый,а сам на ниточке висел:ведь был солдат бумажный.
Он был бы рад – в огонь и в дым,за вас погибнуть дважды,но потешались вы над ним:ведь был солдат бумажный.
Не доверяли вы емусвоих секретов важных,а почему?А потому,что был солдат бумажный.
А он, судьбу свою кляня,нетихой жизни жаждал.И все просил: «Огня! Огня!» —забыв, что он бумажный.
В огонь? Ну что ж, иди! Идешь?И он шагнул однажды,и там сгорел он ни за грош:ведь был солдат бумажный.
«…И когда под вечер над тобою…»
О. Батраковой
…И когда под вечер над тобоюжуравли охрипшие летят,ситцевые женщины толпоюсходятся – затмить тебя хотят.
Молчаливы. Ко всему готовы.Окружают, красотой соря…Ситцевые, ситцевые, что вы!Вы с ума сошли: она ж – своя!
Там, за поворотом Малой Бронной,где окно распахнуто на юг,за ее испуганные бровидесять пар непуганых дают.
Тех, которые ее любили,навсегда связала с ней судьба.И за голубями голубымибольше не уходят ястреба.
Вот и мне не вырваться из плена.Так кружиться мне, и так мне жить…
Я – алхимик.Ты – моя проблемавечная…тебя не разрешить.
Джазисты
Ст. Рассадину
Джазисты уходили в ополченье,цивильного не скинув облаченья.Тромбонов и чечеток королив солдаты необученные шли.
Кларнетов принцы, словно принцы крови,магистры саксофонов шли, и, кроме,шли барабанных палок колдуныскрипучими подмостками войны.
На смену всем оставленным заботамединственная зрела впереди,и скрипачи ложились к пулеметам,и пулеметы бились на груди.
Но что поделать, что поделать, еслиатаки были в моде, а не песни?Кто мог тогда их мужество учесть,когда им гибнуть выпадала честь?
Едва затихли первые сраженья,они рядком лежали. Без движенья.В костюмах предвоенного шитья,как будто притворяясь и шутя.
Редели их ряды и убывали.Их убивали, их позабывали.И все-таки под музыку землиих в поминанье светлое внесли,
когда на пятачке земного шарапод майский марш, торжественный такой,отбила каблуки, танцуя, параза упокой их душ. За упокой.
Арбатский дворик
…А годы проходят, как песни.Иначе на мир я гляжу.Во дворике этом мне тесно,и я из него ухожу.
Ни почестей и ни богатствадля дальних дорог не прошу,но маленький дворик арбатскийс собой уношу, уношу.
В мешке вещевом и заплечномлежит в уголкенебольшой,не слывший, как я, безупречнымтот двор с человечьей душой.
Сильнее я с ним и добрее.Что нужно еще? Ничего.Я руки озябшие греюо теплые камни его.
Живописцы
Живописцы, окуните ваши кистив суету дворов арбатских и в зарю,чтобы были ваши кисти словно листья.Словно листья, словно листья к ноябрю.
Окуните ваши кисти в голубое,по традиции забытой городской,нарисуйте и прилежно, и с любовью,как с любовью мы проходим по Тверской.
Мостовая пусть качнется, как очнется!Пусть начнется, что еще не началось.Вы рисуйте, вы рисуйте, вам зачтется…Что гадать нам: удалось – не удалось?
Вы, как судьи, нарисуйте наши судьбы,наше лето, нашу зиму и весну…Ничего, что мы чужие, – вы рисуйте!Я потом, что непонятно, объясню.
Песенка об Арбате
Ты течешь, как река. Странное название!И прозрачен асфальт, как в реке вода.Ах, Арбат, мой Арбат, ты – мое призвание.Ты – и радость моя, и моя беда.
Пешеходы твои – люди не великие,каблуками стучат – по делам спешат.Ах, Арбат, мой Арбат, ты – моя религия,мостовые твои подо мной лежат.
От любови твоей вовсе не излечишься,сорок тысяч других мостовых любя.Ах, Арбат, мой Арбат, ты – мое отечество,никогда до конца не пройти тебя!
«Над синей улицей портовой…»
Над синей улицей портовойвсю ночь сияют маяки.Откинув ленточки фартово,всю ночь гуляют моряки.
Кричат над городом сирены,и птицы крыльями шуршат,и припортовые царевнык ребятам временным спешат.
Ведь завтра, может быть, проститьсяпридут ребята, да не те…Ах, море – синяя водица!Ах, голубая канитель!
Его затихнуть не умолишь —взметнутся щепками суда.Земля надежнее, чем море, —так почему же вы туда?
Волна соленая задушит —ее попробуй упросить…Эх, если б вам служить на сушеда только б ленточки носить!
«А мы швейцару: “Отворите двери!..”»
А мы швейцару: «Отворите двери!У нас компания веселая, большая,приготовьте нам отдельный кабинет!»
А Люба смотрит: что за красота!А я гляжу: на ней такая брошка!Хоть напрокат она взята,пускай потешится немножко.А Любе вслед глядит один брюнет.А нам плевать, и мы вразвалочку,покинув раздевалочку,идем себе в отдельный кабинет.
На нас глядят бездельники и шлюхи,Пусть наши женщины не в жемчуге,послушайте, пора уже,кончайте ваши «ах» на сто минут.
Здесь тряпками попахивает так…Здесь смотрят друг на друга сквозь червонцы…Я не любитель всяких драк,но мне сказать ему придется,что я ему попорчу весь уют,что наши девушки за денежки,представь себе, паскудина брюнет,они себя не продают.
Каравай
Вы видели, щиток приоткрывая,в задумчивой и душной глубинеприщуренные глазки каравая,когда он сам с собой наедине?
Когда очнуться не хватает мочи,когда румяный край – под цвет зари…О чем он думает? О чем бормочет,ленивые глотая пузыри?
А в нем живут сгоревшие поленья,старанья мастериц и мастеров.Он, как последнее стихотворенье,и добр, и откровенен, и суров.
И задыхается на белом блюдеот радости рожденья своего…И кланяются караваю людии ломтики уносят от него.
«Разлюбила меня женщина и ушла не спеша…»
Разлюбила меня женщина и ушла не спеша.Кто знает, когда доведется опять с нею встретиться.А я-то предполагал, что земля – это шар…Не с кем мне было тогда посоветоваться.
Старый пиджак
Ж. Б.
Я много лет пиджак ношу.Давно потерся и не нов он.И я зову к себе портногои перешить пиджак прошу.
Я говорю ему шутя:«Перекроите всё иначе.Сулит мне новые удачиискусство кройки и шитья».
Я пошутил. А он пиджаксерьезно так перешивает,а сам-то все переживает:вдруг что не так. Такой чудак.
Одна забота наявув его усердье молчаливом,чтобы я выглядел счастливымв том пиджаке. Пока живу.
Он представляет это так:едва лишь я пиджак примерю —опять в твою любовь поверю…Как бы не так. Такой чудак.
«Мы стоим – крестами руки…»
О. Б.
Мы стоим – крестами руки —безутешны и горды,на окраине разлуки,у околицы беды,где, размеренный и липкий,неподкупен ход часов,и улыбки, как калитки,запираем на засов.Наступает час расплаты,подступает к горлу срок…Ненадежно мы распятына крестах своих дорог.
«Тьмою здесь все занавешено…»
Г. В.
Тьмою здесь все занавешенои тишина, как на дне…Ваше величество женщина,да неужели – ко мне?
Тусклое здесь электричество,с крыши сочится вода.Женщина, ваше величество,как вы решились сюда?
О, ваш приход – как пожарище.Дымно, и трудно дышать…Ну, заходите, пожалуйста.Что ж на пороге стоять?
Кто вы такая? Откуда вы?!Ах, я смешной человек…Просто вы дверь перепутали,улицу, город и век.
Старый дом
Дом предназначен на слом. Извините,если господствуют пыль в нем и мрак.Вы в колокольчик уже не звоните.Двери распахнуты. Можно и так.
Всё здесь в прошедшем, в минувшем и бывшем.Ночь неспроста тишину созвала.Серые мыши, печальные мышивсе до единой ушли со двора.
Где-то теперь собралось их кочевье?Дом предназначен на слом. Но сквозь тьму,полно таинственного значенья,что-то еще шелестит по нему.
Мел осыпается. Ставенька стонет.Двери надеются на визит.И удивленно качается столик.И фотокарточка чья-то висит.
И, припорошенный душною пылью,помня еще о величье своем,дом шевелит пожелтевшие крыльястарых газет, поселившихся в нем.
Дом предназначен на слом. Значит, кромене улыбнется ему ничего.Что ж мы с тобой позабыли в том доме?Или не все унесли из него?
Может быть, это ошибка? А еслиэто ошибка? А если – она?..Ну-ка, гурьбой соберемся в подъезде,где, замирая, звенит тишина!
Ну-ка, взбежим по ступенькам знакомым!Ну-ка, для успокоенья душикрикнем, как прежде: «Вы дома?.. Вы дома?!»Двери распахнуты. И ни души.
Черный «мессер»
