— Туда никто не ходил и раньше, — напомнила я ему.
— Да, но теперь туда не ходили и разбойники, да и вообще никто там теперь не появлялся.
— Там были привидения? — воскликнула Дот.
— Нет, просто там всех охватывали странные мрачные предчувствия. Кто бы туда ни приходил, ему казалось, что с этим местом не все ладно. Еще очень долго поговаривали о том, что после дождя земля размокает и на ней опять проступают окрашенные в красноватый цвет следы сорока шагов, сделанных братьями во время дуэли. Там пытались сажать деревья, но ничто не приживалось, а следы оставались.
— Что случилось с девушкой, из-за которой они дрались? — спросила Фелисити.
— История умалчивает.
— Надеюсь, что их призраки ее преследовали, — опять вставила я.
— Сами виноваты, — вынесла вердикт нянюшка. — Терпеть не могу таких дураков. Никогда не терпела их и терпеть не собираюсь.
— Все-таки это очень грустно, что они оба умерли, — высказала я свое мнение. — Лучше бы один из них остался в живых и до конца жизни раскаивался в своем преступлении… А девушка эта все равно того не стоила.
— В жизни не все истории заканчиваются, как нам того хочется, — сказала Фелисити. — Приходится принимать жизнь такой, какая она есть.
— Об этой истории написали пьесу, — продолжал мистер Долланд. — Она называлась «Поле сорока следов».
— Вы в ней играли, мистер Долланд? — спросила Дот.
— Нет. Это было еще до меня. Но я слышал о ней и заинтересовался историей двух братьев. Некто по имени Мэйхью написал по ней пьесу, причем в соавторстве со своим братом, что вызвало дополнительный интерес к пьесе. Я имею в виду то, что братья написали пьесу о других братьях. Ее поставили в театре на Тоттенхем-стрит, где она довольно долго пользовалась успехом.
— Трудно себе представить, что все это происходило где-то здесь, — пискнула Эмили.
— Жизнь такая штука… Никогда не знаешь, что с тобой произойдет завтра, — очень серьезно ответила Фелисити.
* * *
Так проходило время, счастливые и безмятежные недели складывались в месяцы, а месяцы в годы, и ничто не нарушало нашего размеренного существования. Приближался мой двенадцатый день рождения. Это означало, что Фелисити было года двадцать четыре. У мистера Долланда начали седеть виски, и мы все единодушно сошлись во мнении, что ему это очень идет, а его выступлениям добавляет благородства и величия. Нянюшка все чаще жаловалась на ревматизм, а Дот вышла замуж и покинула нас. Нам ее очень не хватало, но ее место заняла Мег, а Эмили заняла место Мег. На место Эмили никого нанимать не стали, посчитав, что в этом нет никакой необходимости. Со временем Дот произвела на свет прелестного пухлого младенца, которого она с гордостью нам продемонстрировала.
С тем временем связаны счастливые воспоминания, но уже тогда мне следовало понимать, что долго так продолжаться не может. Я превращалась в девушку, а Фелисити стала прекрасной молодой женщиной.
Перемены подкрадываются к нам незаметно, когда их ожидаешь менее всего.
С тех пор как Фелисити у нас поселилась, мои родители изредка приглашали ее к обеду. Фелисити объясняла мне, что это делается тогда, когда среди гостей оказывается одной женщиной меньше, чем ожидалось. И хотя она была всего лишь гувернанткой, родство с профессором Уиллсом делало ее присутствие за одним обеденным столом с гостями родителей приемлемым. Фелисити подобные приглашения не радовали. Я помню ее единственное выходное платье. Оно было сшито из черных кружев и очень ей шло, но, за исключением упомянутых обедов, оно просто висело в шкафу, служа грустным напоминанием о том, что носить ей его некуда. Она всегда радовалась отъезду моих родителей, поскольку это означало отсутствие званых обедов и необходимости на них присутствовать. Она никогда не знала заранее, когда поступит очередное приглашение, потому что такие решения всегда принимались в последнюю минуту. Фелисити не имела права отказываться от приглашений, но принимала их с большой неохотой.
По мере того как я подрастала, я все чаще видела своих родителей. Теперь мы часто вместе пили чай. Мне казалось, что их мое присутствие смущает еще больше, чем меня необходимость сидеть с ними за одним столом. Впрочем, они всегда были внимательны и добры ко мне. Они задавали мне много вопросов, в основном связанных с учебой. Я с легкостью накапливала в памяти всевозможные факты и обожала читать, что и помогало мне удовлетворять их любопытство. Таким образом, хотя нельзя было сказать, что мои успехи приводят их в восторг, оснований для недовольства у них тоже не было.
А потом появились первые признаки перемен, хотя я не сразу их распознала.
Фелисити пригласили на очередной званый обед.
— Мое платье кажется мне таким заношенным и пыльным, — пожаловалась она. — С черными платьями всегда так.
— Оно тебе очень идет, Фелисити, — заверила я ее.
— Я чувствую себя такой чужой, посторонней. Все знают, что я гувернантка и что меня позвали для ровного числа.
— Зато ты выглядишь лучше их всех, и ты интереснее их всех.
Услышав это, она расхохоталась.
— Все эти заслуженные старые профессора считают меня пустоголовой идиоткой.
— Это они пустоголовые идиоты, — успокоила ее я.
Я была с ней, пока она одевалась. Она уложила свои чудесные волосы в высокую прическу, а волнение окрасило в нежно-розовый цвет ее щеки.
— Ты выглядишь прелестно, — объявила я. — Они все обзавидуются.
Это опять ее рассмешило, а я обрадовалась тому, что мне удалось ее немного успокоить.
Тут меня настигла страшная мысль: скоро и мне придется посещать эти ужасные и нудные обеды.
В одиннадцать часов она зашла ко мне в комнату. Я еще никогда не видела ее такой красивой. Я села в кровати.
— Ах, Розетта, — рассмеялась Фелисити, — я просто обязана все тебе рассказать.
— Тс-с, — приложила я палец к губам. — Нянюшка Поллок рассердится. Она скажет, что ты не должна тревожить мои сны.
Мы прыснули, и она присела на краешек моей кровати.
— Мне… так понравилось.
— Что? — воскликнула я. — Тебе понравилось обедать с престарелыми профессорами?
— Они не все престарелые. Там был один…
— И?
— С ним было очень интересно. После обеда…
— Я знаю, — перебила ее я. — Дамы оставляют джентльменов пить портвейн и обсуждать вопросы слишком весомые или слишком грубые для деликатных женских ушей.
Мы опять расхохотались.
— Расскажи мне еще об этом не очень престарелом профессоре, — попросила я. — Я и не знала, что такое бывает. Я думала, они рождаются престарелыми.
