Далее шли показания той самой Лены. Она, со свойственной молнацкомкам энергией и экспрессией, описывала все тоже самое, но добавляя свои детали, как то попытки Днёва дотронуться до ее обнаженного тела, "его звериный взгляд при виде обнаженного женского тела", а так же "слова о возможной физической расправы в будущем над ней, если она хоть слово скажет кому-нибудь".
В кабинет вошел Збруев.
- Ну как тебе художества? - осведомился он, указав на папку.
- Триллер просто какой-то с маньяком-подполковником Днёвым в главной роли, - ответил Днёв и закрыл папку, после чего спросил у генерала: - Что с ребятами?
- Ты кого имеешь ввиду? - не понял Збруев. - Тех, кто про тебя сказки-небылицы нарассказывал. Все в порядке с ними. Живы здоровы.
- Да что с этими все в порядке, я не сомневаюсь, - ответил подполковник. - Я своих ребят ввиду имел...
Збруев ответил не сразу. Он отвернулся к стене, на которой висела карта страны, плотно утыканная флажками и прочими опознавательными знаками.
- Лычкарева забили еще два дня назад. Я ничего там сделать не смог, прости Боря. Остальные полуживые по больницам сейчас отправлены. Вот такие дела... М-да...
Он повернулся к Днёву, на глазах которого неожиданно выступили слезы. Подполковник тут же устыдился своей слабости и опустил голову, чтобы начальник не заметил его реакции. Но Збруев заметил:
- Мне тоже больно, Боря. Лычкарев первоклассным парнем был. Жена осталась. Двое детей. Но им ничего не грозит. Уже хотели их высылать, чуть ли не вещи из квартиры вышвыривали, но я все же здесь успел с приказом по тебе. А это и весь процесс притормозило....
- А меня-то они чего не трогали, Павел Семенович? - спросил Днёв.
- Для суда берегли, я думаю. Вроде как смотрите, товарищи, стоит живой - здоровый, вполне упитанный, во всем сам сознался. Ну, да ты и сам все знаешь.
- А как остановить все удалось?... - Этот вопрос больше всего волновал подполковника с момента выхода из кабинета, где ему чуть не вынесли смертный приговор.
- Вот об этом, Боря, я и хотел бы с тобой сейчас поговорить....
***
Тремя днями ранее
- Товарищ генерал, машина готова.
Помощник отдал четь и вышел из кабинета. Збруев сгреб со стола кое-какие бумаги, чтобы еще немного поработать дома, и запихнул их в портфель.
Часы показывали одиннадцатый час. Засиделся он на работе. Жена звонила уже два раза и недвусмысленно напоминала, что пора бы ему уже приехать домой. Да он и сам чувствовал усталость, накопившуюся за последние дни. С момента ареста группы Днёва его ежедневно вызывали на самый верх и требовали, угрожали, снова требовали. Он как мог объяснял, что для того, чтобы требовать, неплохо было бы вернуть ему его сотрудников, таем более, такого ценного офицера как подполковник Днёв.
Вот и сегодня он был на приеме у Самого. Ну, не у Самого, а у Самого в рамках ведомства, конечно же. Разговор складывался непросто. Збруев пытался уговорить (если можно так выразиться) изменить решение коллегии МНБ по поводу Днёва и его подчиненных. Сам вроде бы и был согласен, что разбрасываться сотрудниками, да к тому же без весомых доказательств, ни к чему, но тут, как будто специально, ему занесли папку, пояснив, что это крайне важно и крайне срочно. Сам раскрыл папку и с интересом пробежал глазами по лежавшим в ней документам. А потом обратился к Збруеву:
- Ну, вот видите, Павел Семенович, что происходит-то... Вы тут сидите, выгораживаете своего Днёва, а он, оказывается, такого наворотил. Вот, посмотрите-ка... - Он подвинул папку генералу.
Збруеву с первой страницы стало понятно, что положение подполковника теперь просто критическое. Перед ним на столе лежали протоколы допросов свидетелей. Генерал прекрасно понимал, что все показания выбиты, выужены из людей с помощью угроз. Но это уже не имело никакого значения - документы есть документы.
- Разрешите идти, - поднялся Збруев.
- Идите. И думайте, Павел Семенович, как нам разгребать это дело. Времени все меньше, а спросят нас сами знаете как. А кто у нас исполнитель по волкам этим? Правильно, вы. Вот и думайте, Павел Семенович, думайте хорошенько. Ну, всего доброго. Вы свободны.
Укладывая бумаги в портфель и вспоминая этот разговор, генерал чувствовал, как сердце его сжимается, отдавая при этом неприятными покалываниями в левую руку.
'Так и до инфаркта недалеко', - пронеслось в голове.
Тяжело поднявшись, генерал прошел через весь кабинет, на всякий случай оглянулся на стол, дабы удостоверится, что ничего не забыл, и вышел в приемную, где его дожидался помощник.
- Езжай домой, - обратился к нему Збруев. - Завтра на часок пораньше будь на месте - работы много.
- Может, я до дома с вами, все же... - предложил помощник, который уже не первый год работал вместе с генералом и не любил, когда тот оставался без его заботы. - Как-то спокойнее будет.
- Я тебе все сказал, - отрубил Збруев. - Свободен.
- Есть.
Генерал не спеша спустился по лестнице на первый этаж, решив, что в его состоянии лучше подвергать себя физическим нагрузкам, чем пользоваться лифтом. Выйдя из здания министерства, он сел в служебный автомобиль, который плавно повез его в сторону Проспекта мира, где находилась его квартира.
Затормозив у самого подъезда, водитель в звании старшего лейтенанта выскочил из машины и открыл заднюю дверцу. Збруев вышел наружу, посмотрел на горящие на пятом этаже окна своей квартиры и попрощался с везшим его офицером.
Машина рванула с места и исчезла за углом дома. И в этот момент Збруев услышал прямо у себя за спиной вроде бы незнакомый голос:
- Добрый вечер, Павел Семенович.
Генерал резко обернулся и к своему удивлению увидел перед собой человека, которого меньше всего ожидал встретить в столь поздний час возле своего подъезда. Перед ним стоял Леонтий Дробинский - известный в стране журналист, сотрудник газеты 'Национал-коммунистические вести', видный политический обозреватель.
- Товарищ Дробинский? - удивленно произнес Збруев. - Что вы здесь делаете?
- Я должен поговорить с вами.
Высокопоставленный сотрудник МНБ почувствовал, что журналист взволнован. Да это было заметно и чисто визуально. Глаза у Дробинского нервно бегали, не задерживаясь по долгу на какой-либо точке, а рука, которую он протянул для приветствия, была холодной и влажной.
- Поговорить? - насторожился Збруев. - А почему при столь странных обстоятельствах? Вы словно поджидали меня где-то за углом. Почему бы вам не прийти ко мне завтра в кабинет?
- Нет-нет, - замахал руками Леонтий. - В кабинете никак нельзя. Да и здесь... - Он покосился на подъезд.
- Что здесь? - не понял Збруев.
- Здесь тоже лучше не надо, - после небольшой заминки сообщил политический обозреватель. - У вас же наверное все прослушивается тут....
- Ах, вот оно в чем дело, - сообразил генерал. - И где же вы хотите со мной побеседовать?
- Давайте пройдемся?
У Збруева промелькнула мысль, что зря он все же отпустил помощника, который как в воду глядел, предлагая его проводить. Сейчас все несанкционированные контакты были крайне нежелательны, а особенно с прессой, да еще и прессой политической. В принципе, ничего страшного в возможном разговоре с Дробинским не было - он и сам был фактически сотрудником МНБ. Ну, а как иначе? Но вот способ общения Збруева беспокоил.... И все же он решился на эту небольшую прогулку - что-то подсказывало ему, что игнорировать Леонтия не стоит.
- Хорошо, - произнес он и сам двинулся в сторону арки, которая вела на Проспект. Скрывать беседу было теперь бессмысленно - камеры наружного наблюдения на подъезде, конечно, зафиксировали их встречу.
Дробинский словно прочитал его мысли:
- Не волнуйтесь, о нашей встрече никто не узнает. - С этими словами он подхватил генерала под руку и начал увлекать в темноту двора. - Камера временно отключена, если вы волнуетесь об этом.
- Это как же? - удивился генерал.
- Неважно, - неопределенно махнул рукой журналист. - Доверьтесь мне, Павел Семенович.
- Извините, Леонтий, - Збруев попытался вывернуть свою руку из под руки Дробиснокого, - но вы изъясняетесь как в дешевом детективе, ей богу. Что происходит-то?
- Я сейчас вам все объясню, - заверил обозреватель 'Национал-коммунистического вестника'. - Давайте только отойдем подальше от вашего дома.
Оказавшись в плохо освещенном сквере за пару кварталов от дома Збруева они, наконец, остановились. Дробинский подозрительно огляделся вокруг, но, не заметив ничего, что могло бы ему помешать начать разговор, предложил генералу присесть на скамейку.
- Ну, теперь-то вы объясните мне? - потребовал Збруев. - Я надеюсь, товарищ Дробинский, что у вас были весомые причины для того, чтобы вот вытащить меня практически из дома в двенадцатом часу ночи и приволочь в этот сквер. Я слушаю вас.
