С тем же каменным лицом палач шагнул к задире, сгреб его за воротник и притянул к себе. Глаза у стражника, словно стеклянные шарики, выскочили из орбит.
– Слушай, парень! – рявкнул на него Куизль. – Если что-то нужно от меня, так и скажи. А если нет, так заткни пасть и пропусти меня.
В спину палачу внезапно ткнулось острие меча.
– Опусти его, здоровяк, – послышался голос сзади. – Или я кишки твои на меч намотаю. Слышишь ты меня?
Палач медленно кивнул, поставил перепуганного стражника на пол и обернулся. Перед ним стоял рослый начальник караула в начищенной до блеска кирасе. Как и младший коллега, он носил пышные усы, из-под сверкающего на солнце шлема выбивались светлые локоны. Кончик меча застыл теперь возле горла палача. Между тем вокруг них собралась небольшая толпа зевак, нетерпеливо ждавших дальнейшего развития событий.
– Так-то лучше, – проговорил караульный и расплылся в улыбке. – Теперь ты развернешься, и мы вместе поднимемся по лестнице в башню. Там для гостей из Баварии у нас есть уютное местечко, где так приятно поразмыслить.
Начальник караула едва ли не вплотную придвинул меч к горлу палача, чтобы подкрепить свое требование. У Куизля возникло неодолимое желание отбить клинок, подскочить к часовому и врезать ему дубинкой между ног. Но потом он вспомнил об остальных стражниках: те окружили их с поднятыми пиками и алебардами и вполголоса переговаривались. И ведь надо был так распаляться! Ему казалось даже, что стражник намеренно его спровоцировал. Может, так поступали со всеми приезжими?
Куизль развернулся и зашагал к башне. Оставалось только надеяться, что его выпустят прежде, чем сестра предстанет перед Творцом.
Не успели за палачом захлопнуть дверь, как снаружи в мостовую ударились первые дождевые капли. В скором времени дождь полил с такой силой, что люди перед воротами накрылись плащами и попрятались в ближайших сараях. По крышам застучали градины величиной с голубиное яйцо, и крестьяне, не успевшие вовремя убрать урожай, бранили собственную нерасторопность. За эту неделю непогода разбушевалась уже в третий раз, люди в домах жались друг к дружке перед распятиями и молились. Жители окрестных деревень усматривали в наводнениях праведный гнев божий: так Господь карал проклятых горожан за их распутство! Роскошные одеяния, продажные женщины, гордыня и жилища до небес… Не это ли погубило Содом и Гоморру? А в январе к началу Рейхстага явятся самодовольные вельможи, погрязнут в пьянстве и разврате и вместо мессы будут распевать гимны собственной власти. Притом что судьбу империи вершить подвластно одному лишь Господу!
В башню над воротами ударила молния, и громыхнуло так, что испуганно заплакали дети в другом конце города. На краткий миг вспышка озарила сгорбленного человека. Дождь и град хлестали его по лицу, но он упрямо пробирался от ворот Святого Якоба к центру города. В такую погоду никто больше не решался выглядывать на улицу, но мужчина должен был доставить послание.
Шрам на лице нестерпимо болел, как это часто бывало, когда менялась погода. Палач едва не ускользнул от него, но мужчина знал, что враг его пройдет через ворота Святого Якоба. Других способов войти в город с запада не было. Поэтому от пристаней он опрометью бросился к воротам, чтобы предупредить стражников. Золото сделало свое дело: теперь им хватит времени, чтобы привести свой план в действие.
Месть… Сколько лет они вдвоем ждали этого!
Человек оскалился, и шрам на лице начал нервно подергиваться.
2
Шонгау, 12 августа 1662 года от Рождества Христова
Летний зной зловонным покрывалом навис над Шонгау.
Магдалена мчалась по заросшей тропинке, тянущейся от Кожевенной улицы к Леху, так что платье развевалось на бегу. Мать освободила ее на сегодня от домашних обязанностей, строгий отец был очень далеко, поэтому девушка бежала по прохладным тенистым лужайкам и радовалась, что смогла наконец вырваться из городской духоты и зловония.
Магдалене не терпелось искупаться в реке: от спутанных волос до сих пор несло запахами навоза, мочи и помоев. Все утро и до полудня они с матерью сгребали лопатами городские нечистоты и сваливали в повозку, им помогали даже девятилетние близнецы Георг и Барбара. Работа давалась тяжелее, чем обычно, так как отец Магдалены несколько дней назад уехал в Регенсбург. Палач и его семья обязаны были поддерживать чистоту на улицах Шонгау и убирать нечистоты и трупы животных. Каждую неделю в проулках и на пересечениях улиц скапливались целые горы помоев, которые жарким летом буквально запревали. По ним сновали крысы с лысыми хвостами и злобно таращили на прохожих глазки-бусинки.
По крайней мере, вечер оставался в распоряжении Магдалены.
Уже через пару минут дочь палача добралась до берега Леха. Она свернула налево и обошла стороной пристань, возле которой даже в это время стояло с полдюжины пришвартованных плотов. До Магдалены донесся смех плотогонов, которые с криками сгружали бочки, ящики и тюки и тащили их в новый склад возле причала. Девушка свернула с тропинки и стала пробираться сквозь зеленый подлесок; в разгар лета молодые побеги доставали ей до самых плеч. Земля под ногами была илистая и скользкая, и босые ступни то и дело проваливались с чавканьем по щиколотку.
Наконец Магдалена добралась до своего любимого места – небольшой бухточки, скрытой от посторонних глаз обступающими ее ивами. Она перебралась через гигантский пересохший корень и скинула с себя всю одежду. Затем тщательно выстирала юбку, передник и корсаж, оттерев их о мокрую острую гальку, и в завершение разложила все на прогретый солнцем булыжник сушиться. После чего залезла в воду, и прохладное течение приятно защекотало кожу. Ноги погрузились в илистое дно, девушка зашла поглубже и нырнула. Здесь, в промытой с незапамятных времен бухте, течение было не таким сильным. Магдалена купалась и старалась не подплывать слишком близко к водоворотам на середине реки. Вода смыла всю грязь и зловонье, и уже через несколько минут она чувствовала себя свежей и отдохнувшей. Душный город казался теперь очень и очень далеким.
Дочь палача поплыла обратно к берегу – и обнаружила, что вся ее одежда пропала.
Магдалена растерянно огляделась по сторонам. Она оставила мокрые вещи там, на камне. Теперь на том месте лишь медленно испарялось мокрое пятно.
Быть может, кто-то за ней подсматривал?
Магдалена обыскала берег, но одежду нигде не нашла. Она попыталась успокоиться: наверняка это дети решили над ней подшутить, вот и всё. Девушка уселась на корень, чтобы обсохнуть под солнцем, запрокинула голову и стала ждать с закрытыми глазами, когда сорванцы выдадут себя смехом.
Внезапно за спиной послышался шорох.
Магдалена даже вскочить не успела – кто-то обхватил ее за шею жилистой волосатой рукой и накрыл ладонью рот. Девушка попыталась крикнуть, но не смогла издать ни звука.
– Даже не думай! Иначе зацелую тебя, так что шея вся в засосах будет, и отец тебе по заднице надает.
Несмотря на прижатую ко рту ладонь, Магдалена невольно прыснула.
– Симон! Господи, ну и напугал же ты меня! Я-то решила, какой-нибудь разбойник или насильник…
Симон Фронвизер мягко поцеловал ее в шею.
– Как знать, может, я и есть один из таких… – Он заговорщицки подмигнул ей.
– Ты легкомысленный коротышка-лекарь, вот и всё. Скорее я сверну тебе шею, и ты меня даже поцарапать не успеешь. Черт его знает, за что я тебя так люблю…
Она вывернулась из его хватки и набросилась на Симона. Прижавшись друг к другу, они покатились по мокрой гальке. Борьба длилась недолго, и вскоре Магдалена обхватила Симона бедрами и придавила к земле. Жилистый лекарь был узок в плечах и богатырской мускулатурой не отличался. С его ростом ровно в пять футов Магдалена относила его к числу самых низкорослых мужчин, каких только видела. Изящное лицо Симона украшала аккуратно подстриженная черная бородка; в ясном взгляде подвижных глаз, казалось, ни на секунду не угасал насмешливый блеск. Чуть сальные волосы по последней моде доходили до плеч. Лекарь тщательно ухаживал за своей внешностью и тем самым привлекал внимание не только дочери палача.
– Все… сдаюсь, – просипел Симон.
– Ну уж нет! Сначала поклянись, что не завел кого-нибудь на стороне!
Лекарь устало помотал головой.
– Никого… клянусь.
Магдалена щелкнула его по носу и улеглась рядом с ним. Она до сих пор не простила ему окончательно похождения с рыжей торговкой почти два года назад, хотя Симон уже раз десять клялся ей, что между ними ничего не было. Но сегодняшний день был слишком хорош, чтобы тратить его на споры. Они вместе смотрели, как над головами тихо покачивались на ветру ветки ивы; долго молчали и вслушивались в шорох листьев. Через некоторое время Магдалена все же заговорила:
