– Погода благоприятствует, Петр Игнатьевич, луна скрылась, высаживайтесь смело. Вряд ли османы нас видят!
Рядом с Тирбахом находился помощник командира «Утки» капитан-лейтенант Кюхельбекер, остзейский немец, ставший русским морским офицером по примеру своих предков, что уже полтора века ходили по морям под Андреевским флагом. И служили честно – летом 1919 года отважный моряк вывел свою подлодку из Севастополя и дошел до Новороссийска, имея на борту меньше половины штатного экипажа, причем в большинстве своем состоящего из офицеров армии, казаков, вчерашних гимназистов и прочих штатских. Ушли из-под самого носа англичан и французов, которые с рьяным ожесточением принялись уничтожать русские корабли, не желая передавать их ни белым, ни подступавшим к городу красным.
Линкор и новые турбинные эсминцы союзники, что оказались хуже злейших врагов, увели в Константинополь, не скрывая желания их присвоить, на старых броненосцах были взорваны крышки паровых котлов, а дюжину русских подводных лодок вывели на внешний рейд и там затопили, открыв кингстоны.
Из всего Черноморского флота в руках белых остались лишь жалкие остатки в виде старого крейсера «Генерал Корнилов», именовавшегося на стапеле «Очаковым» и на котором в давние времена поднял красный флаг мятежный лейтенант Петр Шмидт, нескольких угольных эсминцев и четырех подлодок. Имелась еще пара ветхих канонерских лодок с таким же древним минным заградителем, место которым на брандвахте, и то в лучшем случае, а не в открытом море…
– Рисковый вы человек, Петр Игнатьевич, если что не так пойдет, то дайте красную ракету! Я не выпущу турок из гавани, да и «агэшки» нам помогут. А там и «генералы» прибудут, ровно час остался! – Кюхельбекер демонстративно посмотрел на тускло освещенный фосфором циферблат швейцарских часов. – Думаю, сами управимся, времени с избытком!
Тирбах задорно тряхнул головою и тут же ухватил крепкими пальцами козырек, поправив фуражку, искоса, но с уважением посмотрел на застывшие у 75-мм пушек расчеты – временно исполняющий обязанности командира «Утки» отнюдь не бахвалился, экипаж его подводной лодки действительно рвался вступить в бой с двумя турецкими канонерками.
Вот только ничего хорошего в таком столкновении для нее не было, слишком неравны силы!
С «Американских Голландов» в такой стычке, пусть даже ночной, вообще мало пользы – на подлодках стоит только одно орудие, причем в жалкие 47 мм. Слабое и маломощное, его и с обычной полевой трехдюймовкой не сравнишь, не говоря о тех английских морских пушках, что стояли на турецких кораблях.
Правда, можно было пустить в ход торпеды с самой убойной, чуть ли не пистолетной дистанции – темнота такой атаке только благоприятствовала, но именно этого русские моряки не желали делать категорически, весь расчет строился на иной вариант развития событий…
Нижнеудинск
– Большевики очень сильны, Мики! Я раньше даже не представлял, насколько чудовищна их мощь…
Арчегов отхлебнул горячего рубинового чая, едва прикоснувшись губами к стеклу. Константин Иванович крепко держал за вычурную ручку массивный серебряный подстаканник, прилагая определенные усилия, чтобы не облиться кипятком. А такое несчастье могло произойти в любую секунду, так как вагон ощутимо потряхивало.
Разболтанная за время гражданской войны железная дорога словно покрылась небольшими ухабами прогнивших шпал. Хотя труд путейцев совершил почти невозможное, да что там – совсем невероятное дело, – еще год назад железнодорожные пути по всей Сибири находились в совершенной разрухе, и маршевая скорость паровоза в десять-пятнадцать верст в час казалась запредельной.
Но опять же, все относительно. Если сравнить с положением в РСФСР, то нынешнюю ситуацию в Сибири можно назвать почти идеальным порядком, а министерство путей сообщения отлаженным, как надежные швейцарские часы, механизмом, базирующимся на знаменитом немецком «орднунге».
Впрочем, данное ведомство оставалось одним-единственным наследием российских самодержцев, что ухитрилось пережить саму рухнувшую империю, причем и сейчас пребывало в относительно работоспособном состоянии, когда все вокруг находилось в крайне печальном виде.
– Как мы их…
Константин Иванович не договорил, чуть ли не прикусив язык – вагон ощутимо тряхнуло. Генерал усмехнулся и посмотрел в окно, мимо которого медленно проплывал чистенький перрон станции, за которой виднелся дымящий сотнями печных труб уездный сибирский городок, освещенный красными бликами выползающего на горизонт солнца.
Это был тот самый Нижнеудинск, где чуть больше года тому назад стоял поезд Верховного правителя адмирала Колчака и «золотые эшелоны», которые тогда плотно оцепили чешские солдаты. Больно жаждали мимолетные «союзники» несчастной России запустить блудливые ручонки в таящие неслыханные богатства утробы вагонов, обычных теплушек, набитых тяжеленными ящиками с вожделенным «презренным» металлом, вовремя вывезенным из Омска.
«Не срослось дельце у наших «братушек» новоявленных, так что «Легия-банк» они в Праге теперь вряд ли откроют! Хватит с них того, что и так здесь нахапали!»
Арчегов пожал широкими плечами, вспомнив горячие декабрьские дни уже далекого 1919 года, и сморщился от боли – задетая пулей ключица ныла до сих пор, и неудачное движение вызвало неприятный спазм. Константин Иванович погладил плечо ладонью и еще раз посмотрел на станцию. Нахмурив брови, генерал задумался на секунду, что-то подсчитывая, и улыбнулся самыми краешками губ.
– Что с тобою, друг мой?
– Не узнать… Ровно год тому назад, день в день, почти в тот же час, я был здесь, на этой самой станции – от Иркутска на Красноярск пошли, армию Каппеля спасать…
– И меня вместе с ней! – усмехнулся Михаил Александрович, но генерал пропустил слова мимо ушей и лишь внимательно смотрел на станцию, мысленно представив те тягучие дни да забитые теплушками воинских эшелонов пути, рядом с которыми высились мрачные бронированные коробки, ощетинившиеся орудийными стволами башен.
Сейчас не было ни бронепоездов, ни снующих кругом солдат, ни копоти с мусором на белом снегу, что тогда высился горками. Снег аккуратно перекидали в большие кучи, здание за лето тщательно отремонтировали, подкрасили, вставив в окна блестящие на солнце стекла. А из военных маячил одетый в новенькую черную шинель станционный смотритель, державший в руках жезл с круглым навершием.
Чуть в стороне, куда уж тут денешься – верная примета мирного времени, – монументами высились несколько подтянутых жандармов, словно вернулось то прошлое, которое Россия потеряла в смутное лихолетье, затянувшееся на четыре года.
– Да, Константин Иванович, не думал, что после всех завоеваний революции, – Михаил Александрович усмехнулся при последних двух словах, которые выговорил с непередаваемым сарказмом, – я снова увижу самых настоящих жандармов на улицах! Словно и не было этой кровавой вакханалии минувших лет, прошла она, как кошмарный сон, и наступило прежнее спокойствие и порядок!
– Ага! Как там у поэта написано – и вы, мундиры голубые, и ты, им преданный народ!
Арчегов удивился созвучию мыслей. Наверное, чересчур тесно общались они, чтобы не перенять друг от друга многое. Тут народная мудрость права: с кем поведешься, от того и наберешься.
– Слишком долго вы, я имею в виду имперские власти, верили в незыблемость устоев самодержавия, в прочность ее двух основных столпов – солдата с винтовкой в руках и вот, жандарма. А ведь служивые – всего лишь мужики, обряженные в шинели, и стоило царю окончательно потерять их доверие, как монархия на эти самые штыки и была поддета. Жандармы… Хм… Все знающие, все умеющие, недремлющее око… Много ли к ним прислушивались? А каково отношение было? Господа офицеры даже рук не протягивали – брезговали-с!
– Но сейчас-то, Костя, ситуация изменилась…
– Конечно! После того как страну напрочь сожгли, стали взывать о пожарных! Хорошо погуляли!!! Весело, с огоньком… Вечно русских из края в край бросает!
– Это точно… – нехотя согласился Михаил Александрович, моментально помрачнев лицом.
– С души тошнит! – слишком грубо отрезал Арчегов. Чай был отставлен им в сторону, и генерал забрался крепкими пальцами в серебряный портсигар, выудив оттуда папиросу.
– Ну и железная выдержка у тебя, Константин Иванович, я все думал, когда же задымишь?! Ты совсем как немец стал – куришь после завтрака, обеда и ужина.
– Ты забыл еще про полдник и вечерний кофе. Ровно полдесятка. Как видишь – слово дал и его держу!
– Так бросал бы ты это дело! Сам же мне говоришь, что курение вредно для здоровья.
– Если бы в рейды ходил… То да, дыхалка очень нужна, не курил бы, понятное дело. А так спокойная генеральская должность, весомый харч, что ж не подымить-то?
Арчегов усмехнулся, но его глаза, полыхнувшие болью, сощурились, под кожей на щеках заходили тугие желваки. Да и голос стал уже не шутливый, а тоскливый:
