Сержант повернулся ко мне.
— Покажите ваши ладони, мистер.
И когда я поворачивал ладони, я понял, что меня перехитрил солдат, у которого мозгов чуть меньше, чем мускулов. За те три года, что я пробыл курсантом мозоли сошли напрочь.
— Вы тоже лжец, — сказал сержант.
— И ты позволяешь этой собачьей морде называть курсанта лжецом, Адамс? — в гневе промычал О'Хара, удерживаемый двумя полицейскими.
Внезапно я почувствовал, что должен поддержать и защитить честь Флота. Мой кулак ударил в живот сержанта, громкое «вуууффф» привлекло внимание его товарищей; они бросили О'Хару и навалились на меня.
Измена и предательство!
Сквозь заграждение из полицейских дубинок, мелькающих перед глазами, я мельком увидел, как О'Хара ускользает в дверь, тогда как ему следовало атаковать раскрытые фланги и тылы противника. Рыжая крыса оставила меня одного. Гнев замедлил мою реакцию, полицейскому легко удалось зайти сзади и заломить мне руки.
Но справедливость восторжествовала. Слишком пьяный, чтобы благополучно преодолеть обледеневшие ступеньки, О'Хара поскользнулся и упал на тротуар. Когда полицейские выволокли меня наружу, Ред храпел в непосредственной близости от прибывшего тюремного фургона.
В воскресенье я проснулся перед полуднем в вытрезвителе военной полиции, предназначенном для военнослужащих, и, встав, зашатался от похмелья, побоев и возмущения при воспоминании о дешевой попытке О'Хары принести меня в жертву и спасти свою шкуру. На этот раз он спал на верхней койке, куда его, ввиду легкого веса, было легче забросить, чем меня, а на его лице из-под веснушек едва проглядывал большой синяк. Подобравшись к его уху, я просвистел "Битву в море Бойна".[22]
Он проснулся и повернулся лицом к краю койки.
— Ты — жалкий Мик,[23] - сказал я, — ты втравил меня в драку с полицейскими, чтобы спасти собственную шкуру.
— Джек, парень, ты наносишь мне серьезное оскорбление. Я намеревался убежать, чтобы достать для тебя предписание о habeas corpus.[24]
— Хабеас корпус? При воинском слушании дела?.. Слезай с койки. Я сейчас покажу тебе хабеас из кусков твоего корпуса…
К чести 'О'Хары, зная, что истина и сила были на моей стороне, он не стал увиливать от драки. Прежде, чем надзиратели разняли нас, синяков у нас стало поровну.
Я рассказываю об этом инциденте для того, чтобы показать, что О'Хара научился уважать мои кулаки, и я уверовал, что обладал единственной парой кулаков на всем континенте, к которой он относился с почтительностью. А кроме того, я хочу продемонстрировать, каким изворотливым был его ум, что даже любые непродуманные интриги всегда оставляли ему путь для отступления.
После вынесения приговора мы сели на нижней койке и провели самую короткую в истории флота стратегическую конференцию. Мы были под охраной, не в военной форме, истерзанные и покрытые синяками. Нас арестовали в зоне ограниченного допуска за нарушение спокойствия. Мы сопротивлялись аресту и мне вменялось обвинение в нападении на полицейского. К этому времени полный рапорт об инциденте уже должен быть в училище на столе у офицера по режиму.
Мы решили говорить правду, но Ред казался настроенным до странности оптимистично.
— Предоставь это дело мне, Джек.
В полдень Береговой патруль отвез нас в училище с предписанием о заключении под домашний арест. В понедельник утром за нами пришел матрос от Командующего Омубу. Командующий был родом из Ганы и в качестве официального диалекта употреблял местный английский язык афро-американцев. Поэтому он потратил около двадцати минут на то, чтобы громко прочесть рапорт военной полиции, затем откинулся на спинку стула и с недоверием, отвращением и печалью посмотрел сначала на меня, а потом на Реда.
— Джентльмены, из этого рапорта явствует, что вы оба непригодны для нашей службы. После того, как вы будете отчислены, Адамс, я полагаю, вы перейдете в Десантный корпус. Там ваша буйная удаль будет принята с радостью. Вам же, О'Хара, следовало бы стать испытателем матрацев в департаменте домашних приспособлений… Как вы оба ответите на эти обвинения? Виновны или невиновны?
— Виновны, — ответили мы.
— И что вы скажете на эти обвинения? О'Хара сделал шаг вперед.
— Командующий, — воскликнул он, — я всего лишь глупый ирландец, и единственным извинением является мое невежество, ноя хотел бы сказать пару слов в защиту курсанта Адамса.
— Вольно, О'Хара, и рассказывайте все как было.
— Сэр, курсантам Объединенного Космического Флота полагается вести себя как офицерам и джентльменам. Прежде, чем офицер станет джентльменом, сэр, он должен стать человеком. Оскорбление, нанесенное одному курсанту, пятнает честь всего Флота, сэр, Вашего Флота и моего, сэр, и эта честь была поставлена на карту, когда военный-полицейский обозвал курсанта Адамса лжецом, сэр.
— Все это было бы так, если бы курсант Адамс не солгал, — заметил Командующий.
— В том-то и вся соль, сэр. Ipso facto[25] курсант Адамс не мог солгать, потому что не обмолвился с полицейскими ни одним словом.
— Это правда, Адамс?
— Да, сэр. Я не открывал рта, сэр.
— Отчислите нас, сэр, если так нужно, — продолжал Ред, — но не отчисляйте с бесчестьем, в особенности курсанта Адамса, который доблестно сражался против превосходящих сил, пока я ходил созывать подкрепление… Он сражался героически несмотря на превосходство противника, сэр, чтобы защитить честь Объединенного Космического Флота, вашу честь и мою, сэр.
— Курсант О 'Хара, — произнес Командующий, — подождите приговора в приемной, пока я не оправлюсь от вашей речи.
Когда Ред покинул кабинет, Командующий Омубу сложил страницы рапорта в надлежащем порядке и печально взглянул на меня:
— Вольно, Адамс. Так вот, дать вам медаль я не смогу. Здесь пять обвинений против вас и четыре против О'Хары. С другой стороны, я не могу отчислить вас. Копия слушания дела прочтена Адмиралом Бредшоу. Если бы я отчислил вас после такой речи, я оказался бы самым паршивым командиром в истории училища. Но есть один маленький совет, который мне хотелось бы дать вам.
— Да, сэр.
— Юноша, есть лишь одна вещь глупее глупого ирландца — это самоуверенный алабамец.
Нас подвергли заключению в квартире на месяц на половинном окладе и приговорили к перманентному испытанию на оставшийся период выпускного года, что означало, что любое нарушение дисциплины повлечет за собой отчисление из училища. Но заключение привело нас в состояние высшего возбуждения, причем меня больше, чем О 'Хару, так как он убивал время, раскладывая пасьянсы.
Когда заключение окончилось, наше стремление отпраздновать это событие достигло своего зенита, а военная полиция к тому времени оставила в покое дом Мадам Чекод.
Мы пришли к Мадам Чекод в пятницу вечером, а ушли в воскресенье утром, разоренные дочиста, так что вынуждены были голосовать на дороге, чтобы добраться до училища бесплатно. Мы проходили по району дешевых лавчонок и ломбардов, когда в холодном мартовском воздухе повеяло ароматом кипящего кофе.
Я потянул носом воздух. Это был кофе, сваренный с цикорием, и внезапная ностальгия пробрала меня глубже, чем холод. Кто-то варил кофе по-алабамски.
Мы проходили мимо обветшалого здания склада и я заметил грубовато написанное от руки и выставленное в окне объявление:
МИССИЯ СВЯТОСТИ МОРЯКА БЕНА
Войди и помолись……………………………………………………….
………………………………………….бесплатный кофе и пышки.
Внутри помещения проповедь была в разгаре. Я придержал О'Хару.
— Ред, а не угостить ли тебя доброй старой религией, с пеклом, в стиле южан, плюс чашечкой кофе?
— Я не отказался бы попробовать и то и другое.
Мы вошли и сели на скамью позади, не желая искушать проспиртованных изгоев, сгрудившихся около кафедры, запахом отличного виски, распространяемого нашим дыханием.
Моряк Бен с кафедры с таким знакомым мне произношением родного края проповедовал на тему о грехе пьянства.
— Ребята, я был пропитан водкой, пока Иисус не выжал меня досуха. Я так сильно вонял самогоном, что было просто удивительно, как это налогосборщики не устраивали на меня облаву, как на самогонщика. Я говорю вам, что если бы я умер тогда и попал в ад, то не горел бы, а бурлил, — тут его голос понизился и нотки бахвальства сменились нотами благоговения и благодарности, — и тогда я встретил самую лучшую женщину, которую когда-либо бог давал грешнику. Она была очень усердна. Прежде, чем умереть, она наставила меня на путь к Иисусу, оставив тот маленький сверток радости, который вы сейчас знаете как сестру Сельму, и с тех пор я все время плыву прямым путем… Играй, сестра Сельма.
