Отец Григорий заглушил двигатель и вышел из машины.
– Подожди, не суетись. Куда идти? Показывай.
Его спутник также вышел из автомобиля, и я вдруг узнал его. Ещё один знакомый! Передо мной возвышался мой соперник по европейским соревнованиям, тот самый, который едва не затеял со мной драку, когда узнал, что первое место на чемпионате выиграл всё-таки я.
Игорь Лобанов, конечно, повзрослел с тех пор. Он, кажется, ещё больше вытянулся, раздался в плечах, а без того большая голова стала как будто ещё массивнее.
Однако прямой волос по-прежнему чернел крылом ворона. Косая чёлка всё также падала на широкий лоб, который перерезала заметная борозда, создавая впечатление, что Лобанов вечно чем-то озабочен.
Примечательный нос продолжал раздуваться крыльями широких ноздрей, напоминая постоянно принюхивающийся к чему-то кабаний пятак. Карие глаза смотрели по-прежнему – оценивающе и с холодной усмешкой. Ощущение было такое, будто Лобанов видит твои внутренности и поэтому смеётся.
Мы прошли к тому месту, где я подрался с бандитами, но там никого не оказалось. Батюшка с усмешкой посмотрел на меня.
– Ты как себя чувствуешь, парень? Может, привиделось?
Я только махнул рукой и пошёл прочь. Бесполезно что-либо объяснять, всё равно не поверят.
– Эй, постой-ка, любезный! Поедешь с нами.
– Зачем?
– Надо. Нам – для солидности, тебе – для душевной пользы.
Больше отец Григорий не счёл нужным ничего объяснять. Он вёл себя так, словно неповиновение его просьбам, больше похожим на приказ, просто не существует в природе.
Когда мы ехали, я обратил внимание на странное объявление. К столбам были прикреплены огромные щиты, на которых средних лет суровый огромный упитанный мужчина с глубокими залысинами на необъятном лбу в чёрном костюмчике и белоснежной сорочке без галстука, пристально уставившись в пространство глазами слегка навыкате и с вытянутым прямо пред собой указательным пальцем, строго вопрошал: «А ты записался добровольцем? Оплата сдельная до 120 тысяч рублей в месяц. Виктор Малявин, директор филиала краевого мясокомбината „Нежная Лазурь“. Звони, брат: 8904—097—41—45».
Тем временем батюшка, изредка поглядывая на меня через зеркало заднего вида, уверенно вёл автомобиль одним мизинцем. Вдруг справа я увидел ярко-красный щитовой забор высотой чуть ли не в десять метров, он заслонил собой сосновый бор.
Батюшка мгновенно заметил мой интерес.
– Развлекательный центр «Луч».
«Здесь же были охотничьи угодья», – едва не вырвалось у меня, но я вовремя плотно сжал зубы и сомкнул губы. Однако батюшка, похоже, заметил мой порыв.
– Просил помочь закончить стройку. Обещали, но время тянут. Ты кто по специальности?
– Геолог.
– Жаль, мне плотники и штукатуры нужны. Мой новый управляющий уверяет, что к зиме построим. Крещёный?
– Я? Да.
– Значит, святое дело. В «Луче» я был у капиталистов, теперь заедем к коммунистам.
Каково же было моё изумление, когда джип батюшки остановился у дома моего отца, – обшитой тёсом просторной генеральской советской дачи, которую новые власти позволили отцу оформить в собственность и права на которую я, как видно, лишился, пойдя против его воли.
Мы вошли во двор. На крыльцо сразу вышел отец в лёгких брюках и цветастой рубашке с коротким рукавом, суровый, плотный, коренастый с умным взглядом проницательных серых глаз и рельефным лицом древнеримского патриция. Мой папа выглядел всё так же с тех пор, как я мельком видел его несколько лет назад, только поседел ещё больше.
– Здорово, отец Григорий, опять денег приехал просить?
– Утро доброе, дорогой мой Николай Петрович. Чем сможешь, тем поможешь. Сколько можно голым кирпичам в храме кланяться? Некрасиво, неправильно, не по-божески.
– Ладно, заводи свою делегацию на террасу. Побалакаем, а Елена нам чай сварганит.
Отец меня не узнал. Впрочем, он особо не смотрел в нашу с Лобановым сторону, как видно, привык, что батюшка постоянно приезжает не один, а в компании сопровождающих лиц.
Мы сели за широкий длинный стол. Из огромных решётчатых окон террасы открывался вид на окрестные знакомые с детства луга и лесные косогоры, но проклятый ядовито-красный десятиметровый забор и отсюда портил весь вид, он шёл корявой полосой и заслонял лес.
Домашняя обстановка была знакома, практически ничего не изменилось, лишь деревянная обшивка стен после недавнего ремонта приобрела несколько иной оттенок, однако всё того же бежевого цвета.
Отец что-то крикнул Елене, сам тоже сел с нами за стол.
– Так что, отец Григорий, какие новости? Давно я у вас, да и в городе не был.
– Стройка затянулась.
– Эка новость! Пока ты, батюшка, строишься, у тебя конкурент объявился.
– Брат Святослав? Брось, Петрович! Баловство. Молодой человек желает порезвиться, пусть. Доверчивых людей в купель опускает, якобы молится.
– Люди у него выздоравливают от застарелых недугов.
– Господь знает!
– А зачем ты решил новый храм строить? Не лучше ли было восстановить старый, тот, что на берегу Нового озера?
– Ты от жизни отстаёшь, Петрович. Новый губернатор наш земли те перевёл под нужды пищевой промышленности. В бывшем храме отгрохали цех краевого мясокомбината «Нежная Лазурь». Виктор Малявин там заправляет. Вот так!
– Понятно, а тебе что удалось построить?
– Домик при храме построили, хоть ночевать есть где, а сам храм в разобранном виде пребывает. Купол есть, крыша, но внутри – никакого убранства.
– А как же директор винного завода? Неужели у него нет денег?
– Каждый помогает тем, чем может. Винный завод выручает вином. Прихожан с каждым днём становится всё больше. Много вина требуется для причастия.
– Да неужели нет бизнесменов среди прихожан? Никогда не поверю!
– Жертвуют, но сейчас, Петрович, ты знаешь, обстановка не та. Западные санкции Россию душат. Бизнес жёстко экономит, ждёт, не знает, что завтра будет.
– Не пойму, как на пожертвованиях храму можно экономить?
Такой разговор, наверное, мог продолжаться долго, но на террасу вошла Елена в светлой блузе и тёмных модных брючках в обтяжку. В руках она держала медный поднос, на котором дымились четыре чашки густого пахучего чая.
Моё сердце ёкнуло. Милая Лена была всё так же красива. Её лицо светилось необыкновенно чистым лунным светом, а глаза струились хрустальным блеском и незаметно увлекали за собой в волшебный мир нежного спокойствия и возвышенной благодати.
Грация Елены во время ходьбы создавала ощущение полёта. Ты смотришь на неё, а мысли вдруг уносятся куда-то вдаль, сердце охватывает волнующий восторг и теряется счёт времени и осознание окружающей обстановки.
Лена удивительным образом приковывала к себе внимание, однако красота не могла скрыть душевную грусть. У меня сжалось сердце. Несомненно, Елена выглядела печальной. Веки глаз были красноватыми и припухшими, по всей видимости, от недавних слёз.
Мужчины мгновенно умолкли. Лобанов исподтишка окинул девушку нескромным взглядом. Отец Григорий приветливо улыбнулся ей, как старой знакомой.
– Елена, здравствуй!
– Здравствуйте, отец Григорий. Рада вас видеть, да не одного, а с гостями. Пейте пока чай, пожалуйста. Я сейчас какие-нибудь сладости принесу.
– Не надо, дорогая моя, никаких пряников. Посиди с нами. Чего себе чай не принесла?
– Не хочется.
Елена села за стол рядом с отцом, по его правую руку. Отец Григорий окинул её лицо внимательным взглядом.
– Что-то грустная ты, деточка! Когда свадьба?
– Я не могу точно сказать. Может быть, Николай Петрович скажет.
– Конечно, Лена, скажу. Очень скоро!
– Повенчаем и дело с концом, – сказал в густую чёрную бороду отец Григорий.
– Пейте чай. Сафонов сейчас шашлык приготовит.
– Нет, Николай Петрович, поедем. Сегодня вечерняя служба. Приходите!
– Ты знаешь, батюшка, моё отношение к религии. Другого я воспитания человек. Тема моей выпускной работы в КГБ была по теме «Особая роль церкви в осуществлении государственной власти». Я уж не говорю об иерархах, которые все, за немногими исключениями, не просто связаны со спецслужбами, – они имеют специальные звания и соответствующую подготовку. Тех же, кто в угоду моде свечку в храме в руке держит, не мне судить.
– Верно, чего судить? Богу – Богово, а Кесарю – Кесарево. Может Елена придёт?
– Её прихожанкой хочешь заделать? У тебя губа не дура, батюшка. Мало тебе разговоров? Вино рекой льётся, женское веселье сплошь, девахи с дискотеки в Доме культуры, что напротив, кажется, завидуют, скоро платки подвяжут, – и к тебе на исповедь..
– Злые языки! Жизнь люблю, но меру знаю. А то, что у меня все прихожанки, как на подбор, красавицы, – не моя вина. Благодарю за чай!
– Извини, отец Григорий, прихожанами твоими не были и не будем.
