Джо подавил в себе желание крикнуть и направился в сторону дома, где его ждала жена, наверняка в слезах, которые она непременно обратит против него, злясь на его долгое отсутствие. Лондон остался позади Джо, Лондон, с цирком, устроенным в Оксфорде, и с круговым движением на Пиккадилли.
* * *
Джо был сильно влюблен в Эмму. Это было в его стиле. Он находил случайный секс проблематичным, потому что ощущал на себе большую ответственность. Джо испытывал за него настолько нелепую благодарность, что даже самые смехотворные дурацкие пьяные ошибки заканчивались для него мини-романом. И где-то в недрах души ему был невыносим процесс выбраковки, или, лучше сказать, ему нелегко давался отбор методом исключения — этот момент после-после-соития, когда он уже стоял в дверях, а женщина смотрела на него в рассветном сумраке, сочащемся сквозь шторы, не ожидая от него ни обещаний, ни обмена номерами телефонов. Джо ощущал невероятную тяжесть, представляя наличие у женщин таких ожиданий.
Прошло много времени, прежде чем он начал посещать танцы, и девственность он потерял только в университете благодаря студентке старшего курса по имени Андрэя. Как можно было бы предсказать, он оставался с Андрэей весь курс обучения, таким образом обеспечив себя в будущем гнетущим беспокойством по поводу того, что он не использовал, когда мог, свои сексуальные возможности на полную катушку. Озабоченность эта только усилила схожее чувство сожаления относительно его подростковых комплексов, когда его застенчивость мешала всем его начинаниям.
Андрэя в конце концов бросила его, уйдя к своему наставнику, преподавателю биохимии доктору Генри Монро, с которым, как выяснилось, она встречалась почти на всем протяжении трехлетнего романа с Джо. Джо решил, что он должен чувствовать опустошенность, и, действительно, какое-то время он ее чувствовал, но вскоре понял, что никогда не смог бы сам порвать с Андрэей, и стал воспринимать доктора Монро как своего спасителя. Немедленно после выпуска он решил погрузиться в неистовство случайных связей, наверстывая упущенное время, но затем обнаружил в себе этот внутренний барьер для романов на одну ночь, и стал искать утешения в серии моногамных отношений. Пока не встретил Эмму, которую сразу воспринял не иначе, как последнюю в этой серии.
Он встретил ее в «Чейзе» накануне Рождества восемьдесят девятого года. Он зашел в магазин присмотреть новую мебель для квартиры, которую они собирались снимать с Деборой, тогдашней его подругой, востроглазой, уверенной в себе женщиной: уверенность ее касалась большей частью того, что Джо останется с ней навсегда. «Давай начнем новое десятилетие с принятия обязательств друг перед другом», — сказала она, вынеся на повестку дня вопрос о совместном проживании, и Джо, как всегда, когда женщина брала инициативу, ответил: «Да, давай».
— Извините, я не работаю здесь, — сказала Эмма, подняв голову от большого листа бумаги формата А5. Не найдя никого, с кем можно посоветоваться в магазине, Джо сунулся в проем, который вел в глубину магазина, и проник на склад, заваленный разобранной мебелью, какими-то свертками, ящиками и инструментами, разбросанными как попало вокруг; казалось, что гигантский капризный ребенок разломал все свои игрушки и отказался убирать за собой погром. — Ну, вообще, я работаю здесь. Но я не продаю мебель. Я ее разрабатываю.
Джо рассматривал ее черты: блестящая светлая кожа, немного веснушчатая, кошачий очерк скул, зеленые глаза с точками, под стать коже, — он присовокупил их к ее едва заметному акценту. Ирландка. Ее нос был прямой и тонкий; ноздри, которые могут сделать лицо либо красивым, либо уродливым, — идеально овальное.
— Стало быть, вы не знаете, сколько стоит та или иная вещь, которую вы спроектировали? — спросил он и с удивлением обнаружил по веселости своего тона, что он флиртует, чего ему не удавалось даже в короткие периоды его одиночества, не говоря уже о временах, когда он был… привязан к кому-либо. Слова «неверность» не было в его лексиконе.
Ненакрашенные губы Эммы разошлись в улыбке, обнажив неагрессивные, ровные зубы. Это была щедрая реакция на такую незначительную шутку, и Джо заметил, что ее глаза тоже улыбались; у людей, которые выдавливают улыбку из вежливости, они всегда остаются холодными.
— Не думаю, что я знаю точно, — сказала она, посмотрев в сторону арочного проема; линия ее профиля менялась, словно под кистью художника. — Пол! — Проход оставался пустым. — Извините, — сказала она, — он всегда сматывается, никого не предупредив. — Она отодвинула свой высокий стул от чертежной доски. — Что вас заинтересовало?
Вместе они начали пробираться сквозь валуны мебели в зал магазина. Эмма была одета в грубые рабочие брюки, что поначалу Джо принял за обычную феминистскую прихоть, но теперь, когда она двигалась в них перед ним, ее облик показался ему самым сексуальным сочетанием мягкого и грубого, формы и бесформенного.
— Вон та софа у окна. Которая с одним подлокотником…
— У вас хороший вкус, однако, — иронично произнесла Эмма, но взглянула на него с неподдельным интересом.
Из сумрака темно-коричневой мастерской они переместились в главный зал магазина, и ее волосы обнаружили свой естественный цвет, она была пепельной блондинкой. Схваченные черными в блестках заколками, локоны Эммы нежными прядями опадали на плечи.
— Одна из ваших?
— Моя лучшая работа.
Джо стоял у софы, созерцая обивку из красного вельвета и причудливую декоративную ковку. Он нагнулся, чтобы поближе взглянуть, сам не зная на что; просто так поступают люди, когда покупают большие предметы, мужчины, например, таким образом присматриваются к подержанным автомобилям. Он знал, что она наблюдает за ним, и надеялся, что его мышиного цвета волосы, недавно постриженные немного короче обычного, не очень сильно просвечивают на макушке. За витриной, над линией спинки софы, ходили прохожие — словно живая картинка, как в одной из тех детских книжек, где могут изменяться для комическою эффекта отдельно нижняя и верхняя половинки.
— М-м… мне трудно ее оценить, пока не посижу на ней, — сказал он наконец, сознавая наивность своей фразы, но не зная, каким образом произвести впечатление человека, искушенного в покупке мебели.
Эмма внимательно посмотрела на него и, слегка хмыкнув, сказала:
— Вперед тогда…
— Что?..
— Чувствуйте себя как дома. Присаживайтесь.
Наступила короткая пауза, во время которой Джо разогнулся и подтвердил первое впечатление о себе повторным утверждением очевидного:
— Она на витрине.
— И что?
— Это ведь мне придется сидеть в витрине. Люди подумают, что я какой-нибудь манекен.
Эмма рассмеялась и нахмурилась одновременно:
— Как долго вы планируете на ней сидеть?
Он повертел головой из стороны в сторону с задумчивостью трески.
— Я не знаю. Пока не смогу расслабиться на ней, а неизвестно, сколько времени понадобится, чтобы я смог расслабиться вот так на людях. Мои ягодицы может свести судорогой.
Эмма снова рассмеялась. Ему еще никогда не говорилось так легко с женщинами, с которыми он до этого был незнаком, включая тех, с которыми у него потом завязывались отношения.
— Оʼкей, — сказал он со вздохом и шагнул в витрину. — Вы уверены, что у вас нет второй такой же где-нибудь в магазине, чтобы я мог провести драйв-тест более тщательно?
— За кого вы нас принимаете, за ночлежку? — сказала Эмма — и подняла голую руку, с парой серебряных браслетов на запястье, театрально указывая на кресла с леопардовой обивкой, пушистые голубые пылеулавливатели, прозрачные пластиковые торшеры. — Каждый предмет, находящийся здесь, уникален.
— Кажется, я начинаю понимать, почему вы работаете дизайнером, а не продавцом, — сказал он и повернулся, чувствуя спиной ее взгляд. Он ощущал себя толстым и грузным среди этих изысканных резных вещей, как будто в любой момент мог здесь что-нибудь повредить или опрокинуть. К этому времени седая парочка с йоркширским терьером остановилась перед витриной и стала его рассматривать.
Джо уселся, чувствуя себя очень скованно. Он ощущал, что ему не хватает только фрака, чтобы смахивать на джентльмена времен царствования короля Эдварда. Ему приходилось удерживать правой рукой левую, которая все норовила ухватиться за ухо. Мимо витрины промчался мальчишка — скейтбордист, затем вернулся и застыл напротив Джо.
— Ну, что вы думаете? — спросила Эмма. — Как ваши ягодицы?
— Сжаты, — ответил Джо, не поворачивая головы.
Седая пара двинулась дальше с разочарованным видом, словно они ожидали увидеть, как минимум, кукольное представление. И тогда Джо сказал это. Обычно для таких случаев он придумывал слова, репетировал речь, пробовал говорить перед зеркалом и потом, в большинстве случаев, оставлял затею; но в этот раз он просто сказал. Его это удивило.
