Слегка подавшись вперед, Маркус наклонил ей голову, заставляя посмотреть себе прямо в глаза. Так нечестно! Не в силах пошевелиться, она смотрела в голубые глаза того же цвета, что и озеро Мичиган в ясный день. Мало того что он идеален, богат и чертовски привлекателен, так теперь еще и эта нежданная нежность? Почему ее так сильно к нему тянет, когда она ни капельки его не заслуживает?
Осторожно проведя пальцем по ее щеке, он смахнул с нее слезинку.
– Он так тебе важен? Этот ребенок?
– Да. – А что тут еще можно сказать?
– Тогда я прослежу, чтобы с ним точно все было в порядке. – Он все еще продолжал поглаживать ее по щеке, пока его вторая рука крепко прижимала ее за талию, а уголки губ слегка дрогнули, сложившись в улыбку. И как же она хорошо знала эту улыбку! Улыбку человека, который непременно добьется желаемого.
Не в силах устоять, она подалась вперед, наслаждаясь его прикосновениями.
– Проследишь? Но зачем тебе делать это ради меня?
В его глазах что-то мелькнуло, а голова стала наклоняться к ее собственной, и Либерти вдруг поняла, что он собирается ее поцеловать. Ее начальник собирается ее поцеловать, и она не просто ему позволит, но и ответит. И куда только делись все те годы, когда она отчаянно об этом мечтала, но гнала от себя эти мысли?
Но Маркус так ее и не поцеловал.
Вместо этого он выдохнул:
– Затем, что ты очень много для меня значишь.
Она разом забыла, как дышать. Она много для него значит? Не просто ценный работник, а она сама, Либерти Риз, много для него значит?
Но тут зазвонивший будильник разом привел их в чувства, и Маркус быстро отстранился, вернув ей телефон. А она уже и забыла, что все это время мобильник был у него…
Уже восемь сорок пять? Пробежку они начали в семь.
– Через пятнадцать минут у тебя видеоконференция с Домбровски и обсуждение его проекта биоинженерной фабрики. – Несмотря на жару, после объятий Маркуса она едва ли не дрожала от холода.
– Похоже, мы немного выбились из графика, – рассмеялся Маркус. – Даже душ еще не приняли.
Она невольно представила, как они вместе моются в душе. Обычно они бежали до его квартиры, он быстро приводил себя в порядок, а она на метро ехала в офис, где принимала душ, переодевалась и приводила в порядок сделанные на пробежке записи, а в полдесятого появлялся Маркус с таким видом, словно только что сошел с красной дорожки.
Какой уж там совместный душ? Они же даже в одном здании никогда не мылись!
Правда, раньше не было ни слез, ни объятий. До этого дня физический контакт сводился исключительно к рукопожатиям да редким дружеским похлопываниям по плечу. И все.
– Позвонить и перенести встречу?
– Да, пожалуйста. Сразу после этого возвращаемся, и я сделаю пару звонков.
Вот и хорошо. Они оба сделают вид, что не было никаких прикосновений, объятий и даже приглашения на свадьбу тоже не было.
Но Маркус вдруг подался вперед и, пристально посмотрев на ее губы так, что она снова размечталась о так и не случившемся поцелуе, произнес:
– Либерти, я тебе обещаю, что мы ни за что не потеряем этого малыша.
Глава 3
Целых три часа Маркус убил на то, чтобы отыскать нужного чиновника. Главный врач детской больницы с пониманием отнесся к его просьбе, но сразу же объяснил, что не имеет права разглашать никакой информации, однако уже через двадцать минут перезвонил и продиктовал номер нужного ему куратора системы опеки.
Куратор оказался далеко не столь любезен, но все же назвал управленца, отвечавшего за распределение детей по ответственным соцработникам. А когда Маркус наконец-то дозвонился до этого управленца, выяснилось, что к малышу пока так и не приставили соцработника.
– Мистер Уоррен, мы стараемся изо всех сил, но у нас мало сотрудников и средств. Ребенок еще пару дней пробудет в больнице, и при первой же возможности мы к нему кого-нибудь направим.
– Этого мало.
– И что же вы предлагаете делать?
Быстрый поиск показал, что нынешний глава опеки учился вместе с отцом Маркуса. Так, понятно, с этого и надо было начинать. Маркус с детства уяснил, что политические одолжения и щедрые пожертвования способны изменить мир.
Еще двадцать минут ушло на то, чтобы дозвониться в приемную начальства, а еще двадцать минут спустя это самое начальство лично заверило Маркуса, что уже в течение часа малышу выделят лучшего соцработника.
– Разумеется, обычно мы в такие подробности посвящаем лишь родственников…
– Я буду расценивать это как личное одолжение.
Да и как иначе, после того как он видел Либерти, ухаживающей за младенцем и с неприкрытым отчаянием смотревшей вслед «скорой»? После того как она расплакалась, ища утешения в его руках?
После той бесконечной благодарности, с которой она смотрела, когда он сказал, что обо всем позаботится?
Да, это дело стало для него очень личным.
– Передайте вашему отцу мои наилучшие пожелания, – попросил на прощание глава опеки.
– Обязательно! – пообещал Маркус, хотя сам бы предпочел, чтобы отец вообще никогда не узнал об этом разговоре и его причинах.
Если Лоренс и Мариса Уоррены узнают, они наградят его своим фирменным разочарованным взглядом, который он безошибочно узнавал, даже несмотря на десятки пластических операций. Политические услуги и одолжения – это одно, но пойти на нечто подобное ради какого-то брошенного ребенка? Из-за расплакавшейся секретарши?
«Ну и что надеешься на этом выиграть?» – спросила бы мать, жившая в мире, где каждый раз, взаимодействуя с людьми, ты что-то выигрывал или терял.
Уоррены же никогда ничего не теряли.
А отец, прославившийся интрижками с секретаршами?
«Если хочешь, просто возьми ее» – вот что бы он сказал.
Но так он точно не хотел. Не хотел ее использовать. Не хотел быть таким, как отец. Но и выйти из его тени было непросто. Маркус окончил выбранный родителями университет, встречался с предварительно одобренными дочерьми их друзей. Черт! Даже его собственная компания «Уоррен капитал» выросла из идеи отца.
Годами он старательно ослаблял нити, связывающие его с родителями, и в итоге ему все же удалось добиться независимости. И Либерти стала частью этой борьбы, когда он нанял ее вместо маминой подруги, которая обязательно стала бы доносить Марисе о каждом его шаге. Нанял девушку из никому не известной семьи, основываясь лишь на данных ей рекомендациях и ее упорстве.
И за это своеволие он дорого заплатил. Так же, как и когда-то отказался жениться на Лилибэт Хэнсон. Но выиграл еще больше.
Выиграл свободу и независимость.
Но он все равно не мог допустить, чтобы родители узнали всю правду.
– Мистер Уоррен? – В дверях появилась Либерти. И вот он снова лишь «мистер Уоррен»… А как приятно было побыть просто Маркусом…
