– Мне виски, – машинально ответила я, продвигаясь к стойке бара на подкашивающихся ногах.
– Пусть будет виски, – отозвался Хуан, делая знак бармену. – Ты знаешь, что вероятность нашей встречи во Внуково равна одной тысячной процента?
– Только без математики! У меня на нее аллергия, – пробормотала я. И, вцепившись в рюмку, как в шпору на экзамене, предложила: – Ну, тогда за знакомство!
Мы выпили, немного помолчали. Потом еще помолчали. А когда молчание сделалось невыносимым, я решилась его прервать:
– Что случилось, Хуан? Почему ты прилетел? Через столько лет…
– Получил электронную почту от отца. Он очень просил меня приехать.
– Но почему?
– Прости, я думал, ты знаешь… Он при смерти, Ника.
Мгновенье назад мне казалось, что после нашей неожиданной встречи уже ничто не может выбить меня из колеи. И вот теперь, безжалостно выбитая из нее, я пыталась осознать принесенное Хуаном известие. Папа при смерти. Я бесконечно крутила в голове эту фразу, и все никак не могла связать ее с реальностью. А еще было чуточку стыдно, потому что ни один эмоциональный всплеск не потревожил гладь моей души. Ведь человек, которого я называю папой лишь по привычке, оставался для меня таинственной «черной дырой». За последние семь лет мы виделись всего дважды, когда я позволяла себе роскошь двухнедельного отпуска на малой родине. Поэтому нет ничего удивительного в том, что единственным чувством, на которое я оказалась способна, было недоумение. Почему? Почему мама мне не сообщила? Ведь мы регулярно перебрасывались письмами по «электронке». По целому письму в месяц! Правда, в последние два месяца они походили скорее на телеграммы…
– Я пытался дозвониться… – Хуан прикурил от китайской одноразовой зажигалки, и глубоко затянулся. – Но там отвечают, что было какое-то переоборудование, и номер телефона изменился.
– Знаю. Сама недавно звонила.
– Теперь ты понимаешь, почему я спешил?
– Да. Только давай посидим еще немного. Мне нужно… прийти в себя.
– Посидим, – кивнул Хуан, вдавливая в пепельницу давно погасший окурок. – Мне тоже не помешает сосредоточиться.
После часового сосредоточения, когда официант уже устал нам подливать, мы покинули кафе и, перейдя пустынную улицу, вошли в подъезд. Я была на взводе, Хуан был на взводе. Мы поднимались почти на цыпочках, боясь вспугнуть странное томление, поселившееся в наших родственных душах. Но его вспугнули за нас. С площадки третьего этажа донесся настойчивый, и даже вызывающий стук. Сердце забилось в такт частым требовательным ударам. Да что это со мной! Ведь это могут стучать совсем не в нашу квартиру! Ну и что, что она тоже на третьем эта…
Скрип открываемой двери застал нас с Хуаном на втором лестничном марше.
– Квартира Евсеевых? – разгоняя эхо по подъезду, осведомился сильный мужской голос, слегка присоленный хрипотцой.
Господи, неужели?.. Но ведь это уже ни в какие ворота не лезет! Тут вероятность не одна тысячная, а одна триллионная. Я застыла в нелепой позе, с поднятой для преодоления очередной ступеньки ногой. Притормозивший рядом Хуан вопросительно заглянул мне в лицо, и ухватил за руку, помогая восстановить потерянное равновесие.
Он явно ждал объяснений, но я могла только приложить палец к губам, и потянуть его к выходу, ни под каким соусом не собираясь попадаться на глаза человеку, чей голос заставил сердце пропустить несколько положенных ударов. Однако пронзительное женское сопрано, грянувшее наверху, вынудило меня круто изменить маршрут, и со всех ног броситься туда.
– Нет здесь таких! Уже месяц, как мы эту квартиру купили! Если еще сунетесь со своими общественными протестами – милицию вызову!
– А где мне их найти? – В знакомом голосе послышалась несвойственная ему растерянность.
– Не знаю! – Женщина явно не собиралась продолжать разговор, о чем известила захлопнувшаяся перед моим носом дверь.
Не успела я отдышаться, и снова забарабанить по обтянутой дерматином поверхности, как была крепко схвачена за плечи, и развернута на 180 градусов.
– Черт бы тебя побрал, Ника! – В зеленых волчьих глазах Павла Челнокова вспыхивали злые огоньки. – Что ты натворила?! Где Эля?!!
– Эля? – Я уже совершенно ничего не понимала. – Понятия не имею!
– То есть как, не имеешь? – Старший сын миллионера Челнокова приподнял меня на локоть от пола, и чувствительно встряхнул, надеясь таким образом прояснить ситуацию. Я не сопротивлялась. В конце концов, человек, бросивший себя под пули, предназначенные мне, имеет право на некоторые вольности. Но взбегающий по лестнице Хуан был совершенно иного мнения.
– Отпусти ее, ты…! – и тут мой латиноамериканский братец ввернул полюбившееся ему выражение одного из дальнобойщиков.
Я ожидала что Павел взорвется, и приготовилась защищать братишку от бывшего омоновца, временами съезжающего с катушек. Напрасно беспокоилась! Павел осторожно поставил меня на пол и, игнорируя приблизившегося почти вплотную Хуана, осведомился:
– Это кто?
– Хуан, – пояснила я, переводя дыхание, и семафоря кубинцу левой рукой: «Молчи, несчастный!» Мой хороший, очень хороший друг. Кубинец.
– Поня-а-атно… – протянул Павел, и уже спокойнее повторил: – Где Эля, Ника? Батя чуть с ума не сошел, когда она опять пропала. Хорошо еще Серега, которому я точно голову оторву вместе с длинным языком, признался, что видел тебя в аэропорту. И даже додумался Эле твой привет передать.
– Ты хочешь сказать, что Эля поехала ко мне?! – Я даже голос потеряла от услышанного, хотя и зареклась удивляться, когда речь шла об Эле Челноковой – пятнадцатилетнем чудовище, к которому меня угораздило искренне привязаться.
– Ты хочешь сказать, что ее у тебя нет? – Повис в воздухе не требующий ответа вопрос.
Даже в скудном синеватом свете, царившем в подъезде, было видно, как бледность вползает на лицо Павла.
– Я только приехала. И вместе с тобой узнала, что теперь мой дом не здесь. Лучше скажи, когда Эля сбежала?.. И где она мой домашний адрес раздобыла?
– Сбежала три дня назад. – Павел снял шапку, и провел рукой по сильно отросшим волосам. – А адрес раздобыла в твоем досье. Ну, в том самом, помнишь?..
Я вспомнила. И сибирский холод показался сущей ерундой по сравнению с ледяным комком, образовавшимся внизу живота. Чертово досье! Если полгода назад оно едва не стоило мне жизни, то сейчас запросто могло лишить сна и покоя, которых не знать мне ни в светлый день, ни в темную ночь, пока не найду эту маленькую засранку!
– Вы рано волнуетесь, – неожиданно подал голос Хуан, сосредоточенно глядя в одну точку. – Сначала нам нужно узнать новый адрес родителей… Ники. Думаю, тогда многое станет ясно.
– С чего это ты решил, думающий наш? – Бывший омоновец наконец-то удостоил моего брата пристальным взглядом.
– Решил с помощью логики. – Спокойствию Хуана позавидовал бы и апостол, но я была уверена: он знал, что говорил. Уж в чем в чем, а в логике Хуан Евсеев был дока. Пуленепробиваемая уверенность, прозвучавшая в голосе кубинца, произвела впечатление даже на Челнокова.
– Ну, и где мы будем их искать? – не желал сдаваться Павел, когда-то подумывавший о карьере следователя.
– Вот именно – где? – пробормотала я в полном замешательстве.
– Будем искать в базе данных, – усмехнулся Хуан. И, глядя в наши озадаченные лица, спросил: – У тебя есть записная книжка, Ника?
Все гениальное действительно просто. В записной книжке у меня обнаружились адреса нескольких друзей семьи, которые вполне могли знать, куда были выселены мои родители. Именно адреса. Потому что с переходом на цифровые станции половина телефонных номеров в городе поменялась. Вот так мы оказались на заснеженной улице возле дома человека, не отвернувшегося от отца и после предания того анафеме за любовную эмиграцию. Леонид Всеволодович Михеев. Их дружба не заржавела даже тогда, когда отец стал главврачом в новейшем диагностическом центре, построенном специально для нашей местной элиты, а дядя Леня остался простым инфекционистом городской больницы. Последний раз мы виделись мельком два года назад, когда его привели к отцу какие-то общие медицинские дела.
И вот он передо мной. Располневший, облысевший, но с внимательным прищуром за толстыми стеклами очков.
– Простите, вам кого? – спрашивает Михеев, бросив неприязненный взгляд на нашу разношерстную компанию.
– Леонид Всеволодович, – улыбаюсь я смущенно, – вы меня не узнаете? Я – Ника. Ника Евсеева…
– Ника? – На лице дяди Лени мелькает что-то похожее на… стыд? – Господи! Да не стойте в дверях, заходите!
Мы зашли. Но, несмотря на обрушившееся гостеприимство дяди Лени и его совершено очаровательной супруги, остались непреклонны.
– Мы с Хуаном четверо суток в дороге, какой там чай! – Отмахнулась я от поднесенной чашки. – Вы нам только адрес скажите, Леонид Всеволодович.
