Местные СМИ молчали о происходившем, как зарезанные – равно как и крупные московские средства массовой информации. Только на «Дожде» появился репортаж да на «Эхе Москвы» прямые включения. И в «Новой газете» заметочка на восьмушку полосы. Так что у Полуянова на эту тему был полный эксклюзив.
Невольный убийца, Святослав Камынин (которого все его местные друзья кликали Святом), благополучно исчез. Народ до него не добрался. Полиция – тоже. Говорили, он удрал из города – и из страны тоже. (Недаром суд его в то первое утро выпустил и даже подписку о невыезде не взял. Для того и выпустил, был уверен Дима.) Через три дня под давлением общественности суд переменил решение, и Камынина объявили в розыск. Но к тому времени из К*** сгинула и его мать, Софья Евгеньевна.
Дима стал выяснять тайные пружины происходящего, считая их самыми важными в истории. Выяснилось, об этом говорили многие, а местные блоггеры даже предоставили корреспонденту доказательства в виде многочисленных фотографий, что Софья Камынина, мать Свята, женщина видная и одинокая, состоит в интимной связи с неким Эдуардом Николаевичем Серафимкиным. Они даже проживают совместно в обширном доме в предместье города К***. К тому же Серафимкин купил для нее (копии договоров прилагались) две квартиры в центре (в одной из них в одиночестве прописался тот самый сынок Камыниной от первого брака Святослав).
По документам Серафимкин был хозяином скромного ООО «Пост-экс», а на деле являлся богатейшим в области и влиятельнейшим человеком. Передвигался по К*** в бронированном «мерсе» с джипом охраны и с мигалкой, даже в столицу в подобном сопровождении наведывался. Денег, как рассказывали, у него был вагон, потому как выигрывал богатей местного розлива чуть ли не все тендеры, которые объявляли местные власти. Побеждал он на конкурсах по распилу народных денег, разумеется, не самолично, но через подставные структуры, зарегистрированные на многочисленных родственников и верных людей – в том числе на Софью Камынину и ее сынка. Владел, как говорили, половиной города, включая все окрестные бензоколонки, подпольные игорные заведения и проституток. И ничто Эдуарда Николаевича не брало: ни прокуратура, ни налоговая, ни тем более простые полицейские. А все потому, что – злые языки в городе о том не то что шептались – вопили: он, оказывается, в свое время с нынешним губернатором К-ской области Валерой Жижикиным в одном классе учился, а после даже в Советской армии в одной роте служил. Давал ли Серафимкин откаты лично Жижикину? Платил ли ему прямо и непосредственно? На этот вопрос жители города тоже отвечали утвердительно – правда, никакого документального подтверждения данному факту Полуянов, увы, не нашел.
Зато подо всю остальную фактуру у него была подложена мощная доказательная база – не подкопаешься. Фотографии, ксерокопии, огромная папка документов подтверждали едва ли не каждую запятую в его будущей статье. А Дима постепенно стал воспринимать историю едва ли не как персональную вендетту, а Жижикина, Серафимкина и Камыниных – как личных врагов. А все потому, что, после того как первый шок, горячка и одновременно столбняк у местных властей прошли, те поняли, откуда ветер дует, и начали делать все, чтобы дезавуировать будущую полуяновскую статью и скомпрометировать ее автора. Приступили проверенными (и часто действенными) средствами: напоить, соблазнить. Когда журналист не повелся, задержали в городе якобы за вождение в нетрезвом виде, продержали ночку в обезьяннике, отпустили, извинились. Хмурые личности звонили ему по мобильному телефону, угрожали. Написали телегу в редакцию от имени несуществующих жителей города: дескать, спецкор ваш врет, пьет, дебоширит, морально разлагается. В последнюю командировку в К*** Полуянов уже как на фронт ехал. Захватил с собой из Москвы редакционного юриста, чтобы тот каждый его шаг по городу документировал.
С кучей народа Дима встречался и после, уже в Москве. Его интересовал, среди прочих, вопрос о непотопляемости губернатора Жижикина. Тот наместником был в области уже одиннадцатый год, а ведь даже высшего образования не имел товарищ, только вечерний техникум. Уже будучи в должности, получил, правда, губернатор корочки местного политеха (заочно), а заодно, всего через одиннадцать месяцев после выпуска из вуза – удостоверение кандидата технических наук (что уж мелочиться!). При том, что о грамотности власть предержащего ходили легенды. Он писал в резолюциях: «через чур» вместо «чересчур» и «за ранние благодарю» (вместо «заранее»). Дима сам видел его собственноручную запись из восьми слов, в которых правитель совершил десять ошибок. Но в итоге секрет непотопляемости Жижикина оказался прост. Будучи еще совсем молодым человеком, сразу после армии, он, оказывается, работал в садовом некоммерческом товариществе «У озера» – том самом, знаменитом, откуда вышли все нынешние расейские высокие начальники. Трудился он там, как говорили, простым охранником – а вот, поди ж ты, система своих не бросала, пристроили товарищи на теплое место.
В итоге Полуянов писал статью, как давненько не работал, – с горячностью подзабытой, юношеской. Аж временами от праведного гнева и обиды за державу задыхался. Но старался сдерживаться. Понимал, что время лупить открытым текстом прошло, осталось безвозвратно в начале нулевых. Теперь требовалось не шуметь с открытым забралом, а быть хитрым, осваивать язык Эзопа. Что ж! Диме приходилось, в полном соответствии с работой господина Фрейда «Об остроумии», переплавлять свой гнев и горечь в иронию и сарказм. Еще и лучше получалось!
«Беда не в том, что у нас есть неприкасамые, – строчил он, как всегда, от руки. – К этому уже все давно привыкли. И если бы речь шла о самом губернаторе или членах его семьи, если бы они раздавили на пешеходном переходе человека – народ поворчал бы и забыл. Ужасно, конечно, но это наша действительность. Так уж заведено на земле русской: наместники всегда злоупотребляли и воровали, кого ни поставь. Одна надежа – на доброго царя. Одна вера: услышит он о творимых в К-ской области безобразиях, прогневается, да и выгонит губернатора. Однако в случившейся истории и губернатор, получается, ни при чем. Силовое поле его могущества окутало защитным облаком и бизнесмена Серафимкина, и, как оказывалось, его сожительницу, и даже сынка сожительницы.
Вы бы уж сказали тогда, товарищи, заранее, на каком удалении от местного трона кончается неприкасаемость? Или опознавательные знаки специальные неприкасаемым выдавали. Стикеры на машину, на одежду: «Давить могу всех», например. Или: «Убью любого, и мне ничего не будет». А то ориентироваться, право, трудно! Вот народ и недоволен. И патрульные полицейские ни за что пострадали: избили пьяного лихача, как любого на его месте отмутузили бы. И – накололись. Не признали владетельного сынка. И были с позором изгнаны из рядов».
Получился у Полуянова супергвоздь, длины неимоверной и силы нечеловеческой – с продолжением, на четыре полосы. Сдал статью Дима, как всегда бывало с подобными стремными темками, не обычным порядком, через секретариат, а непосредственно главнюге. И началась какая-то нехорошая, подковерная, мышиная возня. То Анатолий Степанович пронесется мимо по коридору, воскликнет с непонятной ухмылочкой в адрес Димы с неким преувеличенным даже уважением: о, привет нашему золотому перу! То после летучки обронит мимоходом: решаем, решаем твой вопрос, и, главное, непонятно, почему твой вопрос, как будто он проситель и чего-то личного своей статьей добивается. И ведь, главное, согласовывал Полуянов тему с главным редактором, когда еще из самой первой командировки в К*** вернулся. Да и потом, по ходу дела, докладывал ему в общих выражениях и получал всякий раз карт-бланш: продолжай копать. А теперь, у финишной черты, дело застопорилось.
И когда главнюга вызвал его в кабинет для разговора, сразу, уже по слегка виноватому виду тертого калача Степаныча, понял Дима, что дело швах.
– Может, чайку приказать? – предложил редактор. – Или коньячку?
– Нет, спасибо, Анатолий Степанович, – отстранился Дима. Ему сразу, по выражению и тону редактора, все стало ясно; оставалось только поглядеть, как извернется главнюга, в какие слова облечет свой вежливый отказ. И Полуянов решил не лишать себя удовольствия, начальству не помогать, с любопытством энтомолога пронаблюдать за чиновными судорогами до самого конца.
– Да, по поводу твоей статьи. Ты помнишь, я с самого начала был от нее не в восторге.
Ничего подобного Полуянов не помнил, поэтому сухо ответствовал:
– Разве?
– Легче легкого было зарубить ее сразу. В ней много спорного и много излишне горячего. Но я хотел ее напечатать – прежде всего, ради тебя. Что-то ты в последнее время совсем нас перестал баловать острыми материалами.
«Ну, вот и без наездов не обошлось, – отстраненно подумал журналист. – Наверняка во многом я сам окажусь виноват».
