— Те же и Дон-Жуан! — проворчал Максимов.
— Какая девушка! Ах, какая девушка! — сказал Зеленин, не слезая с окна.
— Ложись спать, Паниковский!
— Целовались? — спросил Владька, пытаясь скрыть зависть.
— С ума сошел! В день первой встречи? Мы говорили. О многом, обо всем. Но, увы, она москвичка и учится в МГУ, а я уезжаю в Круглогорье. Увы!
Проводы
Папа и мама Зеленины стояли возле своего сына. Чрезмерно вежливые и несколько чопорные, они были не к месту здесь, на дебаркадере речной пристани, в суматошной толпе.
— Помни, сын… — сказал папа.
— Да-да…
— Сашенька, сразу же сообщи, как устроишь свой быт. Быт — это все-таки очень важно, — с апломбом, маскирующим ее смятение, сказала мама.
Чуть поодаль стояли друзья. Молчали, грустные.
Инна появилась уже на палубе теплохода.
Зеленин с бессознательным интересом смотрел, как лавирует в толпе стройная девушка в синем свитере. Вдруг в глазах у нее метнулись искорки радости, она разлетелась к Саше и остановилась в замешательстве при виде родителей. Владька и Алексей поспешили к ней на выручку.
— Сейчас Саша подойдет, — сказал Владька, — только выслушает последние наставления.
— И получит пузырек с бальзамом, — сказал Максимов.
— И энное количество экю, — подхватила Инна. Ребята невесело рассмеялись. Инна почувствовала, что они приняли ее в свою компанию. Ей нравились эти ребята, и она отлично понимала их юмор и грусть. Но сейчас они грустят, а она радуется. Для нее проводы — только начало истории с этим смешным Сашей.
— Как видите, ребята, — сказал, подойдя, Зеленин, — я раньше вас всех ухожу в плавание.
— Мы к тебе приедем кататься на лыжах, — сказал Карпов. — Говорят, там прекрасные места для катания на лыжах.
— Ой, верно! — обрадовалась Инна. — Давайте поедем туда на каникулы!
— У нас уже не будет каникул, — сказал Максимов, — а в это время мы будем в штормовых условиях писать диссертации.
— Инна, я позвоню вам в Москву, — сказал Зеленин. Раздался первый утробный гудок теплохода. Дебаркадер покачивался, и оставшимся казалось, что они сейчас тоже тронутся в путь в кильватере теплохода.
— Сашенька, питайся рационально! — кричала мама. — Умоляю тебя, питайся рационально!
Она разрыдалась. Папа, смущенный, тронул ее за плечо:
— Помнишь, как сказано: мальчик создан, чтобы плавать, мама — чтобы ждать.
Инна смотрела во все глаза, а ребята пели институтский гимн. Они были уверены, что Зеленин на корме сейчас поет то же самое.
Зеленин на корме пел и думал: «Она все-таки пришла на пристань, хотя и обещала так, вскользь. Прощайте, ребята, прощайте! Какие вы хорошие, ребята! Да, мамочка, я буду питаться рационально. Да, папа, да…»
Теплоход, словно высеченный из глыбы белого мрамора, постоял немного на середине реки, а потом быстро ушел на восток, в сумерки.
За спиной у Инны смущенно кашлянули.
— Простите, — сказал папа Зеленин, — мы бы хотели познакомиться с вами.
В этот вечер предстояли еще одни проводы. С Московского вокзала отбывала группа «якутян». Они стояли возле вагона, Клара, Костя Горькушин, Амбарцумян, Сема Фишер и другие, все в прорезиненных куртках и тяжелых ботинках, члены туристской секции, мало похожие на докторов. Пели институтский гимн. Думали о дороге и о том, что ждет их там, где дорога кончится. Кричали провожающим:
— Эй, мы все в кадре? Я в кадре?
— Смешно, — сказал Максимов, — всех провожаем мы, уезжающие дальше всех.
В Фонтанке расплывались маслянистые световые пятна. Шум с Невского долетал сюда то сплошным нарастающим гулом, то рвался частыми нелепыми синкопами. Карпов сплюнул в Фонтанку.
— Ох, жалко Сашку, — вздохнул он.
— Эх, хрыч! — прикрикнул Максимов. — Перестань его отпевать! Эка невидаль — поехал человек по распределению! Вернется скоро. Наберется ума, чертяка длинный.
— А мы?
— Что мы? Мы тоже по распределению. Только нам повезло, и все.
— Ты уверен, что мы не струсили?
— Давай-ка без загибов, Владька.
— Понимаешь… — Карпов был серьезен. — Как будто все в порядке, и совесть и логика, но иногда мне кажется, что прошмыгнул в кино по билету с оторванным контролем. Что-то очень уж ослепительно выходит.
— Посмотри, какие девочки, — сказал Максимов.
— Где? — встрепенулся Владька. — Ого! Вот это да! Блеск! Привет, девочки. Вы куда? И мы туда же. Пошли, Макс.
Фанфары молчали
Первый день работы. Первый день трудовой деятельности. Первый день самостоятельной жизни. Обычный жаркий августовский день. Не гремели фанфары с небес, и даже тучные, усталые деревья не шелохнулись. Начался этот день с аудиенции у начальника.
Максимов, Карпов и Петр Столбов сидят на диване. Черное клеенчатое великолепие кабинета несколько подавляет их. Начальник за столом выглядит иначе, чем на распределении. Он строг, суховат.
— Трудности неизбежны, — говорит он. — Я говорю это вам для того, чтобы вы не настраивались на легкую жизнь, а потом не хныкали и не помышляли об уходе. Нам нужен крепкий кадровый костяк, а не гастролеры.
Начальник вырывает лист из блокнота, что-то пишет.
— Пока я откомандировываю вас в распоряжение санитарно-карантинного отдела. Там у меня опытные специалисты. Они познакомят вас с санитарной техникой судов и с нашими гигиеническими установками. Что? Хотите заниматься хирургией? Никаких совместительств! Это мне не нравится, товарищ Карпов. Как лечебники вы не снизите квалификацию. Вы сможете периодически повышать ее в нашей клинической больнице. Но главное в морской медицине — про-фи-лак-тика. Ясно? Ну вот. Сейчас идите в отдел кадров заполнять выездные дела. Анкеты, пожалуйста, пишите четко — папа, мама и тэ дэ. Бабушек сейчас вспоминать не нужно. Жить будете в порту, на Карантинной станции. Отправляйтесь, друзья, и за работу.
Анкеты, автобиографии, справки и характеристики, разговоры в бухгалтерии, звонки по телефону, знакомства, рукопожатия, и вот рабочий день кончается, Максимов, Карпов и Петр Столбов идут к порту. Жарко. В середине августа всегда жарко.
Порт
Возле главных ворот боец охраны объяснил им:
— Идите, сынки, все время прямо до холодильника, Свернете налево, в Лесную гавань. Дойдете до Частой Пилы и топайте по ней все время прямо до самого до желтого дома. Это и есть «карантинка». Далеко ли? Да километров пять с гаком будет.
— Весело было нам! — крякнул Петя Столбов. — Ну, пошли.
— Идите, сынки, идите, — хихикнул старый боец. — Протрясетесь как следует, аппетит будет отменный, — правда, жрать-то там нечего.
— Не ехидничай, папаша Цербер, — хлопнул его по плечу Максимов. — Оревуар!
— Гуд бай, — неожиданно сказал старик.
Максимов и Карпов переглянулись. Заморское слово в устах усатого сторожа как бы возвестило о том, что в эту минуту они вступают в особенный уголок земли, доступный голосам фантастически далеких стран, что сейчас они пойдут по последним бетонированным выступам суши, пойдут по территории порта, где хлопают флаги разных наций, где всерьез звучат слова из детских книжек: «Трави конец! Самый малый! Вира! Майна! Каррамба! Доннерветтер!»
Навстречу идут люди в кителях, спецовках, пиджаках. Нет ли среди них кого-нибудь в ботфортах, с кортиком и с пистолетами за поясом? Нет, обычный рабочий люд идет вдоль серых складских строений. И вдруг над крышей возникают мачты парусного корабля. За складами, оказывается, скрываются причалы. А дальше уже небо повисает на высоких распорках портальных кранов и мачт. Все гуще закипает вокруг портовая жизнь. Здесь нет светофоров — посматривай! В метре от ребят с бешеным жестоким грохотом проходит железнодорожный состав. «Эй, с дороги, так вашу и не так!» Крутятся коротышки автопогрузчики, бегают мужчины в кителях, неторопливо, но так же сокрушительно, как паровозы, передвигаются фигуры грузчиков. Максимов, Карпов и Столбов оказались в самом центре погрузочных работ. Из-за угла холодильника выдвигается и растет белоснежная громадина.
— Что за пароход? — спрашивает Максимов проходящего грузчика.
— Пароход! — ухмыляется тот. — Це дизель-электроход «Балтика», юноша. Регулярный лайнер: Ленинград — Лондон.
«Балтика» идет мимо них, посвечивая зеркальным стеклом, чуть-чуть дымя конической трубой, гудя непонятным на расстоянии радиоголосом. На палубе стоят заграничные люди в темных очках, помахивают. Прямо из Лондона, из туманного Лондона!
Мыс Частая Пила назван так потому, что он весь с обеих сторон изрезан геометрически правильными пожарными водоемами. Здесь просторно и свежо, в воздухе бродят волны приятных запахов. То пахнет соснами от штабелей досок, то прелью от песка, покрытого зеленой морской плесенью. Вокруг расстилается темно-голубой морщинистый плац Малого Баржевого бассейна. Визгливо галдят чайки, кружащие над плотами.
