— Послушай… На Красной линии ты была далеко не последним человеком…
— И далеко не первым.
— Простой комсомолке ни за что не доверили бы управлять траурным поездом Ленина.
— Пусть так. Что ты хочешь услышать?
— Кто, кроме Корбута и его помощников, мог знать о «Проекте ГМЧ»? Эта разработка не могла возникнуть на пустом месте, будь даже покойный Михал Андреич трижды гением.
Елена молчала долго. Наконец задумчиво произнесла:
— Есть один персонаж, который знает о делах красных, пожалуй, больше, чем сам Москвин. Это Яков Берзин.
Перед глазами Толика тут же встало бледное, чахоточного вида лицо с наивными голубыми глазами. Это он до последнего момента сохранял железное спокойствие в кромешному аду боя за Берилаг. Это его Томский отпустил на все четыре стороны, хотя, по сути дела, должен был отдать под расстрел. Старый знакомый Яков Берзин. Елена права, если кто-то и может вывести на след оставшихся в живых разработчиков «проекта ГМЧ», так только он. Но как связаться с Берзиным? Как встретиться с ним? Ответы на эти вопросы мог дать только Вездеход, умевший проникать в любую щель и выходить сухим из воды.
— Спасибо, девочка, — Толя чмокнул жену в щеку. — Я знал, что ты поможешь мне дельным советом. Спасибо. Теперь мне надо…
Елена завладела рукой мужа и крепко ее сжала.
— Толик. Пообещай мне, что ты не покинешь станцию и не впутаешься в новую историю. Для того, чтобы победить болезнь, вовсе необязательно снова рисковать головой. Пообещай мне…
— Я только попытаюсь переговорить с Берзиным. Дальше будет видно.
— Я так и знала!
Лена выпустила руку мужа, отвернулась и быстро зашагала к своему продуктовому складу. Томский смотрел вслед жене, вспоминая, на каком она месяце. В любом случае, ждать рождения ребенка недолго. Он не смог ничего обещать Лене, но постарается сделать все, чтобы быть рядом с ней, когда это будет нужно больше всего. Утешив себя этой мыслью, Анатолий отправился разыскивать старого приятеля.
* * *
Вездехода, как на зло, нигде не было видно. Зато повстречалась Клавдия Игоревна — женщина с обезображенным лицом и глубоко запавшими глазами, известная когда-то под именем Мамочка. Сейчас она мало походила на существо, которым не столь уж давно пугали жителей Метро. Клавдия Игоревна хоть и повидала немало горя с момента первого знакомства с Томским, сейчас выглядела довольно бодро. В глазах ее светилось уже не отчаяние загнанного в угол зверя, а домашнее тепло. Толя часто и подолгу беседовал с Мамочкой. Не только потому, что когда-то она подобрала его полумертвого и выходила. Томский испытывал искренний интерес к ее рассказам о муже — полковнике, герое-сталкере.
Рядом с Клавдией Игоревной всегда вертелся ее сын — шустрый пацаненок Мишка. Вот и сейчас он настойчиво теребил рукав куртки Томского.
— Дядь-Толь, а когда в следующий раз на поверхность пойдете, меня можете с собой взять?
Томский с грустной улыбкой смотрел в темные глаза мальчугана. «На поверхность… А знаешь ли, брат, что там, на поверхности? Только холод и пустота. Завывание ветра, обгладывающего руины, да мутное пятно солнца, окутанное то ли дымом пожарищ, то ли просто тучами, которые впитали в себя радиоактивную пыль… Эх, Мишка, не стоит тебе видеть такого! Пока, во всяком случае. Подрасти для начала. Как знать, может, тебе будет суждено увидеть другую поверхность? Хоть немного похожую на ту, что осталась в безвозвратном прошлом…»
— Посмотрим, Михаил, — произнес Анатолий вслух. — Может, и возьму, если, конечно, маму слушаться будешь.
— Буду, дядь Толь, еще как буду!
Мишка умчался смотреть на то, как Аршинов, ругаясь отборным армейским матом, пытается запустить генератор. Клавдия Игоревна пристально посмотрела на Томского.
— Что-то не нравишься ты мне, Анатолий, в последнее время. Выглядишь совсем как тогда…
— Я всем не нравлюсь! — с неожиданной грубостью оборвал женщину Толик. — Все за мной наблюдают! Все что-то во мне выискивают. Словно сговорились! Неужели нельзя оставить человека в покое? Здоров я, здоров!
— Я лучше пойду, — теперь Клавдия Игоревна смотрела на Анатолия с нескрываемым испугом. — Не пойму, и чего я такого сказала?
«Стоп! Ситуация с Русаковым повторилась. Тогда ты ни с того, ни сего набросился на комиссара, теперь обидел женщину. А ведь она права. Да и сам ты знаешь, что за последние несколько дней превратился в какого-то маньяка. Знаешь и не можешь себя сдерживать! Ты становишься опасным для людей, товарищ. Ищи своего Берзина, а пока не нашел — держись подальше от людей, вот и весь сказ».
Томский до крови прикусил губу:
— Простите, Клавдия Игоревна. Я и вправду… неважно себя чувствую.
— Ничего, Толик, — приподнявшись на цыпочки, женщина ласково провела по волосам Томского. — Отдохнешь, и все пройдет.
— Конечно. А вы-то как?
— Хорошо. При кухне я. Работы много, но разве в этом дело? Сейчас я впервые в жизни чувствую себя нужной людям…
Расставшись с Клавдией Игоревной, Томский решил тоже хоть немного побыть полезным людям. Он направился к группе рабочих, которые разравнивали строительный мусор на путях и делали в нем прямоугольные ямы. На подготовленных площадках собирались возвести хозпостройки.
Вооружившись тяжелым ломом, Томский принялся воевать с неподатливыми глыбами бетона и кусками кирпичной кладки. Работа помогла забыть о проблемах. Томский так усердно молотил ломом, что через пару часов руки покрылись мозолями. Вытирая со лба катившийся градом пот, он услыхал знакомый смех. Уперев руки в бока, на платформе стоял Вездеход. Как всегда — в перевернутой козырьком назад бейсболке, с приветливой улыбкой на смышленом личике.
Карлика не привлекали к работам, поскольку рыть и долбить мог любой. Вездеход был гораздо полезнее для станции в своем обычном амплуа. Вот и сейчас, судя по запыленной курточке и выпачканным в грязи кроссовкам, он вернулся из очередной «командировки».
Томский воткнул лом в щебень, подошел к Носову и пожал ему руку:
— На ловца и зверь бежит.
— А тебя, Толян, никак в рядовые перевели?
— Сам напросился. Надоело баклуши бить в начальниках. А ты что поделывал?
— Прошвырнулся по ближайшим станциям. Аршинов просил выведать, не завалялось ли где неисправное оборудование. По дешевке хочет скупить, спекулянт.
— Нам ли не знать этого армейского шустрилу! — рассмеялся Толик. — Он как с казенным обмундированием начал темные дела крутить еще до Катастрофы, так до сих пор и не может остановиться… Слушай, Вездеходыч, есть дело. На Красную линию метнуться надо…
— Так я, можно сказать, только оттуда.
Но когда Томский объяснил Вездеходу суть задачи, тот враз посерьезнел. Проникнуть требовалось не куда-нибудь, а в самое сердце коммунистического государства. И все же в глазах карлика Томскому удалось разглядеть не только озабоченность, но и озорной огонек. Носову нравились трудные задачи. Разговор с Томским закончился тем, что карлик достал из своего походного рюкзачка лист бумаги и огрызок карандаша. Толик черкнул пару слов для Берзина.
— Отправляюсь немедленно, только пожрать бы, — заверил Вездеход.
— Чем помочь?
— Хорошо бы дрезину, но только чтоб до Черкизовской подбросили. Дальше мне на своих двоих сподручнее будет…
Распрощавшись с Вездеходом, Толик собирался вернуться к работе, но увидел, что жители станции имени Че Гевары уже ужинают. Сбившись в кучки человек по десять, они с аппетитом хлебали грибную похлебку. Стучали по дну мисок ложки, слышались разговоры и смех. Томский искренне завидовал этим людям, для которых жизнь сводилась к тяжелому труду и бесхитростным радостям вроде миски жидкого варева да возможности поболтать с друзьями.
Сам он настолько устал, что хотел только одного — поскорее добраться до постели. И все же в этой усталости имелся один несомненный плюс: Толик был уверен — сегодня он уснет без задних ног. Впервые за последнюю неделю без ставших уже привычными кошмаров.
* * *
Едва волоча ноги, Томский добрался до своей комнатушки. Света зажигать не стал, просто снял сапоги и осторожно влез под одеяло. Нагретая теплом Елены постель окутала тело сладкой истомой. Толик прикрыл глаза. С женой он поговорит завтра. Возможно, никуда идти и не потребуется — он переборет болезнь здесь, а когда появится ребенок, вообще забудет напрочь о кошмарах. При мысли о малыше Томский улыбнулся. Ему даже показалось, что он слышит плач новорожденного и бессвязный детский лепет. Но вот эти звуки сменились совсем другими: тихими, вкрадчивыми голосами. Они наперебой молили Томского куда-то идти и сделать то, что не терпит отлагательств. Один из этих голосов выделялся из общего хора. Звучал он громче и убедительнее остальных:
