выжить. И я точно не хочу умирать. Какая бы никчемная жизнь у вас не была, всегда есть шанс что-то исправить, особенно если ты столкнулся со смертью. Значит, это знак, и я должна выжить.
Имплант.
В голове возник образ этого никудышного дантиста и его длинных штырей, разложенных на подносе. Ведь один из них сейчас находится наполовину в моей десне, а наполовину наружу… А что, если…
Трогаю пальцем десну. Имплант всё ещё плотно сидит в ней. Я пытаюсь ухватиться за коронку и вытащить штырь. Боль как будто слепит глаза, я даже не понимаю, поддалась ли коронка. Из горла вырывается стон, я часто дышу. Так, Мария, нужно выдернуть его очень резко, это твой единственный шанс к спасению. Другого оружия у тебя нет.
Я снова трогаю коронку и пытаюсь её раскачать, но пальцы соскальзывают из-за обилия крови, слюней и слёз.
Обматываю пальцы простынею и пытаюсь вывернуть зуб ещё раз. Главное, не повредить штырь… Рука дрожит, и я с открытым ртом пытаюсь сдержать крик боли. К горлу снова подступает тошнота, и я склоняюсь на четвереньки. Ощущение пропало.
Снова за работу. Окровавленной простыней я продолжаю расшатывать зуб. Хватаюсь за основание коронки, и я осознаю, что зуб поддается. Имплант теперь торчит из десны гораздо больше. От радости я продолжаю усиленно дергать коронку. Ещё немного…
Теперь меня стошнило по-настоящему. Резким движением я вырываю имплант и победно блюю на четвереньках. Я мерзкая, но теперь у меня появился шанс на спасение.
Дрожащими пальцами беру несчастный неприжившийся имплант и изучаю его на предмет остроты. Из чего эти колумбийцы делают импланты? Этот штырек похож на заточку… Что очень может помочь мне освободиться от этой дурацкой цепи!
– Пожалуйста, не развались, – шепчу я своему оружию.
Руки дрожат, потеют. Если я смогу открыть замок цепи, то как я одолею Хавьера? А если он придет не один?
Снова подкатили слезы. Я не готова умирать. Я не готова, я не хочу умирать. Я кричала от боли, билась в истерике, не знаю, откуда у меня взялись силы, но я швырнула этот грязный матрас в стену. Рву проклятую простынь, и хоть от боли во рту не могу соображать, я грызу её, оставляя на ней свои слюни вперемешку с кровью.
– ХАВЬЕР, ТЫ УБИЙЦА! ТЫ ВРАЛ МНЕ! ВРАЛ!
Я кричала до хрипа, но никто так и не пришел. Обессиленная, я села на холодную плитку пола и стала вытирать слёзы. Мне кажется, в тот момент у меня в голове не было ничего. Никаких мыслей, воспоминаний. У меня созрела цель – открыть замок цепи. Остальное сейчас не так уж важно.
Я хотела убрать волосы с лица, инстинктивно проведя рукой по всей шевелюре. В волосах на затылке было что-то неприятное и липкое… Я не удивлюсь, если это нечто розового цвета.
Анхелика… Она тяжело больна. С рождения страдала сердечной недостаточностью. Её родители были в отчаянии. Но я точно не заслуживаю быть донором ценой жизни. Нет уж. Тут же я услышала голос Хавьера.
Глупая девчонка на закате своей молодости.
Кто тебя хватится?
Глупая
На закате
Никому не нужна
– ХВАТИТ! ЗАМОЛЧИ! ЗАМОЛЧИ ЗАМОЛЧИ ЗАМОЛЧИ!
Голоса в голове. Неужели однажды причинив тебе боль, они остаются с тобой до конца жизни? Правы ли те, кто живет у тебя в голове?
Я зажала уши руками, как будто это мне помогло избавиться от этого назойливого голоса Хавьера. Две горячие слезинки упали на плитку. Что, если Хавьер прав? Я бросила и оставила тех, кого любила, потому что подумала, что нашла своего человека за океаном. Ведь настоящей любви не подвластен ни возраст, ни раса, ни пол или язык, на котором ты изъясняешься? Тогда я была уверена в этом.
Я до сих пор помню слезы моей матери. Она держала мою руку в аэропорту и по её взгляду я поняла, что она боится. Она боится моих ошибок. Отец же просто остался дома, назвав меня дурой. Кажется, с тех пор я не слышала от него ни слова.
– Маша, никогда не поздно вернуться домой, – сказала тогда мама. – Ты всегда можешь начать всё сначала…
– Пожалуйста, прекрати, мам.
Интересно, отец вообще заметит моё отсутствие? Слова мамы были слышны словно издалека, как будто из-под толщи воды. Ты всегда можешь начать всё сначала.
Я открыла глаза и вгляделась в темноту перед собой. Десна кровоточили и пульсировали на том месте, где несколько минут назад был имплант. Я должна быть готова к следующему приходу Хавьера, подумала я тогда, и стала нащупывать пальцами замок моей цепи. Наощупь открыть эти кандалы вряд ли удастся, но я должна попробовать.
Не знаю, сколько прошло часов в этой комнате. Мои страдания успехом так и не увенчались – я не могла нащупать никакой засечки в этом замке. Обессиленная и разочарованная, я вставила имплант в воспаленную рану в десне (чтобы Хавьер ничего не заметил) и легла на свою больничную койку.
Ещё спустя какое-то время, когда я вся превратилась в слух, я услышала шаги за дверью моей темной тюрьмы. Когда он вошел, свет как будто истерзал мне сетчатку – яркий больничный свет над моей головой. Под ним я сама себе казалось жалкой и уязвимой, но насмешило меня то, что я как будто уже знакома с этим чувством и привыкла к нему. Что же мы сделали друг с другом, Хавьер?
– Мария, что ты тут устроила?
Кажется, крови на простынях было гораздо больше, чем мне казалось при выключенном свете.
– Твои врачи не слишком позаботились о моем шве на ноге, – сказала я, украдкой вытирая рот, который пульсировал болью.
– Бедняжка. Не волнуйся, мы здесь ненадолго. Скоро мы поедем в больницу, где должна будет состояться операция. Анхелике становится всё хуже.
Я попыталась встретиться с ним взглядом. Что изменилось в этих орехового цвета глазах, которые сияли любовью и обожанием? Наверное, мы никогда не поймем своих любовников. Мы ослеплены и беззащитны перед их магией, которая действует только на нас.
Он сразу же отвел взгляд, встретившись со мной. Что-то дрогнуло в его образе, и он отвернулся.
– Хавьер, я всегда тебя любила, – прошептала я, и глаза наполнились слезами. Он не посмотрел в мою сторону, только усмехнулся. – Неужели нельзя выйти из этой ситуации, не убивая меня и твоего ребенка,
