В изложении Боровкова идеи декабристов выглядели следующим образом. Начиналось все с противопоставления первых лет царствования Александра (до 1807 года) его последующему царствованию, когда из-за войн с Наполеоном расстроились финансы, произошло обнищание народа и надежды людей остались без исполнения. Победа в Отечественной войне 1812 года ничего не дала народу. Ратники, вернувшиеся из-за границы, из освободителей России и Европы снова превратились в крепостных рабов, и деспотизм хуже прежнего стал царствовать во всей империи. Далее Боровков указал, что: 1) воспитание юношества было пронизано свободомыслием, а окружающая действительность во всем противоречила его идеалам; 2) законы наши запутаны и противоречивы, отчего торжествуют крючкотворы и ябедники, а бедные и невинные страждут; 3) судопроизводство настолько многоступенчато и сложно, что порой недостаточно жизни, чтобы дождаться окончания дела. К сему следует присовокупить несправедливости, злоупотребления, волокиту и лихоимство, до крайности истощающих тяжущихся; 4) система правления государством в губерниях, Сенате, министерствах, Кабинете министров занималась лишь камуфляжем недостатков, прикрываясь «высочайшими повелениями», так что «верховное правительство рассыпалось, потеряло единство и представляло нестройную громаду»; 5) жалованье чиновников вопиюще несоразмерно – меньшинство жирует, а масса нищенствует: «чиновники целого уезда, вместе взятые, не получают жалованья и одного надзирателя питейного сбора»; 6) взимание податей остается в совершенном произволе местного начальства, не подвергаясь ни проверке, ни учету; 7) тяжким бременем лежат на народе дорожные повинности, доводя множество хозяйств до разорения; 8) недоимки, которые жестоко выбивали и выколачивали, почти целиком шли в Петербург, а все остальные города «пришли в упадок, оскудели и упали духом»; 9) казенная продажа вина и соли позволила государству взвинчивать на них цены, одновременно грабить и откупщиков, и подрядчиков, отчего разорились многие знатнейшие купцы; 10) тарифная политика привела к упадку отечественную торговлю в угоду торговле Австрии, Пруссии и Польши; 11) военный флот сгнил в гаванях, ибо не дождался оснащения и вооружения; 12) военные поселения, водворенные насильственно, были приняты «с изумлением и ропотом», но ничего не решили; 13) состояния – дворяне-помещики, личные дворяне, духовенство, купечество, мещане, казенные крестьяне, удельные крестьяне – все испытывают великие тяготы и ждут от нового государя решения своей участи.
В заключение Боровков писал: «Надобно даровать ясные, положительные законы, водворить правосудие учреждением кратчайшего судопроизводства, возвысить нравственные образования духовенства, подкрепить дворянство, упавшее и совершенно разоренное займами в кредитных учреждениях, воскресить торговлю и промышленность незыблемыми уставами, направить просвещение юношества сообразно каждому состоянию, улучшить положение земледельцев, уничтожить унизительную продажу людей, воскресить флот, поощрить частных людей к мореплаванию, словом, исправить неисчислимые беспорядки и злоупотребления».
Свой «Свод» А. Д. Боровков представил Николаю 6 февраля 1827 года. Император велел снять со «Свода» две копии – одну отослал Константину в Варшаву, а вторую дал князю В. П. Кочубею (председателю Государственного совета). Через некоторое время Кочубей, встретив Боровкова, сказал, что император часто просматривает представленный ему «Свод», да и он тоже нередко обращается к нему. А потом Боровков стал все чаще встречать отдельные положения и мысли «Свода» в разных правительственных постановлениях.
Ближайшее окружение нового царя
Чтобы расчистить «авгиевы конюшни» извечной российской бюрократии, Николаю нужны были русские «гераклы», которым эта задача оказалась бы по плечу. Однако вся беда была в том, что бороться с бюрократами он хотел руками же бюрократов, только стоявших на верхних ступенях чиновничьей иерархической лестницы – Табели о рангах. А ими были министры и управляющие разными ведомствами, приравненными к министерствам. Следует также обратить внимание читателя на некий универсальный принцип замещения высших постов в государстве – на родственные связи и отсюда родственную же протекцию. Лишь очень немногие из высших чиновников не принадлежали к родовой аристократии (Сперанский, Канкрин, Вронченко), а фамилии остальных мы уже встречали на страницах, посвященных XVII веку.
Совершенно типичную ситуацию отметил барон М. А. Корф, говоря о 1839 годе, хотя она характерна и для других годов николаевского царствования. «В начале 1839 года, – писал Корф, – все председатели (департаментов) в Государственном совете были в родстве между собою. Князь Васильчиков, председатель общего собрания (т. е. самого Госсовета), граф Левашов, председатель департамента законов и исправляющий ту же должность в департаменте дел Царства Польского, были женаты на родных сестрах (Пашковых). В департаменте военном состоял председателем граф Толстой, их дядя, и, наконец, в департаменте гражданском занимал эту должность Кушников, также близкий их родственник. Это дало повод одному шутнику сказать, что „Совет империи“ преобразился в „семейный совет“. Отсюда круговая порука при совершении должностных проступков и даже преступлений, взаимное амнистирование, полное благоприятствование в прохождении службы и быстрое, непрерывное назначение на самые выгодные и престижные должности».
Александр Иванович Чернышев
Александр Иванович Чернышев (1786-1857) был сыном сенатора и генерал-поручика И. Л. Чернышева, а по матери доводился племянником А. Д. Ланскому (любимцу Екатерины II). При такой родословной начинать службу, конечно, намного легче, чем какому-нибудь чембарскому однодворцу.
Военным министром он стал 42-х лет, сменив на этом посту 65-летнего больного генерала от инфантерии графа А. И. Татищева. Как почти все министры Николая, Чернышев начал службу с наполеоновских войн, обратив на себя внимание Александра I тем, что при отступлении после Аустерлица быстро отыскал Кутузова, которого царь потерял из-за панического бегства с поля боя. Он прославился и тем, что, будучи военным атташе в Париже, выкрал стратегический план готовящейся войны против России. Чернышев выказал исключительное мужество в войне 1812-1814 годов и был одним из самых строгих судей в процессе над декабри-стами.
По восшествии на престол Николай возвел Чернышева в графское достоинство, назначив его вскоре военным министром, а затем и членом Государственного совета. Умный, смелый, внешне весьма привлекательный, умевший располагать к себе людей, он был вместе с тем тщеславен, высокомерен и хвастлив, любил рассказывать о своих подвигах. Хотя, по чести сказать, ему было что вспомнить и чем поразить воображение слушателей.
Александр Христофорович Бенкендорф
Задолго до того, как Николай стал императором, А. Х. Бенкендорф (1781-1844) прославился как один из лучших офицеров русской армии. Служить он начал в 14 лет унтер-офицером в Семеновском полку еще при Павле I, а в 20 лет за храбрость в Кавказской войне уже имел два боевых ордена. Еще один орден и чин полковника он получил в 1807 году за сражение при Прейсиш-Эйлау, а в 1812 году за победу под Велижем 27 июля, когда армия отступала, стал генерал-майором. За эту войну он получил еще 6 орденов (русских и иностранных), золотую шпагу, усыпанную бриллиантами, золотую саблю от короля Великобритании и прослыл одним из самых удачливых и храбрых командиров русской армии. В 1819 году он стал начальником штаба гвардейского корпуса и генерал-адъютантом. Именно он первым представил Александру доклад о тайных революционных обществах в армии, но царь оставил его доклад без последствий. Однако Николай, узнав об этом, 25 июля 1826 года назначил Бенкендорфа шефом корпуса жандармов, командующим императорской Главной квартирой и начальником Третьего отделения. Бенкендорф был беспредельно предан Николаю и в первые годы царствования являлся ближайшим его сотрудником, всегда сопровождая императора в поездках по России и за границей.
Из-за того, что Бенкендорф был шефом корпуса жандармов, ведал политическим сыском и контролировал цензуру, за ним укрепилась стойкая репутация ретрограда, мракобеса и доносчика. А потому многие его боялись и ненавидели, как перед тем боялись и ненавидели Аракчеева. Преследования им писателей, журналистов и общественных деятелей вошли в русскую историю хрестоматийными сюжетами. Понимая, что у жандармов почти повсюду есть свои глаза и уши, о Бенкендорфе говорили только с теми, кому абсолютно верили, да и то шепотом. И лишь весьма немногие позволяли себе почти открытую фронду к другу царя. Одним из таких людей был А. С. Меншиков. Зная стойкое расположение к себе императора, он никого не боялся и даже повесил у себя в кабинете Распятие, а по обе стороны поместил портреты Аракчеева и Бенкендорфа.
