— А сейчас не скажете ли вы мне, кто X?
К моей великой досаде, Пуаро очень решительно покачал головой.
— Вот этого, друг мой, я вам не открою.
— Чепуха. Почему нет?
В глазах Пуаро вспыхнул огонек.
— Потому что, mon cher, вы по-прежнему тот же самый старый Хэстингс. По-прежнему ваше лицо выдает все, о чем вы думаете. Поймите, я не желаю, чтобы вы сидели, вытаращив на X глаза и разинув рот — на лице у вас ясно написано: «Неужели… неужели я смотрю на убийцу?».
— Вы не должны отказывать мне в способности чуток попритворяться при надобности.
— Когда вы пытаетесь притворяться, результат еще более худший. Нет, нет, mon ami, мы должны вести расследование инкогнито — вы и я, И вот когда мы атакуем, то атакуем наверняка.
— Вы — упрямый старый дьявол, — сказал я. — Мозги у меня неплохо работают в отношении…
Я смолк, потому что раздался стук в дверь. Пуаро сказал: «Войдите», и на пороге появилась моя дочь Джудит.
Я бы хотел описать Джудит, но описания никогда мне не удавались. Джудит — высокая, у нее гордая посадка головы, ровные темные брови и прелестная линия век и подбородка… Строгая и суровая. Она серьезная и чуть-чуть презрительная и, по-моему, в ней всегда было что-то трагичное.
Джудит не подошла и не поцеловала меня… она не из тех. Она просто улыбнулась и сказала:
— Привет, отец.
Ее улыбка была робкой и немного смущенной, но я почувствовал, что, несмотря на сдержанность, она была рада меня видеть.
— Ну вот, — сказал я, чувствуя себя немного глупо, как всегда бывало, когда мне доводилось общаться с представителями молодого поколения. — Я приехал.
— Молодец, дорогой, — заметила Джудит.
— Я описываю ему, — сказал Пуаро, — стряпню.
— Она очень плохая? — наивно осведомилась Джудит.
— Ты не должна этого спрашивать, дитя мое. Ты вообще думаешь хоть о чем-нибудь, кроме пробирок и микроскопов? Твой третий палец запачкан метиленом, он весь синий. Подумай только, что будет с твоим мужем, если ты не будешь заботиться о его желудке.
— Смею заметить, у меня мужа нет.
— Ну, разумеется, он у тебя будет. Для чего же еще господь Бог тебя создал?
— Надеюсь, для многого, — заявила Джудит.
— И в первую очередь для le manage[24].
— Прекрасно, — сказала Джудит. — Вы подыщите мне хорошего мужа, и я буду со всем вниманием заботиться о его желудке.
— Она смеется надо мной, — заметил Пуаро. — В один прекрасный день она узнает, сколь мудры старики.
Вновь раздался стук в дверь, и вошел доктор Фрэнклин. Он был высоким, каким-то угловатым молодым человеком лет тридцати пяти, с решительным подбородком, рыжеватыми волосами и ярко-синими глазами. Он был невероятно неуклюжим и постоянно обо что-то спотыкался иди на что-то натыкался.
Он налетел на ширму, натянутую вокруг кресла Пуаро, и, чуть повернув голову, машинально пробормотал ей: «Прошу прощения».
Я хотел было засмеяться, но Джудит была совершенно серьезна. Наверное, она уже к такому привыкла.
— Вы помните моего отца? — спросила она.
Доктор Фрэнклин вздрогнул, нервозно отпрянул, прищурился и огляделся, а потом сунул мне руку и как-то неловко сказал:
— Конечно, конечно, как поживаете? Я слышал, что вы собирались приехать.
Он повернулся к Джудит.
— Как вы считаете, нужна ли нам передышка? Если нет, продолжим и после обеда. Если бы удалось приготовить еще немного тех слайдов…
— Нет, — отрезала Джудит. — Я хочу поговорить с отцом.
— О, да. О, конечно. — Неожиданно он улыбнулся извиняющейся мальчишеской улыбкой. — Простите… я так погрузился в работу. Совершенно непростительно… я веду сейм так эгоистично. Простите меня…
Пробили часы, и Фрэнклин торопливо взглянул на них.
— Господи, неужели так поздно? У меня будут неприятности. Обещал Барбаре почитать ей перед обедом.
Он ухмыльнулся нам обоим и поспешно вышел, споткнувшись о порог.
— Как миссис Фрэнклин? — спросил я.
— Все по-прежнему и как обычно, — сказала Джудит.
— Как печально, что она так больна, — заметил я.
— Она сводит с ума доктора, — сказала Джудит. — Врачи любят здоровых людей.
— Какие вы, молодые, бессердечные! — воскликнул я.
Джудит холодно отозвалась:
— Я просто констатирую факт.
— Тем не менее, — сказал Пуаро, — наш хороший доктор сломя голову помчался ей читать.
— Очень глупо с его стороны, — отпарировала Джудит. — Эта ее сиделка может читать с тем же успехом, если она хочет, чтобы ей читали. Лично я бы возненавидела того, кто читал бы мне вслух.
— Что ж, вкусы у всех разные, — заметил я.
— Она очень глупая женщина, — заявила Джудит.
— А вот в этом отношении, mon enfant[25], — сказал Пуаро, — я с тобой совершенно не согласен.
— Она никогда не читает ничего, кроме каких-то дешевых романчиков. Она не интересуется его работой. Она не идет в ногу с современной мыслью. Она только разговаривает о своем здоровье, если только ей удается заполучить слушателя.
— Я по-прежнему утверждаю, — сказал Пуаро, — что она использует свои серые клетки в тех отношениях, дитя мое, о которых ты ничего не знаешь.
— Она слишком женственна, — заявила Джудит. — Все воркует и мурлычет. Наверное, вам такие нравятся, дядя Эркюль.
— Ничуть, — сказал я. — Он любит женщин крупных и ярких и пышных, преимущественно русских.[26]
— Так, значит, вы меня выдаете, Хэстингс? Твой отец, Джудит, всегда питал пристрастие к каштановым волосам, из-за чего частенько попадал в неприятности.
Джудит снисходительно улыбнулась нам обоим. Она сказала:
— Какая вы забавная пара.
Она направилась к выходу, и я встал.
— Нужно распаковаться и принять ванну перед обедом.
Пуаро позвонил в маленький колокольчик, который был у него под рукой, и вскоре вошел его слуга. Я с удивлением обнаружил, что он совершенно мне незнаком.
— Кто это? Где Джорджес?
Джорджес служил у Пуаро многие годы.
— Джорджес вернулся к своей семье. Его отец болен. Надеюсь, он вскоре ко мне вернется. А пока, — он улыбнулся новому слуге, — за мной ухаживает Кертисс.
Кертисс уважительно улыбнулся в ответ. Он был большим человеком, с бычьим тупым лицом.
Выходя из комнаты, я заметил, что Пуаро аккуратно запирает шкатулку с бумагами.
В полном смятении я направился в свою комнату.
Глава четвертая
В тот вечер я спустился к обеду, чувствуя, что вся жизнь неожиданно стала какой-то нереальной. Раз или два, переодеваясь, я спрашивал себя, не придумал ли Пуаро все это. В конце концов, милый старик был уже в летах и тяжело болел. Он сам мог заявлять сколько угодно, что его мозг по-прежнему работает превосходно… но было ли так на самом деле? Всю свою жизнь он выслеживал преступников. Что ж тут удивительного, если под конец он начнет воображать преступления там, где их нет? Вынужденное бездействие болезненно его мучило. Вот он взял, да и выдумал новую полицейскую охоту. Выдает желаемое за действительное — вполне понятный невроз. Выбрал некое число происшествий, о которых были заметки в прессе, и вычитал в них что-то, чего там не было… призрачную фигуру… сумасшедшего убийцу. По всей вероятности, миссис Эдерингтон действительно отравила мужа, работник застрелил жену, молодая женщина дала старой тетке смертельную дозу морфия, ревнивая жена, как и грозила, расправилась с супругом, а полоумная старая дева в самом деле совершила преступление, в котором впоследствии и призналась. По правде говоря, все эти убийства были точно такими, какими и казались!
Против данной точки зрения (несомненно, здравой) я мог выставить лишь свою, чуть ли не врожденную веру в проницательность Пуаро.
Пуаро сказал, что готовится убийство. Во второй раз Стайлз может стать домом, в котором совершено преступление. Время должно доказать или опровергнуть это заявление, но если оно верно, то нам надлежит предотвратить убийство.
И Пуаро знал, кто убийца, а я — нет!
И чем больше я об этом думал, тем больше злился! Право, чертова самоуверенность Пуаро! Ему требовалась моя помощь, и, однако, он отказывался довериться мне!
Почему? Он назвал причину — разумеется, самую что ни на есть неудовлетворительную! Мне надоели его глупые шутки насчет моего «говорящего лица». Я мог хранить секрет не хуже других. Пуаро всегда настаивает на унизительной точке зрения, что у меня слишком откровенный характер, и любой может прочитать мои мысли. Он иногда пытается смягчить удар, приписывая это моей прекрасной и честной натуре, которой противны все формы обмана!
Конечно, размышлял я, если все это лишь химера воображения Пуаро, то его молчание легко объяснить.
К тому времени, когда прозвучал гонг, я не пришел ни к какому выводу и спустился к обеду безо всяких предубеждений, но бдительный и настороженный, надеясь раскрыть личность мифического X Пуаро.
