* * *
Спустя несколько часов
– Сотрясение головного мозга. Ушибы. Гематомы. Серьёзных повреждений нет. Внутренние органы не задеты. Покой. Постельный режим…
Размеренный голос врача баюкает меня не хуже колыбельной. Или мне вкололи снотворное? Потому что я силюсь открыть глаза. Но у меня не получается это сделать. Я борюсь изо всех сил за возможность оставаться в сознании. Я хочу понимать, что происходит. Но реальность ускользает прочь, безжалостно и неумолимо.
* * *
После пробуждения в палате почти мгновенно появляется медсестра и принимается осматривать меня.
– Как вы себя чувствуете?
Услышав мой ответ, она улыбается и снова подключает ко мне капельницу.
– Не надо! Я больше не хочу спать! – начинаю паниковать, не зная, чего можно ждать.
– Это не снотворное. Обыкновенный физраствор для поддержания организма, – убеждает меня медсестра. – Скоро вам принесут обед.
Я немного успокаиваюсь, но всё равно веду себя настороженно. Однако предложенную еду съедаю, потому что была голодна. Пытаюсь понять, который сейчас день или час. Осторожно интересуюсь об этом у медсестры.
– Семнадцатое апреля.
– Семнадцатое… – эхом повторяю я и откидываюсь на подушку, прикрыв глаза.
Значит, я проспала больше суток? Так много?!
Я пытаюсь восстановить события. Они напоминают ужасно захватывающий сон. Было бы просто чудесно, если бы всё, начиная с трагической гибели брата, оказалось просто сном. Дурным и затянувшимся сном.
Однако реальность гнусно ухмыляется мне в лицо. Всё происходящее случилось со мной по-настоящему!
Смерть брата, появление Багратова, предложение о фиктивном браке, перестрелка, погоня, похищение… Жуть какая-то. Теперь я нахожусь в медицинском центре. Судя по всему, он из закрытых и очень дорогих.
После ухода медсестры я осторожно отсоединила капельницу, поморщившись, и прогуливаюсь по просторной палате, разминая ноги.
Подойдя к зеркалу, натыкаюсь на своё отражение и сразу же отхожу, не желая в подробностях знать, насколько плохо я сейчас выгляжу. Синяк на пол лица с одной стороны. Здоровенная шишка с другой стороны. Волосы висят сосульками. Хоть очки на носу – новые. Кстати, почему новые? Я помню, что мои очки разбились. Эти очки новые, но диоптрии те же. Ведь я чувствую в них себя комфортно и вижу всё.
Подхожу к окну. Второй этаж. Решётки.
Ясно.
Осторожно приоткрываю дверь палаты, чтобы оценить обстановку в коридоре. Сразу же натыкаюсь на взгляд охранника, сидящего прямо напротив двери. Ещё двое громил стоят по бокам двери.
Прикрываю дверь, прислонившись к ней спиной.
Я – пленница. Сбежать не получится. Да и как отсюда бежать? В одной больничной рубашке, надетой на голое тело, и в резиновых тапочках? Увольте…
– Как она?
По ту сторону двери слышится голос Багратова. Я начинаю паниковать. Видеть его и разговаривать с будущим фиктивным мужем совершенно не хочется. Тогда я быстро ныряю под одеяло, притворяясь спящей.
Раздаются тяжёлые, уверенные шаги. Уже в палате. Шорох колёсиков кресла по полу. Слышится пряный аромат мужского парфюма… Он очень плотный и будоражащий, сразу ложится плотным коконом, пленяя.
– Соломонова, ты не спишь. Моя охрана доложила, что ты пыталась покинуть палату.
Шелест целлофановой упаковки. Он кладёт что-то поверх одеяла.
– Что это? – шёпотом интересуюсь я, забыв, что хотела притвориться спящей.
– Открой глаза, узнаешь.
Я осторожно открываю глаза. С удивлением разглядываю… букет цветов, лежащий поверх одеяла. Эдельвейсы. Неожиданный выбор. Оборачиваюсь на Багратова. Жёсткое волевое лицо. Ломаный изгиб губ в вечной усмешке:
– Только не стоит придавать букету эдельвейсов особенное значение. Это не символ моей великой любви или преданности. Просто…
– Просто символ того, что тебе захотелось пустить пыль в глаза? – язвлю в ответ, не удержавшись.
Но неприятный осадок внутри всё равно остаётся. Почему просто нельзя было подарить цветы и не пытаться при этом ткнуть носом в грязь?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
«Потому что ты выглядишь, как пугало огородное!» – подсказывает внутренний голос.
– Зачем ты здесь? – спрашиваю я.
Взбиваю подушку и подкладываю её под спину. Устраиваюсь поудобнее, скрестив руки под грудью.
– Убери букет. Никогда не любила…
– Эдельвейсы?
– Мёртвые цветы. Если я захочу гербарий, я дам тебе знать.
Багратов оставляет мою колкость без ответа. Зато подкатывает кресло к кровати ещё ближе. Я едва удерживаюсь от желания вжаться в стену и слиться с ней. Благо, моя кожа сейчас почти одного цвета со стеной – цвета топлёного молока. Мужчина, даже сидя на кресле, подавляет меня своей массивной фигурой, упакованной в дорогой костюм и рубашку. Всё чёрное.
Природа наделила Багратова широченными плечами и высоким ростом. У него хорошо развита мускулатура. Видно, что он активно посещает спортивный зал и не пренебрегает физическими нагрузками. Под идеальными линиями костюма угадывается не менее идеальный рельеф тела.
– Боишься меня? – лениво интересует Багратов, верно расценивая мои эмоции. – Да, ты права. Меня стоит бояться.
Его пухлые губы изгибаются циничной усмешкой, а в тёмных глазах плещется что-то опасное. Тёмное и яростное, как ночной шторм.
– Врагам, – добавляет он. – Меня следует опасаться врагам. Но…
Он берёт мою правую руку и обхватывает своими ладонями. У него сухая и горячая кожа. Местами шершавая. Я чувствую все мозолистые подушечки, как у мужчин, привыкших к физическому труду. Перевожу взгляд на его крупные руки с неровными сбитыми костяшками. Стёсаны давно, но следы остались до сих. Его руки знают, что такое драки и физический труд.
– Но мы же не будем врагами, Соломонова?
Глава 5
Багратов сжимает мои пальцы. Захват становится крепче лишь немного, но для меня это всё равно, что сигнал – дёргаться не стоит. Истерить и закатывать скандалы – тоже.
– Да, – сухо отвечаю я. – Нам ни к чему быть врагами.
– Умница, Эрика, – он снова одаривает меня улыбкой с нотками собственного превосходства и неожиданно спрашивает. – Почему у тебя такое необычное имя – Эрика?
– Спроси у моих родителей.
– Они мертвы, – возражает мужчина.
– Да. Но у тебя же имеется на меня отдельная папка. Правда? Файл с данными на меня и мою семью?
Багратов не опровергает мои слова, но и подтверждать не спешит. Просто разглядывает меня. Молча. Без единого слова, словно взвешивает всё сказанное мной и делает выводы для себя.
– Я жду ответа.
– Из материалов той самой папки, тебе, наверное, понятно, что из себя представляли мои родители. Люди искусства… – я пожимаю плечами. – Наверное, назвать своих детей Эдмундом и Эрикой им показалось весьма забавным.
– Эдмунд и Эрика Соломоновы. Звучит помпезно. Жаль только, что итог получился печальным. Разумеется, не для тебя, Эрика. Пока не для тебя.
Я начинаю с опаской разглядывать его. Удивляюсь переменам. Ведь всего два дня назад Багратов предстал передо мной в образе головореза, предпочитающего своими руками разгребать проблемные вопросы.
Однако сегодня Багратов надел роскошный костюм, по идеальным линиями и стежкам которого можно лишь предположить с опаской, что стоит этот костюм неприлично дорого. Сейчас он в образе большого босса, владельца прибыльного бизнеса и порядочного человека. По виду и не скажешь, что он причастен к криминалу с кровавой дорожкой, тянущейся издалека.
Он говорит со мной спокойным тоном.
Правильные слова, размеренные паузы. Однако за каждым словом чувствуется острый намёк и серые полутона. Наконец, я не выдерживаю, попросив:
– Можешь сказать прямо, что в случае неповиновения меня убьют, а потом закопают где-нибудь в лесу!
– Нет.
Я обрадованно выдыхаю, но тут же едва не давлюсь преждевременной радостью, услышав:
– Я сделаю это, не оставив ни единого следа. Если понадобится, разумеется…
